Владимир Колмаков погиб в районной больнице Баргузина при странных обстоятельствах. И, судя по всему, его история в Баргузине не исключение, а скорее правило.

В тот день за окном стоял лютый мороз, на термометре было минус 40 градусов. Отопление в больнице работало на пределе мощности. Батареи пылали. Володя лежал в душной каморке на кафельном полу, его тело уже начало коченеть. Горячей была только голова, она касалась раскаленной батареи.

В это самое время его отец стоял в нескольких метрах, за дверью. Папе сказали, что сын находится в этой палате. Но на двери висел замок. «Вова, если ты меня слышишь, ты не бойся, папа здесь», — старик успокаивал сына, гладил дверь рукой. Спустя полчаса поисков медики признались, что ключ от каморки они потеряли. Спилили замок, отец вбежал в комнату и упал на колени рядом с сыном. Он кричал, просил о помощи, пытался сделать ему искусственное дыхание. А когда понял, что Володе уже не помочь, лег на пол рядом…

Чтобы никто не догадался

Я ехала в Баргузин, смотрела в окно и думала о том, как давно не видела такого яркого синего неба. С двух сторон дорогу окружают лес и сопки с шапками снега. Ближе к середине пути показался берег Байкала. От Улан-Удэ до Баргузина ехать больше пяти часов. Тетушки-соседки объяснили мне, когда будет остановка и долго ли еще наслаждаться хорошей дорогой. Восточное побережье Байкала привлекает туристов со всего мира. Собственно, трассу построили для них.

Попутчицы и сообщили, что когда-то Баргузин был городом. Что 400 лет назад его основали казаки, а в XIX веке сюда ссылали известных людей. В селе похоронены декабристы Кюхельбекеры — Михаил и Вильгельм (лицейский друг Пушкина) и многие народовольцы. Через запятую женщины рассказывают о собственных детях-внуках, расспрашивают о моих делах. Цель своей поездки я не афиширую, придерживаюсь легенды, что я учительница, еду в гости к родственникам. Но тема моего тайного интереса всплывает в разговоре сама собой. Одна из соседок жалуется, что от врачей в Баргузине невозможно добиться лечения. Заболел ее муж, в районной больнице его футболили из одного кабинета в другой, пришлось везти в Улан-Удэ.

Из-за трагической истории Владимира Колмакова ничем не приметное село в Бурятии зазвучало в федеральных и международных новостях. Все агентства со ссылкой на местную газету сообщили: пациента с пневмонией медики закрыли в душной комнате на замок, ключи потеряли.

Незадолго до меня в Баргузине побывала тележурналистка из Улан-Удэ. Когда съемочная группа остановилась в кафе по дороге, репортерша рассказывала людям, зачем едет в село, брала комментарии. Новость о том, что к врачам едут гости, мгновенно достигла Баргузина. К визиту журналистов в больнице подготовились: все двери в кабинеты оказались заперты, специалистов не было на месте.

Именно поэтому, не заходя в гостиницу, я еду в Центральную районную больницу. Меня везет на своей машине сестра погибшего, Наташа.

Любовь и голуби

Владимира Колмакова в Баргузине знает каждый. Да и как не знать, если родился и все свои 40 лет он прожил в этом селе. Был хорошим сантехником, многим односельчанам помог благоустроить частные дома. Больше 20 лет проработал на одном предприятии. В семье хранится целая папка с грамотами, поощрениями за добросовестный труд.

«В селе его называли Вовка. Мне было даже обидно, — говорит Наташа. — Он был добрым и безотказным человеком. Люди приглашали отремонтировать одну батарею, потом заодно просили сделать другую работу. Он соглашался, ему было не сложно». В последние несколько лет Володя трудился слесарем в службе такси у Сергея, мужа Наташи.

Когда у его жены Татьяны обнаружили рак, Володя взял на себя заботы о новорожденной дочери. Жену экстренно перевели в онкологию, а молодому отцу медики передали малышку, которая весила чуть больше полутора килограммов. Владимир взял отпуск, чтобы ухаживать за дочерью. «Катя была настолько маленькая, что не могла есть из бутылочки. Мы ее кормили из пипетки. Он еще боялся, что она подавится. Просил нас: “Девки, покажите мне, как это делать!” — голос Наташи становится звонким, я первый раз вижу, как она смеется.— У Володи единственного получалось завернуть памперс несколько раз так, чтобы он не сползал!»

