Директор Центра защиты прав СМИ Галина Арапова — о суровости законов  и избирательности их применения в 2019 году.

— Минувший год был отмечен несколькими законодательными инициативами, вызвавшими большой резонанс. Как это отразится на российской журналистике?

— Были приняты четыре закона, серьезных в плане ограничений работы СМИ и журналистов, но не столь серьезных в смысле их правовой проработки. Практически без обсуждения, стремительно в марте были приняты так называемые «законы Клишаса» — закон о фейках и о неуважении к власти. Через месяц был подписан закон о суверенном интернете, который нам презентовали чуть ли не как единственную защиту российского сегмента интернета от потенциальных угроз со стороны США, при этом никаких фактов об имевших место попытках повлиять на рунет со стороны Америки или каких-то других стран представлено не было. Многие эксперты считают, что перед нами очередная попытка «распилить» бюджетные деньги, уже активно закупается дорогостоящее оборудование для контроля над точками обмена трафиком, а при необходимости — для обеспечения автономной работы российского сегмента интернета. Иными словами — для отключения российского интернета от остального мира. Такого рода учения проводились и ранее, сейчас по новому закону они будут проводиться ежегодно. Государство называет это обеспечением надежной работы рунета, особенно в ситуации атаки извне. Но для людей мобильная связь и интернет стали не только важным элементом жизни, но условием обеспечения личной безопасности и благополучия близких. Поэтому любые перебои связи и доступа к интернету воспринимаются как ограничение прав и угроза собственной безопасности.

Например, во время протестов в Ингушетии три дня полностью отсутствовали мобильный и даже проводной интернет, мобильная связь, и люди не имели возможности ни отправить сообщение, ни позвонить. Роскомнадзор в ответ на многочисленные жалобы письменно ответил, что отключение было произведено по запросу правоохранительных органов, что возможно по закону о связи. Так или иначе, это очень тревожный пример. В конце года прибавилась еще одна инициатива — так же стремительно принятая — о включении в список «иностранных агентов» физических лиц.

— Если можно, об этом подробнее. Судя по публикациям, никто пока не понимает, как будет действовать эта норма.

— Прежде всего это коснется журналистов тех СМИ, которые уже признаны «иноагентами». Это «Радио Свобода» и несколько его проектов, «Голос Америки». Возможно, кто-то из журналистов этих компаний выберет для себя более спокойный вариант, перейдя на работу в какую-нибудь пресс-службу или в государственное СМИ. Но закон коснется не только непосредственно сотрудников этих иностранных СМИ-«иностранных агентов».

Штатные журналисты, внештатные авторы, стрингеры, фиксеры, эксперты, дающие комментарий, фотографы, вообще все, кто оказывал содействие сбору и подготовке информации, могут оказаться под угрозой. И даже те, кто репостнул информацию. В законе прописаны несколько условий, которые в совокупности дают возможность объявить человека иностранным агентом. Для этого человек должен распространить информацию СМИ-«иноагента» или принять участие в ее подготовке и при этом получать иностранное финансирование. Цели получения денег не важны — это может быть доход от рекламы на Youtubе, компенсация за поездку на международную конференцию, гонорар за лекцию в зарубежном университете или перевод от тети из Казахстана. Трудно сказать, насколько далеко зайдет правоприменитель.

— Насколько это «зеркальный ответ», как писал главный защитник закона, депутат Госдумы и секретарь Союза журналистов России Леонид Левин?

— На мой взгляд, абсолютно не зеркальный. Как и все последние так называемые «симметричные меры». В основном они больно били по нашим же гражданам и ограничивали их права. Объявление американского представительства российских государственных СМИ «Спутник» и Russia Today иностранными агентами в США никак не зеркально требованию к конкретным частным пользователям интернета открыть юридическое лицо со всеми вытекающими последствиями. Просто за то, что у него одновременно есть какие-то денежные поступления из-за границы и он позволил себе репостнуть публикацию, например, «Сибирь. Реалии».

С точки зрения права это вообще абсурдно. Формулировки закона настолько широки, что позволяют, по сути, распространить его просто на весь мир. Закон говорит — «физическое лицо», следовательно, гражданство не имеет значения. Получается, что наш закон распространяется не только на российских, но и на всех иностранных граждан, потому что они априори получают не российское финансирование. И если любой из них сделает репост информации «Радио Свобода», он формально подпадет под действие закона. Понятно, что совсем не обязательно, чтобы наши власти включали этого иностранца в список иностранных агентов. Но сам факт такой возможности говорит о качестве документа. От прочтения этой нормы создается устойчивое впечатление, что писали ее не юристы.

