«Глаза-то не отводи! Чего ты глаза отводишь!» — эта новая стилистика происходит вовсе не из дворового сленга или «языка допроса», как многие думают. Как представляется автору, это сравнительно молодой язык заграничных пляжей 2000-х — тогда был пик поездок россиян на Запад. Наши люди брали с собой в поездки много денег — был как раз пик нефтяных цен — и рассчитывали, как учил их советский журнал «Крокодил», что «за деньги на Западе можно купить все».

И вдруг они столкнулись с тем, что для достижения комфорта нужно обладать чем-то еще помимо денег. Выяснилось, что без этой бесплатной штуки — умения коммуницировать (и дело даже не в знании языков) — никакой внутренний комфорт невозможен — и отдых не приносит удовольствия.

Из этого шока сформировалась защитная психология: агрессивное высмеивание и отрицание этих «натянутых улыбок». Это же объяснение превращает собственное хамство в своеобразную честность. Потом патриотическая пропаганда быстро внушила, что мы — лучшие, весь мир нам обязан; тем самым мы получаем своеобразное право говорить от лица абсолютной правоты. Это чувство, родившееся на пляжах, означало принципиальное решение — пользоваться этим миром при одновременном сознательном отказе этот мир принять, а в качестве психологической защиты была выбрана эта презрительно- насмешливая интонация, которая потом окончательно оформилась в пропагандистском дискурсе.

Говорение от лица абсолютной правоты не требует усилия над собой и очень легко в исполнении, поскольку опирается на два-три аккорда. Воспроизводить шансонный стандарт гораздо проще, чем джазовый. В самой интонации Сафронкова угадываются даже какие-то цитаты из любимых кинофильмов — но важно, что это язык отказа от сложности, язык игнорирования мира. Это язык отказа от диалога. И вот это «Глаза-то не отводи!» — символическое оформление этой «культуры».