По данным Росстата, в России более 12 миллионов инвалидов. Сейчас главная задача медиков — вытащить больного с того света. А как он будет дальше жить, сможет ли сам ходить, дышать или просто двигаться — никого, кроме родственников, уже не волнует. Если в большинстве западных стран обязательные программы восстановления пациентов после тяжелых состояний начали внедряться еще лет 80 назад, у нас только сейчас процесс сдвигается с мертвой точки. Но непозволительно медленно. Как всегда, в самый неподходящий момент кончились деньги.
Все включено
Детский писатель Анна Старобинец с германской медициной столкнулась по невеселому поводу. У ее мужа, публициста Александра Гарроса, обнаружили рак. После консультаций с врачами решили лечиться в Германии. Деньги на поездку собирали друзья, знакомые и просто неравнодушные люди. В январе 2016 года Саше удалили пищевод.
— Мы уже собирались домой, но хирург, оперировавший мужа, спросил, где будем проходить реабилитацию, — вспоминает Аня. — Я удивилась тому, что это нужно. Нас никто не предупреждал. А врач удивился моему удивлению. Для граждан Германии все покрывает социальная страховка. По крайней мере в онкологии, после операций и сильной химиотерапии. Конечно, можно и без этого обойтись. Но доктор сказал, что организм будет дольше восстанавливаться. Качество жизни потом снизится.
С помощью знакомых была найдена реабилитационная клиника в Берлине по приемлемым ценам — она действовала по системе дневного стационара. Пациент ежедневно приходит в 9 утра и около пяти вечера отправляется домой.
В первый день главврач, предварительно изучив все медицинские документы, составила почасовой план на 21 день. Помимо стандартных процедур — лечебная физкультура, массаж двух видов, занятия с логопедом, диетологом, дыхательная гимнастика, — была и экзотика по российским меркам — эрготерапия. Специалист учил Сашу выбирать наиболее удобные позы. Например, как после операции правильно сидеть за компьютером. Консультацию у психолога прописали и мужу, и жене.
— Нагрузки в тренажерном зале там были на грани выносливости, — продолжает Аня. — В первый день Сашу попросили залезть на снаряд. Нужно было руками и ногами отжимать какие-то устройства. Пятнадцать раз. После того, как с огромным трудом Саша справился, тренер попросил его по шкале сложности от одного (легко) до десяти (невозможно) оценить затраченные усилия. Из скромности Саша сказал: « Пять». «Хорошо, тогда еще 15 раз», — обрадовался тренер. Пришлось выполнять. Когда называешь цифру шесть, тренер показывает следующее упражнение. Но эта спортивная физкультура — лучшая психотерапия, какую вообще можно придумать. Она заставляет человека, раздавленного тем, что с ним произошло, признать, что он на самом деле в состоянии чисто физически сделать гораздо больше, чем ему кажется. Что он не такой уж бессильный. До начала реабилитации для Саши было подвигом спуститься со второго этажа дома, где мы жили, и пройти вокруг маленького прудика. На это уходило больше часа. А потом три-четыре часа он отдыхал в кровати. После реабилитации Саша мог спокойно гулять, проходя несколько километров.
«Вроделучшестало»
В России к реабилитации отношение сложное. Многие врачи думают о ней, как о чем-то несерьезном. Хотя вслух и не признаются. В системе ОМС некоторые виды реабилитационных услуг вроде бы прописаны. В поликлиниках по месту жительства можно получить, например, массаж. В отдельных амбулаториях имеется мануальная терапия, иглоукалывание, гимнастика, есть логопед. Но говорить о реабилитации как о системе — смешно.
Врач, направляя пациента на манипуляции, делает это не для того, чтобы достичь конкретной цели. Например, чтобы пациент с поражением центральной нервной системы научился самостоятельно есть. Или тот, у кого сильное головокружение, смог бы контролировать равновесие. Процедуры назначают исходя из их наличия в данном конкретном учреждении, а не потому, что они необходимы для улучшения состояния больного. Эффективность оценивается в терминах «вроделучшестало». О том, что на Западе есть конкретные критерии восстановления функций человека в процентах, у нас часто даже не слышали. А еще поликлиники просто боятся работать с пациентами после тяжелых травм.
В ноябре 2014 года 42-летний майор полиции из Люберец Александр В. попал в ДТП. Перелом позвоночника. Частично восстановились руки. Ноги после операции почти ничего не чувствовали.
— Главный вопрос, который меня интересовал тогда, — смогу ли ходить, — говорит Александр. — Врачи в ответ отводили глаза и с повышенным энтузиазмом говорили: «Все зависит исключительно от вашего организма. Пробуйте разные методы». Когда привезли домой, мог сидеть. Самостоятельно занимался по 5-6 часов в день — находил ролики в интернете с записями упражнений для спинальников.
Через полтора года Александр смог встать с коляски. Сейчас хоть и плохо, но может пройти несколько метров с ходунками. Цель на ближайшее время — научиться передвигаться самостоятельно, без вспомогательных средств.