Такое вмешательство в конфиденциальность переговоров и переписки всех без исключения и без какой-либо предварительной судебной санкции является чрезмерным и вряд ли может быть оправдано противодействием терроризму. Не могут же быть подозреваемыми в терроризме буквально все в нашей стране. То есть вместо улучшения агентурной работы, которая, по оценке экспертов, наиболее эффективна в деле противодействия серьезным преступлениям, все силы брошены на тотальную слежку за гражданами. При этом колоссальная стоимость такого контроля неизбежно будет переложена операторами мобильной связи на наши с вами кошельки. Мы уже видим увеличение тарифов — и это только начало.

— Но во всем мире начиная с 11 сентября 2001 года приняли законы, ограничивающие privacy во имя «войны с терроризмом». Как Россия выглядит в общем контексте?

— В целях борьбы с терроризмом в разных странах мира за последние годы были введены разные ограничения права на свободу слова, анонимности в Сети, применяется система распознавания лиц, усиливается контроль государства за перепиской и перемещением граждан, спецслужбы наделяются полномочиями прямого доступа к информации об активности и коммуникации людей онлайн, применяются блокировки конкретных сайтов или даже всего доступа к интернету и мобильной связи. Но масштабы и процедуры в разных странах разные. В целом Россия не отстает от общемировых тенденций, но очень часто формулировки наших законов гораздо более размыты, сфера применения шире, а практика применения избирательная, часто политизированная, что, конечно, ставит наших граждан в гораздо более сложное положение.

— Давно известно, что «строгость российских законов компенсируется необязательностью их исполнения». Как применяются инициативы Клишаса?

— Первое дело о фейк-ньюс, что правильнее было бы все же называть намеренной дезинформацией по общественно значимым вопросам, было возбуждено летом этого года против журналиста газеты «Якутск вечерний» Михаила Романова о применении сотрудниками местного отделения ФСБ насилия по отношению к задержанному. В протоколе указывалось, что фразы в подзаголовке — «это история про то, что каждый может попасть в жернова государственной машины» и «Большой Брат бдит, читает все комментарии на форумах, а однажды может тебя схватить и пытать» — негативно влияют на сознание людей и формируют негативное отношение к правоохранительным органам. Именно этот подзаголовок якутские суды и сочли «недостоверной информацией», способной вызывать угрозу насилия или дестабилизацию работы социальной, транспортной инфраструктуры.

В суде достоверность сведений никто не проверял, журналиста признали виновным и оштрафовали на 30 тысяч рублей. Это, конечно, было воспринято журналистами не просто как абсурд, но и как правовой произвол силовиков. Наш центр помогал готовить позицию защиты.

— Инициаторы закона говорят, что он будет применяться только к узкой группе лиц.

— Из текста это не следует. Вообще непонятно, зачем принимать закон против 20–30 человек, как утверждают депутаты? Законы обычно принимаются для того, чтобы восполнить некий правовой пробел, урегулировать новую сферу, помочь решить серьезную проблему. Здесь же мы видим в первую очередь политическую игру. Могу предположить, что новая норма будет применяться не только против журналистов, но и против правозащитников, блогеров и активных пользователей интернета. Вероятно, пополнится и список иностранных СМИ-иноагентов. Результатом будет сокращение пространства общественного диалога.

— Еще одна инициатива — обязательное установление российского программного обеспечения на наши гаджеты. Что это значит?

— Специалисты говорят, что отечественные программы, начиная с «Яндекс-карты» и «Яндекс-такси» и кончая «антивирусом» Касперского, которыми многие пользуются, позволяют собирать информацию и отслеживать ваши действия в Сети — историю поиска, местонахождения, контакты, установленные приложения и т. д. На мобильный телефон «антивирус» Касперского вообще необязательно ставить, кстати. Тем не менее он вроде бы будет предустанавливаться. Конечно, его можно будет потом удалить, но все ли вспомнят, что это нужно сделать?

