С известной вологодской поэтессой, членом Союза российских писателей Натой Сучковой беседует десятиклассница Вологодского многопрофильного лицея, редактор лицейской газеты «Большая перемена». Почему литература – лишь часть жизни? Откуда все мы родом? Почему лень – это не всегда плохо? Сколько у поэта «шкатулок»? Какая «Вологда сегодня»? Какой должна быть поэзия? Эти и другие вопросы интересуют новое поколение культурных журналистов.

Ната Сучкова

О «своих» местах

Ната, в ваших стихах встречается большое количество топонимов. Все ли они – реальны? И какие места – самые любимые?

Все топонимы из моих стихотворений непридуманные, они существуют. Многие из них – ностальгия по детству, откуда все мы родом. Это то время, когда были живы мамы, папы, бабушки, дедушки. Когда мы были маленькие, а мир казался огромным. Поэтому это, скорее, не любимые места, а дорогие мне.

Я училась все 10 лет в школе №24 на улице Гагарина. Жила в Октябрьском посёлке, в  Ковырино. Не знаю, как там сейчас, но тогда мы считали себя очень крутыми: «Ковырино – короли» писали на всех заборах.

Каждое лето проводила под Ростовом Ярославским (Великим) у бабушек. Моя мама родилась там, а отец в деревне Подлесное, недалеко от станции Лежа (направление на Буй).

Я – горожанка в первом поколении: в Вологде родилась, в Вологде и живу. Для меня деревенские реалии больше пришли со Светилками, деревней в Вологодском районе. Мой отец купил здание бывшей школы – огромный двухэтажный дом. Те десять лет, в течение которых мы туда ездили и общались с людьми – это большой пласт, описанный в «Деревенской прозе». Это баба Галя – такой «гений места», и все бабушки, дедушки, и даже какие-то «полумаргинальные» персонажи.

А сейчас мой ареал – Заречье, я там живу уже двадцать лет и каждый день во время прогулок с собакой смотрю, как меняется район: уходят двухэтажные домики, но появляются и восстанавливаются церкви.

Презентация поэтического сборника Наты Сучковой «Страна». Дом дяди Гиляя, 2020

О Москве, в которой всё совсем не так, как многие думают

Вы некоторое время жили и работали в столице. Что можете сказать о жизни в Москве?

Я не живу там с 2008 года, то есть уже больше десяти лет. Карта метрополитена кажется теперь «новым миром». Москва, с одной стороны, очень большая, но, с другой, когда ты в ней живешь, у тебя нет ощущения, как у провинциалов, которые крутятся вокруг площади трёх вокзалов. Твой район постепенно становится твоим «миром». Я жила на «Речном вокзале» – это достаточно тихое место: множество прудов, парк Дружбы.

Москва, конечно, это и культурная среда, где у тебя каждый день миллион возможностей: ты можешь пойти в театр, на поэтический вечер. Но одновременно ты вынужден и «выживать»: снимать квартиру, зарабатывать на хлеб, работать с утра до ночи, полтора часа ехать с работы и обратно. И когда ты вымотан, то вроде у тебя есть возможность пойти, например, в Третьяковскую галерею, но ты туда не идешь. Сейчас я периодически приезжаю в Москву – и хожу куда-то уже с «чувством, толком, расстановкой».

С председателем Вологодского отделения СРП Еленой Волковой на международном фестивале «Плюсовая поэзия», октябрь 2019

О сознательной «игре на понижение»

Кем вы работали в Москве?

У меня два образования: я закончила в Вологде МГЮА имени Кутафина и работала здесь юристом, а потом в 2000 году поступила в Литературный институт имени Горького на заочное отделение. Два года ездила на сессии, и в итоге решила, что раз все хотят в Москву, то я тоже хочу. Там я устроилась работать, естественно, по юридической специальности, хотя и с большим трудом: человеку без опыта очень сложно. Работала в довольно крупных компаниях, начинала, к примеру, в «Спортмастере». Потом ездила в командировки по России: мы сопровождали сделки с недвижимостью, открывали сети супермаркетов. Это были «тучные годы». Потом в 2008 начался кризис, совпавший с моим личным кризисом, я вернулась в Вологду и больше в Москву не захотелось. Там я писала мало, потому что город вытягивал из меня все силы. А как вернулась сюда – написала три книги. Не сразу, но всё же. Здесь, очевидно, требуется меньше финансовых ресурсов, чтобы существовать: какое-то время я могла себе позволить не работать, жить на сбережения, постепенно продавая свою библиотеку. И в Вологде всё немного другое. Не сказать, что в Москве я сдалась, ничего не достигла, нет. Меня уговаривали остаться, потому что я была заместителем начальника юридического отдела, могла бы стать начальником. Но эта была какая-то сознательная «игра на понижение», не дауншифтинг, но в некотором роде. Семь лет жила в Москве и все семь работала юристом. И просто поняла, что не это дело моей жизни. А Москва – не место.

