Российский рок-музыкант Юрий Шевчук (ДДТ) после концерта в Париже поговорил с Еленой Серветтаз о ситуации в Чечне, об отношениях между Россией и Украиной, свободных художниках, переменах в политике и французской авторской песне.

В день нашего концерта избили Игоря Каляпина в Грозном. А еще недавно в Чечне побили журналистов — была такая печальная история. После таких новостей тоскливо. В России насилие стало процветать пышным цветом. Хотя, когда после Колымы, Магадана мы переехали в Кабардино-Балкарию, у нас в Нальчике в 70-х годах танцев почти не было. Потому что народ горячий, часто резня была, правда тогда из-за девушек.

Наш человек любит прошлое. Он трогал его руками, он знает, что это такое. А будущее для человека страшно, и для многих из нас совершенно непонятно. Хотя если смотреть в исторической перспективе, то такой откат в прошлое естественен, потому что демократии у нас в стране, на мой взгляд, по большому счету и не было. Ее декларировали. Какая-то свобода слова нежилась на солнце, но социальные институты и режим управления не изменили… У нас еще долгий путь. Будут еще бить, будут драться. Народ завели страшно.

Я не хочу становиться оратором. Есть люди поумнее меня, которые о политике гораздо точнее говорят. Но сегодня я работал с залом, смотрел людям в глаза. И пока нас не прикрыли, я пою о любви, свободе, мире везде, где только можно. Многие поддерживают, меня это греет.

Либералы обожают Ельцина. А зачем мы вообще вписались в Чечню? Я там был в 95-ом году и видел, как убивали женщин, детей, наших необученных мальчишек. «Сколько раз вы стреляли перед боем?». «Один раз в воздух». Мы сами это зло разворотили, как осиное гнездо.

Я долго искал рифму времени. Конечно, нас наивных просто рвут в разные стороны. Из многих хороших людей пытаются сделать злых. Я хочу найти не меру, а именно ноту, которая сделала бы нас всех чище и добрее. Старые буддисты говорят, что если твои слова рождают ненависть, то значит, что ты неправильно высказался, что-то недодумал.

Я стараюсь не становиться в тот или иной лагерь конфликтующих. Одни кричат: «Не забудем, не простим». Другие тоже. Никто не забудет и не простит. А что же будет в результате? Это не значит, что я теряю свои принципы. Это значит, что я мучительно ищу ключ к любому сердцу, даже самому черствому, убитому жизнью сердцу. Это мне кажется самым важным. Я не становлюсь на политические трибуны, не вещаю, не учу жизни. Все это уже в прошлом. Раньше, может быть, грешил этим по недоумию своему, а сейчас я пытаюсь найти и объяснить человеку: «Ты же добрый, блин, останься человеком хоть на чуть-чуть». Это уже немало, это огромная победа.

Поймать ветер в свои паруса — самое важное. Мне кажется, нужно говорить о том, что тебя волнует, не врать самому себе. Самое важное, не подвергать себя самоцензуре и не пытаться стать незаметным. Не спасет. «Любая истина, сказанная без любви — есть ложь», говорил апостол Павел. Я это много раз испытывал на своей шкуре и душе. Здесь всем нам этого не хватает. Мне тоже не хватает, ужасно не хватает.

Важно не добавлять зла в этот мир, в эту бесконечную борьбу. «Слава Украине!», «Слава России!», а живут-то херово и те, и другие. Слава-то где? Слава кому? Одни и те же циники у власти — и там, и там. Как я могу приветствовать этот напыщенный пропагандистский угар? Думаю, нам до славы — и украинцам, и россиянам — лет сто, когда наши простые люди начнут жить нормально.

Я не фанат вообще политических деятелей. Вся нынешняя политическая элита, на мой взгляд, совершенно не соответствует объемам проблем в этом мире.

У власти будет какой-нибудь Петрович из Новосибирска или Омска. Жизнь выдавит харизматичного чувака, понимающего, что творится внизу, сверху и на краях. И надеюсь, что он будет стоять на демократических принципах. Будут абсолютно другие люди. Чем русский мужик хорош? Фантазией, но основанной на реалиях. Может, как у Тарковского, он надует крыльями этот шар и полетит, и за ним вся Россия.

Я не люблю вопрос «если не Путин, то кто?». Понятно, что всех убрали, отутюжили, катком проехали… Но в России много уникальных людей. В этом я даже не сомневаюсь. А эти ребята — Касьянов, Ходорковский — они, если будет такой исторический момент, может быть, помогут им. Хотя тоже не думаю, помогут ли… У них были возможности, они их плохо использовали, и, смею заверить, наш народ это четко понимает.

Петр Павленский — свободный человек. В России многие больны сегодня, мы как пьяные. Как-то обсуждали это с мудрым Леней Парфеновым. Когда вокруг нетрезвые, как с ними говорить? Ведь пьяных нужно либо спать уложить, либо просто вырубить и тоже спать уложить. Мы сейчас все ненормальные от этой пропаганды, страдаем от постимперских амбиций. Мы жаждем «реванша». У меня даже язык не поворачивается о таких банальностях говорить. Но в борьбе с алкоголизмом все возможности хороши. Павленский бьется с этим по-своему, я — по-своему, вы — по-своему, любые методы действенны.

Людей убивать я не умею, революции делать тоже. Очень важно, чтобы Россия выползла из этой сумрачной тени. Но солнце в зените, и тень от нашего императора небольшая. Скоро выйдем. Сначала перейдем линию терминатора. Но это нормально. А потом будет синее небо, и хорошо.

Я вообще ни одной нормальной песни не написал. И в этом смысле к себе отношусь с иронией. У меня слабый словарный запас. К сожалению, в школе я был балбесом. Мы играли рок-н-ролл, но мало читали поэзии. Стал увлекаться ею после того, как у меня начали рождаться рифмы. Я сейчас езжу по Европе — строчки почему-то не идут, а мелодии приходят. У меня в телефоне есть «Амстердам» — три мелодии, совершенно новые. Есть «Кельн», «Берлин». От каждого города с утра, когда я из него уезжаю, у меня что-то остается. В Париже напел пару строчек. Настроение… Вышел на балкон — курить в гостинице нельзя, на балконе тоже нельзя, но мне можно — закурил, солнце, приятно. Раз — и мелодия какая-то удивительная. Напел и выключил диктофон.

Мне рок разонравился, разговор необходим. Рок — это не та музыка, которая адекватна и нужна этому времени, хотя энергетические вспышки всегда необходимы. Ne me quitte pas, ne me quitte pas. Это Жак Брель.

Я вчера гулял по Парижу, долго ходил — ноги отваливались. Остановил такси, а там рулевая была, Женевьева, мы с ней разговорились. Я ей говорю: «Я люблю Бреля». И она на айфоне нашла его песни и поставила. Мы с ней так и ехали по пробкам до Монмартра, где мои друзья живут, и пели во все горло. Это же классно. Я был счастлив, и она была счастлива. Общались, как могли: я рассказывал ей про Питер, она учила меня французскому, я учил ее русскому. Это было прекрасно, это мое лучшее нынешнее воспоминание о Париже: Женевьева, такси и Брель. Почему так случилось со мной и с ней, почему было так тепло и хорошо? Вот об этом надо думать. Почему так было хорошо с этим гениальным Брелем в этом такси? Мне кажется, мы преодолеем все пробки и доедем каждый до своего Монмартра, но это только от нас зависит, ни от чего другого. Только от нашего мироощущения. И я с этим делюсь и буду делиться пока живой.