С точки зрения права в данном случае речь идет о нарушении нашего личного цифрового и информационного пространства, конфиденциальности переписки, нарушении права на анонимность в ряде случаев. Это логическое продолжение «пакета Яровой», который был принят под видом противодействия терроризму и существенно нарушает наши права на неприкосновенность частной жизни и тайны переписки и телефонных переговоров. И это затрагивает не только российских граждан, но и всех находящихся на территории РФ. Теперь по этому закону операторы связи и интернет-провайдеры должны хранить информацию о фактах всех коммуникаций пользователей, так называемые метаданные, в течение 3 лет. А непосредственно весь контент наших разговоров, отправленных и скачанных аудио- и видеосообщений, текстовых сообщений — 6 месяцев. И спецслужбы имеют право круглосуточного неограниченного доступа к этой информации без какого-то объяснения и без получения предварительного разрешения суда.

Любопытно, что в материалах дела было заявление, подписанное главой ФСБ Республики Саха (Якутия), с требованием привлечь журналиста к ответственности за злоупотребление свободой массовой информации. То есть дело было инициировано им. Скан этого заявления публиковали как региональные, так и федеральные СМИ.

В начале декабря кассационный суд во Владивостоке отменил все решения по делу и прекратил производство. Вероятно, как только дело ушло из региона, связи ослабли — и победил здравый смысл.

Второе, более известное дело связано с программой Андрея Караулова. В ней фейком были признаны слова автора о том, что в стране грядет «майдан», поскольку правительство не занимается молодежью. Издательский дом «Момент истины» наказали дважды, второй раз штраф составил 200 тысяч рублей. Более конкретный случай был в Амурской области — там две женщины распространили в WhatsApp информацию о том, что после наводнения в одном из населенных пунктов питьевая вода содержала какие-то ядовитые опасные вещества, что могло вызвать панику у местного населения. На самом деле вода не была отравлена, то есть информация была недостоверной. По закону о фейк-ньюс к ответственности привлекать должны не просто за ошибки или информацию, которая кому-то не понравилась, а за намеренную дезинформацию общества по важному вопросу, которая может повлечь или даже уже повлекла панику, сбой работы транспорта и других служб. Так что те, кто считает, что по этому новому закону можно привлекать за любую недостоверную информацию, не правы.

— А закон об оскорблении власти?

— Он сформулирован крайне нечетко, намного хуже закона о фейках. Предписывает наказание за явное неуважение к обществу, государству, конституции, органам власти, выраженное в неприличной форме. То есть речь идет о защите от оскорбления неодушевленных институций. Первая практика по правоприменению, довольно активная, была связана с защитой президента от резких критических высказываний, практически 70 % из всех возбужденных по этой статье дел. За сатирические коллажи, надписи на заборах, демотиваторы в интернете, комментарии и публикации в соцсетях. Вообще-то и до этого в Уголовном кодексе была статья об оскорблении представителя власти, 319 УК РФ. По ней, например, судили журналиста и блогера из Ростова Сергея Резника. Но если возбуждать уголовное дело в интересах защиты президента страны, то нужно собирать доказательную базу, проводить расследование, признавать его потерпевшим и допрашивать. Будет открытый судебный процесс с адвокатами, на который наверняка придут журналисты. Сейчас наказать за то же самое можно без таких сложностей, быстро, жестко и с блокировкой сайта. Для этого даже судебного решения не нужно, достаточно решения генерального прокурора о блокировке спорной публикации. Как и по фейк-ньюс. Новый инструмент в виде закона о неуважении к власти очень удобен, чтобы быстро и без шума убрать публикацию из интернета. Как говорится, без суда и следствия.

Надо сказать, большинство привлеченных по делам о неуважении к власти — не журналисты, в основной своей массе просто обычные пользователи интернета, которые разместили фотографии надписей на зданиях, сделали репост, высказались критически о действиях власти.

— Существуют ли такие законы в других странах?

— Мы не первые и не последние. Аналогичные законы сейчас принимаются в разных странах мира, это ответ государств на бурное распространение информации в эпоху «постправды», в первую очередь в интернете. Только в 2018 году аналогичное регулирование было принято в 18 странах. Но в целом эти законы подвергаются серьезной критике как за сам введенный термин «фейк-ньюс», создающий иллюзию, что можно привлечь к ответственности просто за непроверенную информацию, так и за широкие возможности для произвольного применения в отношении оппонентов власти. В странах с независимой судебной системой именно суд является гарантом того, что закон не будет применяться произвольно. У нас же если в суд обращаются, например, тот же Роскомнадзор или правоохранительные органы, то суды, как правило, стоят на их стороне. Число оправдательных приговоров стремится к уровню погрешности, меньше полпроцента. Это в разы меньше, чем даже в советское время.

— «А судьи кто?» Кстати, кто?