Когда жену выписали из больницы, ей нельзя было поднимать тяжелое, стоять у горячей плиты, находиться на солнце. Володя успевал работать и справлялся со всеми домашними делами. Родные в шутку называли его папа-мама. Он ходил на родительские собрания и был в курсе школьных дел дочери. Провожал ее на занятия и встречал.

Вместе с дочкой он любил возиться с козами и кроликами, подкармливал голубей. Володя приручил целую стаю, у него их было 50 штук. Голуби прилетали к нему во двор, садились на плечи и клевали зерна прямо из рук.

Птицы прилетели и к Володе на похороны. «Когда он умер, голуби исчезли, их не было видно три дня. Минут за 15 до выноса гроба в окна мы увидели голубей. Они все прилетели к нему на двор. Когда гроб вынесли на улицу, они взлетели в воздух и кружились над ним. Знаете, в деревнях есть традиция —хоронить людей из домов, где они жили. Кто-то даже снял видео, как голуби парят над гробом…» — Наташа снова плачет.

«Накормил сына яблочками…»

Родные рассказывают, что Володя болел нечасто. Как у всех, иногда бывали простуды, пару раз резал палец и руку. А этой зимой он почувствовал себя плохо, кашлял и жаловался на одышку. Родственники вызвали скорую.

Шестого февраля в 15.59 по местному времени Володю положили в Баргузинскую районную больницу. Врачи определили у него пневмонию средней тяжести и пониженное давление — 90/50. Аня, старшая сестра Володи и Наташи, как узнала, что брат в больнице, сразу забеспокоилась, стала звонить врачам. Анна живет в Улан-Удэ, в 315 километрах от Баргузина.

Переживать были все основания. От осложнений после пневмонии несколько лет назад умер муж Ани. Лечили его как раз в Баргузинской больнице, оттуда в тяжелом состоянии перевезли в Улан-Удэ.

Сама Наташа молчит, но родственники рассказали, что у нее был опыт лечения в Баргузинской больнице. Женщине поставили неправильный диагноз и сделали полостную операцию, в которой не было необходимости. Исправлять огрехи баргузинцев пришлось врачам в Улан-Удэ. Потом медики из республиканского центра спрашивали у Наташи, почему она дала себя изуродовать.

Как только Володя ступил на порог больницы, Аня начала звонить в отделение. С четырех часов дня до одиннадцати вечера трубку никто не брал. Рано утром она созвонилась с братом. Его голос дрожал. Володе стало хуже. «Держись, брат, все будет хорошо!» — подбадривала она, а у самой сердце сжималось от тревоги.

В отделении снова не брали трубку. Аня бросилась звонить на горячую линию Минздрава, чтобы узнать, почему в больнице не отвечают на звонки. Еще спросила, нельзя ли Володю перевезти в Улан-Удэ. Оператор ответила, что перевод возможен только по медицинским показаниям. А раз показаний нет, пусть больного лечат на месте. В Улан-Удэ своих пациентов достаточно.

«Мы готовы были хоть днем, хоть ночью, в любое время, отвезти Володю в Улан-Удэ, — говорит Наташа. — Не дали бы направление, мы положили бы его в машину и отвезли в любую частную клинику, которая приняла бы его».

Около 10 утра на звонок ответила лечащий врач Володи Аржима Гармажапова. Она успокоила Аню, сказала, что с братом все будет в порядке. Мол, пневмония — не самая серьезная болезнь, она хорошо лечится. Медик пообещала, что уже через две недели Володя будет здоров.

Но лечить Володю никто не торопился. В ответ на расспросы родных он каждый раз отвечал по телефону, что обхода еще не было. Осмотра врача ждал не один Владимир, но и старенький дедушка, сосед по палате. В одиннадцатом часу утра навестить Володю пришел отец, Николай Константинович. Сын лежал на кровати. Гость заметил, что у Володи нет своей тумбочки, некуда положить мыло и зубную пасту. Пошел к сестрам, попросил поставить.

227 секунд — столько длится последний разговор Володи по телефону. Перед обедом ему позвонила мама, слабым голосом сын ей ответил: «Папа ушел, обхода еще не было, никакие процедуры еще не делали».

