Второй Кассационный суд общей юрисдикции сделал крайне важное разъяснение: нельзя использовать показания сотрудников правоохранительных органов в качестве доказательств вины человека. Для обвинительного приговора нужно нечто большее, чем слово следователя или оперативника. А если у правоохранителей нет ничего, кроме собственных слов и предположений, человек должен быть оправдан.

Правоохранители обязаны принести в суд настоящие доказательства. Просто слова стоят недорого. Фото: Сергей Михеев/ РГ

В конкретном деле, дошедшем до кассационного суда, некий студент из Владимирской области обвинялся в даче мелкой взятки. По версии следствия, молодой человек попытался согрешить с доцентом: перевел на карту преподавателю небольшую сумму за то, чтобы тот помог с защитой диплома. Размер ученического "подарка" не превышал 10 тысяч рублей, потому и попал бедный студент под сравнительно легкую статью: 291.2 УК РФ "Мелкое взяточничество".

Доцент денег не взял, а выпускником вуза занялись правоохранители. Вот здесь и выяснилось, что ошибки допускают все: и молодые люди, и правоохранители, и суды. Студент жестко ошибся, когда решил за деньги добиться того, чего нужно добиваться своим умом и трудом. А правоохранители и суды ошиблись, когда использовали недопустимое доказательство.

Они включили в дело показания оперативного сотрудника, сообщившего, что со слов студента "стало известно о переводе денежных средств должностному лицу за положительное решение вопроса по защите квалификационной работы".

Нижестоящие суды приняли это в качестве доказательств вины студента. Однако - и это принципиальный вопрос - слова людей в погонах в данном случае не должны иметь никакого веса в глазах суда. Фигурант признался им в ходе беседы? Хорошо: пусть подтвердит сам в ходе разбирательства. Отправлять человека в тюрьму только на основании рассказов правоохранителей нельзя. Точка.

Кассационный суд поправил нижестоящие инстанции и вычеркнул из дела неправильное доказательство. "Показания этой категории свидетелей относительно сведений, о которых им стало известно из их бесед либо во время допроса подозреваемого (обвиняемого) или свидетеля, не могут быть использованы в качестве доказательств виновности подсудимого, - подчеркнула высокая инстанция. - Полученные с нарушением требований уголовно-процессуального закона доказательства являются недопустимыми, не имеют юридической силы и не могут быть положены в основу обвинения".

Человек в погонах не становится ценным свидетелем от того, что обвиняемый ему сознался. Суд должен услышать очевидцев.

Да, в данном деле человек не был оправдан, так как нашлись другие доказательства вины. Хотя, пока шли разбирательства, истекли сроки давности, и студента освободили от наказания.

Однако на практике нередки ситуации, когда правоохранители пытаются убедить суд , рассказывая, что им обвиняемый во всем признался, и дело ясное. Суды не должны слушать такие разговоры, это закон.

Подобные правила прежде всего защищают всех нас - простых граждан - от произвола и оговора. И кассационные суды, созданные по инициативе Верховного суда России, об этом постоянно напоминают.

Например, Девятый кассационный суд общей юрисдикции отменил обвинительный приговор некоему М., осужденному за разбой. Все дело в том, что доказательством вины опять стал рассказ человека в погонах. Сам М. сидел в СИЗО и о своем старом преступлении поведал оперуполномоченному тюремного ведомства. А тот, в свою очередь, пошел в суд и дал показания.

"В обоснование выводов о виновности М., суд первой инстанции сослался на показания свидетеля Ж., являющегося оперуполномоченным СИЗО N1 г. Хабаровска, которым даны показания о сведениях, сообщенных ему осужденным М. при проведении оперативной работы, касающихся фактических обстоятельств совершения преступления", - рассказал суд в своем обзоре судебной практики.

Если говорить простым языком, суд приравнял оперативника к очевидцу. Давно отправлен в архив принцип "признание - царица доказательств". Но - нет-нет - да и пытаются возвести на трон даже не само признание, а его вольный пересказ теми, кто этого признания добился. Или даже не добился, но рассказал в таких цветах и красках, что можно поверить.

И все-таки верить этому нельзя, надо проверить.

Кстати, в США долгое время существовала практика: суды принимали в качестве доказательств показания тюремных осведомителей, сидевших вместе с обвиняемыми. Мол, пили мы как-то чай в камере, и подсудимый рассказал, что и вправду совершил преступления. На основе подобных росказней людей отправляли в тюрьму. А потом выяснилось, что таким образом осудили множество невинных людей. Осведомители врали, чтобы получить условно-досрочное освобождение. И получали.

В некоторых странах, например, в Израиле, США и других, такие доказательства до сих пор в ходу. У нас подходы строже.

Как специально указал в одном из обзоров судебной практики Пятый кассационный суд общей юрисдикции, обвинительный приговор не может быть основан на предположениях. Подтвердить вину человека могут показания очевидцев, экспертизы, другие объективные данные. Поэтому обвинение обязано постараться.

Между тем

Правоохранители должны быть осторожны даже в своих предположениях: напрасное подозрение может повлечь выплаты из казны в пользу невиновного.

Например, в Республике Коми суд взыскал 165 тысяч рублей в качестве компенсации морального вреда девушке, которую напрасно заподозрили в краже сотового телефона.

Дело было заведено еще в январе 2020 года. Девушку сначала допрашивали, как свидетеля. А потом она перешла в разряд подозреваемой. И опять ей приходилось раз за разом отвечать на непростые и неприятные вопросы следователей.

В сентябре этого года уголовное преследование в отношении девушки прекратили за непричастностью к преступлению. Хотя ее не арестовывали, все равно - она пережила немало неприятных дней и недель. Государство должно это компенсировать.