— Хочу найти работу, — объясняет он. — Но реабилитационное пространство квартиры я уже исчерпал. Мне там просто тесно, негде повернуться. Требуются консультации специалиста. В поликлинике лечебная физкультура вроде бы есть. Но на таких, как я, она не рассчитана. Разводят руками и предлагают электрофорез для стимуляции мышц.
Реабилитационный трехнедельный курс за счет государства Александру положен раз в год. Однако чтобы был результат, нужны ежедневные тренировки. По словам Александра, он даже готов заплатить за помощь разумные деньги. Беда в том, что цены на услуги для него космические. Консультация реабилитолога и занятие на дому — от 5-6 тысяч за сеанс в полтора-два часа. А трехнедельный курс в частном реабилитационном центре — 300-350 тысяч.
«Это — лошадь. Да?»
В Минздраве утверждают, что по сравнению с другими патологиями, сейчас неплохо организована помощь при болезнях систем кровообращения. Инсульт — основная проблема, которая приводит к инвалидизации. Однако семьи, на практике столкнувшиеся с реабилитацией, чаще всего остаются в недоумении. Если прописывается массаж, то это значит, что в течение 10 минут тебе будут мять какую-то одну часть тела, указанную в маршрутном листе: руки до локтя, поясницу или, скажем, шею. Пользу даже от десяти (столько за раз оплачивает ОМС) таких экстрасеансов уловить трудно. Не менее формально выглядят и другие мероприятия.
— У меня папа перенес инсульт, — рассказывает москвичка Надежда Назарова. — Были проблемы с речью. К нему в палату приходила логопед. Когда она меня встретила в коридоре, пожаловалась, что отец на призывы заниматься, не реагирует. И предположила, что у него нарушены какие-то функции мозга. Позже отец объяснял, что врач разговаривала с ним, как с годовалым. Показывала картинки: «Это — лошадь. Ну-у-у, кто это? А тут у нас — автомоби-и-иль. Да? Повторяйте за мной». Отец работал до этого на ответственном посту. Ему такое обращение было обидно.
Варвара Снегирева долго ухаживала за дедушкой, страдавшим болезнью Паркинсона. Она говорит, что главный упор сейчас делается на реабилитацию свежих травм. Кроме того, врачи стараются работать с относительно молодыми пациентами. «В некоторых реабилитационных центрах, которые принимают больных по системе ОМС, на сайтах есть даже объявление, что берут только пациентов не старше 40 лет, — возмущается она. — Это странно. У нас 67 процентов инвалидов — старше 59 лет».
Отстаем на 80 лет
В конце 2012 года Минздрав выпустил приказ «О порядке организации медицинской реабилитации». В документе определены количество реабилитационных отделений в больницах, оборудование. А также указано, что восстановление больного должно проводиться по многоступенчатой схеме. Главный медицинский реабилитолог Минздрава профессор Галина Иванова рассказала «Ленте.ру», на что стоит рассчитывать российским пациентам в ближайшем будущем.
— Во всем мире сейчас приоритет отдается реанимационной реабилитации. Восстановление должно начинаться не позже 24-48 часов после повреждения. Раньше считалось, что после операции нужно ждать пока снимут швы, уберут капельницы. Мог пройти месяц. Терялось время. Болезнь формировала проблему. Если какой-то орган человека долго не работает, мозг не получает о нем сигнал и «забывает». Потом функцию трудно активировать. В идеале с самого начала, как только врачи стабилизируют состояние больного, с ним должна работать бригада специалистов. Туда могут входить до 14 человек. Это и физиотерапевт, и рефлексотерапевт, кинезиотерапевт, массажист. Управляет группой лечащий врач. Составляется конкретная индивидуальная программа для каждого пациента. В ней должны указываться, какие поврежденные функции и за какой срок могут восстановиться. А какие — скорее всего, нет.
Однако эта реабилитационная схема — идеал, к которому мы стремимся. Чтобы она заработала во всех больницах страны, нужны средства. Хотя бы на обучение специалистов, способных повысить качество жизни пациентов. Кадры только-только начали учить. Цикл подготовки врача занимает не меньше шести лет. При всем желании процесс не ускоришь.
Реабилитационных центров также пока не хватает. Эксперты оценивают, что создание специализированного стационара на 250 коек может стоить 5-6 миллионов евро. Серьезные вложения.
От европейских стран в области реабилитации мы отстаем на 70-80 лет. Но тут речь о дефиците кадров и эффективных управленческих схем. Все нужные медицинские технологии у нас есть.
Это правда, что сейчас основное внимание уделяется именно острым пациентам. Ведь от того, как прошел первый этап восстановления, зависит качество дальнейшей жизни человека. Если бы мы пошли с другого конца, никогда бы не решили проблему реабилитации ни кадрово, ни финансово, ни организационно. А когда выстроим грамотную систему, найдем куда пригласить инвалидов со стажем.