Однажды, прекрасным летним вечером несколько лет назад, у меня начались панические атаки.

То есть о том, что это именно какие-то атаки, никто не догадывался. Просто мне стало невыносимо страшно и меня как будто унесло от всего остального мира за невидимую стенку, где было очень плохо. Это я так описываю измененное состояние. Сердце у меня колотилось, была какая-то противная слабость, в общем все это было не похоже ни на какие мои ощущения до сих пор.

Через час прошло. Уфф, думаю, ерунда какая, прошла – и ладно.

Но ерунда не прошла. Она стала повторяться каждый день и продолжаться все дольше. Странные приступы случались часто, а потом вообще не прекращались. А еще меня трясло, как в лихорадке. Один раз трясло пять дней подряд. В моей голове проносились все известные мне страшные болезни.

Пришлось идти проверяться к врачам. Обследование было обширным, долгим и дорогим. В конце концов врачи сказали: «Да все у вас в порядке, анализы хорошие, все в норме». И вообще, сказали, вы – здоровы.

А меня тем временем трясло. Крупной и мелкой дрожью. Мне было очень неудобно, вдруг люди заметят, что я дрожу, например в транспорте или в очереди. Плюс мне было ужасно страшно. В голове прокручивалась тревожная пластинка: а если упадет мост, а если лифт, а если мы врежемся в стенку, и так без остановки. Как говорится, если что-то может ухудшиться, оно ухудшится. Так и моя непонятная болезнь. Через пару месяцев она загнала меня домой, мне было все страшно, плохо. Ни я, ни один человек вокруг не знали, что со мной происходит.

Как и всем в тех случаях, когда официальная медицина разводит руками,  мне, атеисту, прагматику, реалисту и прочее в таком духе, стало понятно, что надо заказать молебен сорокоуст, сходить к экстрасенсу и к женщине-шаману. Все почти одновременно.

Было довольно любопытно. По крайней мере, я знаю теперь, что такое сорокоуст. Женщина-экстрасенс жгла вокруг меня свечи, вокруг приятно пахло воском. Лучше мне не стало. Женщина- шаман жгла какие-то веточки, немного плевалась и даже слегка меня укусила. Ничего не изменилось.

В конце концов, кто-то надоумил пойти к психиатру. Передвигаться по городу для меня уже было подвигом. В любом месте меня могли поймать приступы ужаса, дрожи и «измененки». Психиатр принимала прямо в классической психиатрической больнице с большим парком, полным больных. Вот тогда-то она, психиатр, впервые произнесла неведомый до тех пор диагноз «панические атаки». И выписала таблетки, которые на два года превратили меня в сонный овощ.

Дело происходило в 2004 году, то есть в разгар моей музыкальной карьеры. Предполагалось, что я несколько раз в неделю даю концерты, езжу на гастроли, записываю песни, даю интервью, участвую в  фотосессиях, снимаю клипы,  в общем делаю все то, что положено рок-звезде. Теперь мне надо было жить так, чтобы никто не понял, что на самом деле я думаю только том, как мне страшно, никто об этом не узнал, и чтобы вся махина не останавливалась.

Вот отрывок из интервью «Московскому комсомольцу» того времени: «Приступы ужаса, ощущение, что рушится мир. И это стало происходить каждый день. Приступы были во время записи  концерта на радио. И ничего, оказывается, можно петь во время приступа. Просто выхода нет. Надо петь — пою. А пани­ческая атака продолжается.

Наваливающееся чувство безотчетного страха и ужаса, тоски, уныния, паники. И физически – сердцебиение и дрожь по всему телу. Хожу к психотерапевту. Он копается в глубинах подсознания, но это особо не помогает. Реально помогают таблетки-антидепрессанты. Они делают эти приступы более редкими.

Хочется жить и радоваться жизни, в светлые периоды. А их пятьдесят на пятьдесят с темными. Борьба с приступами отнимает много времени жизни, но выход один – работать. Чем больше занятости – тем скорее отступает болезнь.

Приходилось отменять концерты. У нас был первый маленький тур по четырем городам. А у меня несколько улучшилось состояние, и я решила перестать пить таблетки. А ока­зывается, эти таблетки нельзя прекращать принимать внезапно. И наступил такой страшный синдром отмены, стало гораздо хуже. Меня затрясло, как при ма­лярии, начало сводить судорогой… И ехать невозможно. Мы отменили четыре концерта.

Сейчас уже прогресс. Достижение пос­лед­него месяца: умею быть в одиночку. Сначала час, потом два, теперь три. Но ночью все равно не могу быть одна. Самый ужас подступает. Когда близкий человек уезжает,  приезжают друзья, которые принимают вахту. Или я к кому-то уезжаю.

Публика ничего не замечала. Иногда зрители больше рады тому, что у артиста нет эмоциональных сил. Кто-то мне сказал из психотерапевтов, что энергия страдания гораздо вкуснее. И если музыкант на сцене страдает, ему нехорошо — это публике нравится гораздо больше».

 

Через два года я и все мои близкие поверили, что теперь я буду так жить всегда, что это никогда уже не кончится.

Теперь, спустя годы, я знаю, что панические атаки – это невроз. Мне известны механизмы его возникновения.

Вообще паника – это приступ ужаса, неконтролируемого страха. Древние греки и римляне считали, что такое испытывает человек в тот момент, когда рядом с ним появляется бог Пан, рогатый и козлоногий, такой ужасный с виду, что от него отказалась даже родная мать.