«У нас папа такой же спокойный, как Вова. Может, если бы я пришла, я всю больницу разнесла бы, но добилась, чтобы его начали лечить. Но в тот день я сама болела, — говорит Наташа. — Папа меня успокоил. Говорит: “Доча, не переживай. Там же с ним врачи. Сейчас поставят капельницу, ему полегчает”».

Николай Константинович обещал зайти к Володе в шесть вечера. Но в три часа дня внезапно передумал. Наскоро собрал продукты, которые были дома, по дороге забежал в магазин купить яблок. Утром Володя попросил яблочко для себя и соседа-старика.«Потом продавец спрашивал папу: “Что, Николай, накормил Вовку яблоками?” Он говорит: “Накорми-и-и-л!”» — Наташа не может сдержать рыданий. Эти яблоки положили Володе в гроб.

Потеряли ключ

Быстрым шагом отец направился в отделение. По дороге спросил у санитарки про тумбочку. На пороге палаты заметил, что сына нет на прежнем месте, кровать стоит без белья. Медсестра объяснила, что пациента Колмакова перевели в другую палату. Николая Константиновича попросили подождать на стульчике. Прошло 15-20 минут. Мужчина забеспокоился и стал задавать вопросы. Но медикам было не до разговоров. Сестра и санитарка бегали по кабинетам и что-то искали. Они лишь показывали направление, где в больнице находится Володя. Отец пошел по коридору, но не увидел ничего похожего на палату. Все двери были заперты.

Медсестра показала на дверь с навесным амбарным замком и велела ждать рядом. Спустя полчаса поисков больничные работники признались, что потеряли ключ от комнаты, в которой заперли его сына.

Рядом работали сантехники, Николай Константинович потребовал, чтобы замок спилили болгаркой. Комнату открыли. Володя лежал на полу. Через считанные минуты в отделении были Наташа с мужем.

«В этой каморке было очень душно, от духоты звенело в ушах. Я растирала Вове тело, звала медиков, чтобы они хотя бы попытались его реанимировать. Единственное движение от них — забежала медсестра, пальцами потрогала пульс, молча помотала головой и ушла, — Наташа показывает движение медсестры. — Еще мимо проходил дежурный врач по фамилии Бабаев. Он грубо окликнул папу: “Кто он тебе?” Услышал ответ: “Сын” и ушел. Ну как же так можно? К человеку заметно старше себя обращаться на “ты”! Если ничем не помогли, можно было хоть отца с пола поднять, предложить стакан воды! Мы с папой были рядом с Вовой на полу. Боковым зрением я увидела, как чья-то рука тянется к Вовиной сумке. Кто-то быстрым движением засунул в его вещи телефон! Если бы у него был с собой телефон, он мог бы позвать на помощь! Мама ему звонила сколько раз, он не отвечал. Он не мог ей ответить… Его оставили в этой каморке умирать!»

Двор больницы. Фото: Ольга Мутовина

Хрипел, был неадекватен

В тот же день, седьмого февраля, из Улан-Удэ на машине примчалась Аня. Сестры начали собственное расследование. В телефонной компании запросили информацию о звонках. По минутам расписали ход событий.

Утром следующего дня были в больнице. Разыскали лечащего врача, терапевта Аржиму Гармажапову. «Ну, упустила я… Старшая медсестра дала распоряжение. Ей показалось, что он в неадекватном состоянии. В комнату его увели палатная медсестра и санитарка», — такое признание от врача услышали родственники. Когда врача спрашивали, где была она сама, когда Володе было плохо, и почему так долго не начинали лечение, врач молчала, опустив голову.

По горячим следам сестры расспросили пациентов, которые видели Володю накануне. Записи разговоров родственники передали в полицию. В тот злополучный день многие в отделении обратили внимание на скромного парня, который ходил, держась за горло. Дышал громко, хрипел. Люди рассказывают, что сначала он безуспешно пытался найти врача. Мужики, которые в палате смотрели телевизор, заметили, что человеку плохо. Они посоветовали бедолаге обратиться к медикам, чтобы ему помогли. Когда уже началась агония, Володя стал искать маму и дочку.