— За последние годы сильно изменился состав судейского сообщества. Уходят на пенсию многие опытные судьи, стремительно сокращается число тех, кто имеет за плечами опыт работы в адвокатуре. На их место приходят молодые юристы, часто бывшие секретари суда, а также выходцы из прокуратуры, следствия, ФСБ. У них иной подход, они иногда вообще не подозревают, что суд — это независимая инстанция. Независимый суд у нас практически исчезающая натура. Поэтому процветает обвинительный уклон, отсутствует настоящая независимость. Иногда низкая квалификация судей приводит в оторопь, они не знают базовых процессуальных норм, что уж там говорить о качественном толковании и применении закона. Именно в этом коренятся многие проблемы.

— Как вам нравится недавнее предложение судейского сообщества наказывать журналистов за критику в адрес судов, от которой после шума в СМИ оно быстро открестилось?

— Само намерение говорит о многом. Как сказала одна судья в судебном процессе журналисту, «меня фотографировать нельзя, суд сегодня не причесан». Право журналистов на доступ к информации в суде и так в последнее время сильно ограничивают, не допускают на заседания без повестки (а какая повестка может быть у журналиста, если он не сторона в процессе?), запрещают делать аудиозапись и так далее. Вопреки закону об освещении деятельности судов, статьям в процессуальных кодексах о гласности правосудия и ведении записи, весьма прогрессивному постановлению пленума Верховного суда РФ «Об открытости и гласности судопроизводства и доступе к информации о деятельности судов», делается все, чтобы ограничить доступ аудитории к информации о судопроизводстве. Правосудие не должно осуществляться за закрытыми дверями, гласность — его основа, основа доверия общества. Только исключительные случаи требуют закрытого заседания — о государственной тайне, частной жизни, детях.

— Еще одно новшество ушедшего года — отмена наказания за демонстрацию свастики без цели пропаганды нацизма. Помню, ваш центр вел такие дела.

— Да, это одно из немногих послаблений. Отмененная норма была введена накануне 70-летия Победы и очень тогда осложнила публикацию исторических материалов, даже на рекламных щитах ремейка «17 мгновений весны» замазывали свастику на повязке на рукаве Штирлица. Были просто анекдотические случаи — в Пензе отметили 55-летие полета Гагарина в космос флешмобом, студенты выстроились в форме цифры 55. Снимок с воздуха кому-то напомнил свастику, спустя два года предприняли попытку возбудить по этому случаю дело.

Были также дела о свастике в плакатах Кукрыниксов, в антифашистских плакатах, архивных фотографиях. Изменение этой нормы вселяет надежду, что теперь за такие публикации людей не будут записывать в экстремисты. И я не шучу, ведь «пропаганда либо демонстрация нацистской символики» по ст. 1 закона о противодействии экстремизму относится у нас к одному из видов экстремистской деятельности.

— Что нового в правоприменении?

— На порядок увеличилось количество дел по мелочам, за злоупотребление свободой информации, за ссылки на Youtube, где есть мат, за сатирические картинки, за публикации о самоубийствах. Интересно, что публикации про суицид контролирует не Роскомнадзор, а Роспотребнадзор, видимо, между проверками столовых. За нарушение грозит блокировка. И то благо, что обычно редакцию уведомляют сначала о выявленной публикации про самоубийство и предлагают ее отредактировать или удалить. Очень расширительно трактуется эта норма. Журналистов это возмущает — получается, нельзя не только писать о способах суицида, но и о причинах. Скажем, человек покончил с собой из-за неразделенной любви или из-за невыплаченного кредита, или онкологический больной не мог дальше терпеть боль в отсутствие сильных обезболивающих. Запрет таких публикаций объясняется защитой интересов наших детей от опасной для них информации, и здесь возрастной маркировки недостаточно. Вместо того чтобы решать проблему, борются с ее отражением в СМИ.

— Растет ли число привлеченных к ответственности онлайн-изданий?

— Да, безусловно. Интернет в целом стал основной поляной, где набирается информация для возбуждения дел по самому широкому спектру — от мелких ошибок в части возрастной маркировки до серьезных дел об экстремизме за комментарии на сайтах. Регулированию интернета, как в смысле контента, так и в техническом смысле, посвящено большинство последних сдерживающих законов. Тут и «пакет Яровой», и «суверенный интернет», и контентные ограничения, и правила регистрации пользователей в вайфай только по паспорту. Но таковы общемировые тенденции, и невероятные воможности распространения информации в интернете создают как возможности, так и угрозы. Кроме того, любому следователю стало проще найти нарушения не выходя из кабинета. И срок жизни публикации онлайн намного дольше, чем любой газеты, по сути онлайн-архивы вечны. Поэтому всплывают дела о публикациях многолетней давности, и формально доступность этой публикации рассматривается как продолжающееся правонарушение. Моментом совершения правонарушения в интернете считается не день публикации, а тот день, когда ее нашел и зафиксировал полицейский или сотрудник Роскомнадзора. Так что можете себе представить масштабы таких дел против онлайн-изданий.