Панические атаки – это невроз здоровых, когда приступы паники случаются часто и у них нет никаких объективных внешних причин. Все причины – внутри. А там – ощущение смертельной опасности. У человека, как у собаки Павлова, формируется условный рефлекс, привычка бояться, замкнутый круг, страх страха.

Только 30 процентов людей с паническими атаками обращаются  за профессиональной помощью. Большинство из них – женщины.

Мужчины свои панические атаки скрывают. От этого они (атаки), естественно, не проходят. Люди думают, что если кто-то узнает об их беспричинных страхах, то сочтет их безумными. Думают, что это стыдно, как какая-то позорная болезнь. Но прежде чем прийти к такому выводу, они долго обследуют свой организм вдоль и поперек, многие годы не знают, что и думать, сдают бесконечные анализы, пока не убедятся, что причина не в теле.

А что происходит в это время в организме? Он получает сигнал о смертельной опасности. Все то же самое было бы с вами, если бы вы, скажем, встретили голодного льва в полуметре от себя. Начинается сердцебиение, сухость во рту, ноги-руки дрожат, хочется бежать без оглядки. При панических атаках тело себя ведет так же, просто льва нет.

Сами по себе приступы паники не смертельны. Даже более того, когда паникеру кажется, что его сердце сейчас разорвется от тахикардии или остановится, он ошибается. Наоборот, такие «приступы» не только не наносят сердцу вреда, но и укрепляют его. Примерно так же, как во время спортивной нагрузки. Так что люди, подверженные паническим атакам, не только не «больны сердцем» – оно у них гораздо здоровее, чем у многих.

Люди, у которых бывают панические атаки, походят тот же путь, что и я. Сначала они убеждены, что у них случился сердечный приступ, проявился диабет или какая-нибудь другая страшная болезнь. Когда медики в конце концов говорят им, что болезней не нашли, паникеры начинают думать, что их болезнь пока науке не известна.

Если кому-то повезет, то ему чудом поставят правильный диагноз и постсоветский психиатр, как и мне, пропишет убойные постсоветские таблетки. От них прекратятся приступы, но и эмоциональная жизнь прекратится тоже. В общем, просто обычная  жизнь кончится. Российская психиатрия, как наследница советской карательной, в большинстве случаев принимает решение заглушить проблему. От этого она не проходит.

Близкий человек рядом с любимым, страдающим от панических атак, несет тяжелый груз. Он не понимает, что делать, не может внятно рассказать окружающим, чем именно болеет его супруг или супруга. Во-первых, это сложно, а во-вторых, есть опасность, что другие решат, что у того «не в порядке с головой».

В психологии есть понятие «вторичная выгода». Это преимущество, которое может дать человеку болезнь и которого, пока он был здоров, никак не мог добиться. Человек, испытывающий панические атаки, может на долгие годы возложить ответственность за себя на близких. И часто любимый и сопереживающий человек играет при нем ту же роль, что взрослый при ребенке.

Психоаналитики считают, что причины панических атак как раз скрываются в ранних детских травмах. Это могут быть и переживания внутриутробного периода, и травма рождения, и события первых двух лет жизни. Об этом периоде не может быть никаких осознанных воспоминаний. Но они сохраняются в психике и в теле.

Травма случается, когда ребенок сталкивается с обстоятельствами, которые он воспринимает как угрозу жизни. Поскольку вся окружающая среда для него сосредоточена в одном – в матери, травматичными становятся какие-то сбои во взаимоотношениях мамы и младенца.

Панические атаки излечивает психотерапия. В отношениях с психотерапевтом человек видит, как в зеркале, свой способ жить, получает поддержку и понимает, как он строит свои отношения с миром. В разговоре с психотерапевтом вы можете рассказать такое, в чем не признавались даже себе.

Когда люди излечиваются от панических атак, им трудно вспомнить, как это происходило: память вытесняет неприятные воспоминания. Причем вытеснение такое мощное, что многие потом не могут вспомнить даже имя психотерапевта, который их вылечил, не говоря уже про содержание терапии.

Последователи гештальт-терапии убеждены, что тревожное расстройство есть логичное продолжение того образа жизни, который ведет человек. Это не чуждый противный ему страх, не какое-то проклятье, а его собственное порождение, часть его самого. Панические атаки – это мощный гудок из бессознательного: стоп, это остановка, это стоп-кран сорван.

При прочих равных условиях не у всех переживших одинаковый стресс потом начинаются панические атаки. К панике склонны  в первую очередь жители мегаполиса. В деревнях эти явления практически не встречаются. И еще их нет там, где люди живут кланами, большими семьями. В этой среде люди наблюдают смену природных циклов: много смертей и много рождений. Это вообще уменьшает страх смерти.

Как ни странно, в панических атаках, при всей их непереносимости, есть конструктивный элемент: они пытаются заставить человека взять ответственность за свою жизнь на себя и измениться.

Что касается меня, то мои панические атаки длились два с половиной года. За это время меня лечили два психиатра, один психоаналитик и три психотерапевта. В какой-то момент из этих несчастных лет мне удалось найти именно моего, подходящего мне врача. И она вылечила меня за полгода. Разговорами, которые я сейчас даже не могу вспомнить. Панических атак у меня больше нет.

Кстати, я больше не рок-звезда. Я снимаю документальные фильмы. У меня есть фильм, посвященный паническим атакам. Он так и называется «Панические атаки». Герои фильма, мужчины и женщины, рассказывают, как  приступы паники превратили их в инвалидов и как они потом с этим справлялись. Каждый потратил на это большой кусок своей жизни.

Каждую неделю мне пишет письмо кто-нибудь, кто посмотрел фильм в Интернете, со словами: «У меня панические атаки…». И там еще часто есть слово «спасибо».