Агонию медики приняли за буйство. Вместо лечения прописали изоляцию. Наташа часто бывает в больнице, подолгу сидит в каморке, где брат в муках провел последние минуты. Из каморки она обычно проходит в отделение. «Сколько раз я ни приходила, там никогда нет врача, — говорит Наташа. — Спрашиваю у больных: “Был обход?” Все время отвечают “Пока не было”».

«Приемная комната»

Так и сегодня. Боковая дверь стационара оказалась открыта. Нас никто не остановил, когда мы зашли из тамбура в больничный коридор. Беспрепятственно дошли до каморки, в которой держали Володю. На вид это обычная комната для хозяйственных нужд, где хранят швабры и ведра. Только на окнах и дверях изнутри комнаты нет ручек. Через стенку от комнаты находится кабинет дежурного врача, напротив — заместителя главврача. На месте нет ни того ни другого.

В сумраке коридора я вижу фигуры людей. Судя по тому, что они нас ни о чем не спрашивают, это не врачи или медсестры. Возможно, пациенты или родственники. Наташа приносит халаты и бахилы. Мы облачаемся в спецодежду, заходим в терапию. Сегодня дежурит Саяна Васильевна, та самая медсестра, которая искала и не смогла найти ключ от каморки.

Пост медсестры открыт, документы и лекарства — в свободном доступе. За все время мы не встретили ни одного сотрудника больницы. Наконец, находим Саяну Васильевну. Медсестра не расположена со мной разговаривать, но на вопросы Наташи все-таки отвечает: пациента Владимира Колмакова ей передали по смене, в отделении он числился.

— А вы его не потеряли, если в палате у вас больного нет? — спрашивает Наташа.

— Я вообще ничего не буду говорить, — обрывает разговор медсестра.

— Ответьте на вопрос. Вам передали пациента, вы не поинтересовались, где он находится? — не унимается Наташа.

— Я вам отвечать не буду!

— А как ключ потеряли?

— Я откуда знаю!

Ровно сутки Володя провел в отделении терапии. Фото: Ольга Мутовина

«Почему прошли мимо моего брата, когда увидели его тело? Почему не сделали искусственное дыхание, не помогли?» На эти вопросы у Саяны Васильевны тоже нет ответов. Она звонит Виталию Бабаеву, тому самому врачу, который дежурил в день трагедии. Но, видимо, не так легко застать врачей в этой больнице. На выручку ей приходит юрист Вячеслав Гессе.

Он подошел в терапию буквально через пару минут. Первым делом потребовал выйти из отделения. В противном случае пригрозил вызвать полицию. Мы с Наташей нарушать порядок не собирались. Вышли из отделения, разговор продолжился в коридоре.

«Мне сказали, здесь телекамеры!» — облегченно выдохнул юрист. Видимо, пишущий журналист в его глазах угрозы не представляет. Действительно, камер у нас нет. Есть только диктофон, на который откровения юриста были записаны. По его словам, каморка, в которой заперли Володю, интеллигентно называется «приемной комнатой». В нее помещают пьяных и людей «с определенными психологическими состояниями». Когда он сам пришел работать в больницу четыре года назад, эта комната уже была и использовалась по назначению.

В реальности «приемная комната» существует, в ней содержат пациентов. А вот по документам ее нет. Чтобы иметь такую специализированную палату, больнице нужна лицензия на деятельность психиатрического отделения. А лицензии нет, как и врача-психиатра. Только этот специалист может дать заключение о состоянии психики пациентов.

Юрист подтвердил, что Владимир Колмаков должен был проходить срочное лечение в реанимации. К психиатрии его состояние не имело никакого отношения. В «приемной комнате» он оказался по ошибке. Люди, которые причастны к трагедии, на время расследования отправлены в вынужденные отпуска, они получили взыскания. Главного врача Людмилу Карпову уволил министр здравоохранения. Лечащего врача уволить нельзя: ее увольнение не согласовал профсоюз.

Насчет вынужденных отпусков Наташа готова спорить с юристом. Уже после отстранения медиков от работы медсестру, которая заперла Володю, Наташа увидела работающей на приеме. Выходит, в этом отделении медсестру отстранили, а в другом приняли. От шока Наташа даже забыла, зачем пришла. Она побежала к исполняющему обязанности главного врача Виталию Бабаеву, он пообещал, что теперь уж всех причастных точно отстранят. Но Наташа ему не верит.