— Возвращаемся к «кухонному диалогу», как в СССР?

— Многих законодательные ограничения, скорее всего, остановят от того, чтобы высказываться публично или что-то писать в интернете. Мы видим очевидную попытку сократить поток критики в адрес государства и представителей власти, который в Сети вырос. Проблема лишь в том, что, даже наказав за высказывание критики, государство не изменит к себе отношения у этого человека, скорее только укрепит его. Поэтому, боюсь, такие ограничения на свободу слова не ведут к согласию в отношениях между обществом и государством, а лишь усугубляют напряженность.

— Еще одна важная тема — защита журналистов, обвиненных по разным статьям, в том числе уголовным. Самые громкие дела — Ивана Голунова, Игоря Рудникова, Светланы Прокопьевой.

— В первых двух случаях вменявшиеся им статьи формально не были связаны с конкретной публикацией. Но если взглянуть на мотивы привлечения их к ответственности за то, чего они явно не совершали, то это такой новый способ заткнуть рот журналисту, создать ему массу проблем и выбить его из работы. Рудников был первый, он был жестко арестован в ноябре 2017 года и полтора года провел в СИЗО, пока нам не удалось, по сути, выиграть это дело. Спасибо нашим адвокатам Тумасу Мисакяну и Анне Паничевой. В отличие от дела Голунова, где был большой общественный резонанс и непрекращающиеся в течение нескольких суток протесты, Рудникова мы вытаскивали без особой солидарности медиасообщества. И то, что он вышел из зала суда в день оглашения приговора свободным, — огромная победа.

Кстати, по итогам дела Рудникова была еще одна неочевидная победа — был отстранен от должности генерал Леденев, который проходил по уголовному делу Рудникова потерпевшим, именно он был одним из инициаторов уголовного преследования журналиста. Иван Голунов, Желауди Гериев, который уже освободился, Гаджиев, Рудников — это дела, цель которых — дискредитировать журналистов и лишить их возможности продолжить работу. Журналисты как будто опускаются на уровень банальных уголовников. А профорганизации подчас, вместо того чтобы защищать, спешат от них откреститься, мол, мы вымогателей и наркоманов не защищаем. Случай Голунова — скорее исключение, тут совпали многие факторы. Сейчас тревогу вызывают дела Светланы Прокопьевой из Пскова и Абдулмумина Гаджиева из Махачкалы.

— Какие дела по СМИ сейчас в Европейском суде по правам человека?

— Многие дела, которые мы подавали в ЕСПЧ еще 10 лет назад, ждут рассмотрения. Как признает сам Европейский суд, за последнее десятилетие суд стал жертвой своего успеха. В какой-то год рассмотрения ждали 120 тысяч дел, а рассмотреть в год могли только пару тысяч. Зато качество такого рассмотрения может быть примером для любого судьи в любой стране. Сейчас количество дел в листе ожидания сократилось, но все равно их довольно много. Россия лидирует по числу жалоб, ежегодно подаваемых нашими согражданами. И дел по свободе слова тоже довольно много. Мы ждем года два уже после обмена всеми документами решения о блокировке сайта «Ежедневного журнала», о признании группы некоммерческих организаций «иностранными агентами». Есть ряд дел о диффамации, когда редакции были несправедливо наказаны за критическое высказывание, о штрафах от Роскомнадзора, о публикации гиперссылок на сторонние ресурсы, где есть видео, которые редакции не могут удалить. Есть и дела по убийствам журналистов, например, дело Ахмеднаби Ахмеднабиева. Подали в этом году жалобу об угрозах журналистам «Новой газеты» после публикации Елены Милашиной о расправах с геями в Чечне. В адрес редакции и автора чеченскими духовными лидерами была высказана серьезная угроза, ставящая их жизнь в ситуацию постоянного риска.

Последнее решение ЕСПЧ о деле новочеркасской журналистки Елены Надтоки пришло уже после ее смерти. Но мы считаем, что у справедливости нет срока давности.