«Вы брата моего закопали, теперь отца хотите закопать?!»

После похорон Володи Николай Константинович слег с высокой температурой. Вызвал скорую.

«У нас село, фельдшеры, которые работают на скорой, прекрасно понимают, кто их вызвал, — рассказывает Наташа. — Я приехала к папе, привезла второй градусник. Оба показывают температуру 39.9. Смотрю на время, ждем скорую больше двух часов. Хотя ехать им до папиного дома буквально несколько минут. Я спрашиваю у папы, что ему сказали, когда он звонил на 03. Он говорит: “Я сказал, что лежу с температурой, плохо мне”. И вы думаете, что ему ответили?! Спросили: “У вас транспорт есть?” Он сказал: “Есть”. Дальше ему сказали, цитирую дословно: “Так, езжайте в аптеку, возьмите парацетамол, выпейте взрослую дозу. Потом ложитесь в постель, укройтесь одеялом и много пейте”».

Услышав этот совет, Наташа вышла в другую комнату, чтобы папа не слышал, и позвонила в 03: «Вы брата моего закопали, теперь отца хотите закопать?!!!» — она кричала и никак не могла успокоиться.

Баргузин — маленькое село. Тут не принято жаловаться, ходить по инстанциям, привлекать врачей к суду, хотя смертельных случаев было немало. Люди смирились с практически тюремными порядками, царящими в больнице. В селе все знали, что там действуют свои законы. Уволенная главврач Людмила Карпова — бывший сотрудник СИЗО, больше 20 лет проработала в управлении службы исполнения наказания.

Случаев, когда родственники пытались бороться с районной больницей, — считанные единицы. Из уст в уста баргузинцы передают историю односельчанина, жена которого долго там лечилась. Ее выписывали, потом она снова попадала в стационар. Когда женщине стало совсем плохо, муж увез ее в Улан-Удэ. Но было уже поздно, женщина умерла. От отчаяния мужчина напечатал листовки с надписью «Хочешь умереть, езжай в Баргузинскую больницу». Ночью он расклеил их на улицах. Эту историю рассказывали мне в Баргузине самые разные люди.

Наташа у могилы брата. Фото: Ольга Мутовина

«Будем ждать Путина»

Реакция на наш визит в больницу последовала незамедлительно. После богатого событиями дня мы сидели в моем номере гостиницы. «Оля, ну как мне объяснить, что брат у меня был хороший? Спокойный, добрый парень, — говорит Наташа. — После смерти про него такие вещи говорят, что он вел себя неадекватно, был буйным».

У Наташи беспрерывно звонит мобильный. Сначала она сбрасывает звонки, потом берет трубку и слушает настойчивый голос собственного мужа. Сергей сообщает Наташе, что юрист больницы подал заявление в полицию: просит привлечь ее к ответственности за занятие частным извозом.

Я уже вернулась домой, когда узнала, что юрист подал еще одно заявление в полицию. На этот раз он обвинил Наташу во вторжении в больницу. Сообщил, что она ворвалась в отделение и устроила беспорядок. «У меня был участковый, попросил объяснительную, — рассказывает мне по телефону Наташа. — Я все подробно написала, как мы зашли в коридор, надели халаты и бахилы, как прошли в отделение, как беседовали с Саяной Васильевной и вышли, когда нас об этом попросили». Зная мои имя и фамилию, юрист, однако, заявил только на Наташу.

Сколько еще слез и нервов потратят сестры, чтобы добиться справедливости? Аня и Наташа хотят, чтобы люди, виновные в гибели их брата, понесли уголовное наказание. Но опасаются, что медики могут отделаться административными взысканиями, например, мифическими «вынужденными отпусками». До Ани и Наташи в Баргузине еще никто открыто не выступал против системы. Односельчане негласно поддерживают сестер и с надеждой наблюдают за развитием событий.

Следователи предупредили сестер, что расследование может затянуться на месяцы, возможно, годы. «Мы решили: если ничего не добьемся здесь, возьмем с Наташей кредиты, вместе поедем в Москву, — говорит Аня. — Будем стоять у ворот Кремля, никто нас не прогонит! Будем ждать Путина, пока он не выйдет!»