Встреча Наты Сучковой с читателями в Музее-квартире Василия Белова. Февраль 2019

О странном опыте рок-группы

Почему в «Живом Журнале» ваш никнейм –  «Белая»?

Это достаточно интересная история, случившаяся ещё до отъезда в Москву. У нас вместе с музыкантом Алексеем Асекритовым была группа «Белое». Я писала тексты, он – музыку, и мы вместе всё это исполняли. Ни голоса, ни слуха у меня нет, но мне страшно нравилось петь и сочинять. А Лёша – музыкант, он всё знал, понимал, и ему это тоже нравилось. Так сыграли три концерта, а ещё выступали в кафе «Джус», в пионерлагере, на спектаклях какого-то самодеятельного театра. Но группа довольно быстро распалась, потому что у Лёши были свои амбиции, у меня – свои. Как всегда: два творческих человека не поделили пространство. Где-то даже остались эти смешные записи. Такой вот странный опыт рок-группы. А ник на ЖЖ остался от нашего названия.

Проект Вологда сегодня.

О том, что лень движет всем

Как появился ваш проект «Вологда сегодня» в Facebook?

Пожалуй, всё от лени. Обычно нужно прикреплять фотографию и какую-то историю, или, как минимум, стишок. Вот и думаю: «Надо что-то написать», а поскольку мне лень, я и начала: «Вологда сегодня», «Вологда сегодня», «Вологда сегодня», и когда ты написал десять тысяч раз «Вологда сегодня», это превратилось из такой моей лености и безалаберности в какой-то концепт. Теперь эту «Вологду сегодня» уже знают, ждут и пишут «Ой, Вологда – Вологда, Вологда красавица», мои друзья это лайкают. Я даже иногда ревную, потому что повешу своё фото и её человек 50 лайкнет, а Вологду повешу – сразу 250. Это уже своеобразная «Фудзияма», которую художник рисовал все времена года изо дня в день («Тридцать шесть видов Фудзи» — серия из 46 цветных гравюр по дереву японского художника Кацусики Хокусая – прим.авт.). «Вологда сегодня» – это моя Фудзияма.

Теперь это уже действительно стало историей, потому что Фейсбук каждый день предлагает вспомнить, что было год, два года назад, а мне уже предлагает пять, семь лет назад. «Вологда сегодня» – мои наблюдения. Во-первых, за погодой следишь. Во-вторых, видно, как меняется город, ландшафт. Набережная была такая, стала такая, строятся дома и так далее. А в итоге люди это распространяют, в газете была статья Натальи Мелехиной про это. А это всё от лени. Как говорится, лень – двигатель прогресса.

Жуля – пёс полка: на руках у писателя Ольги Кузнецовой в Доме дяди Гиляя

О Джульетте (без Ромео)

Знаю, что у вас есть собака…

Собака у меня дворняга. Шесть лет назад, в Крещение, я возвращалась из церкви, ходила за крещенской водой. Был мороз градусов двадцать, собачонка бегает, всклоченная, маленькая – такая, с какими бабушки обычно ходят. Стала ко мне цепляться, я решила – пойдём, поищем хозяйку. Я была уверена, что это старая собачка, убежала от какой-то бабушки, которая не уследила за ней. В итоге я привела её домой, она отогрелась, потом мы с ней обошли окрестные дома, поспрашивали всех. Никто не признался, я и оставила ее у себя. А у меня была ещё кошка, королевских замашек, Буся – она так смотрела на это создание: «Ну что такое привели-то?». А у собачки красные, налитые кровью глаза, она так устала, что и голодная есть не смогла – сразу же уснула на ковре.  Я, конечно, написала везде объявления, но уже на следующий день поняла, что собачку никому не отдам. Назвала ее Джульетта. Когда я привела её к ветеринару, оказалось, что она не старая, это щенок, 5-6 месяцев, которого просто выкинули из соседнего дома. Жуля – бесконечный источник положительных эмоций. Это, конечно, не Чуня Воденникова (Дмитрий Борисович Воденников – российский поэт, прозаик, эссеист – прим.авт.) – даже героиня нескольких книг. Я Жулю не пиарю особо. Но очень рада, что тогда ее подобрала.

Об «авторских вещах» на публике

Что вы чувствуете, когда читаете свои стихотворения перед публикой?

Сейчас я уже спокойно к этому отношусь, но... У того же Воденникова есть стихотворение, в котором он говорит, что поэт, читающий свой текст, как будто голый стоит перед публикой. Если ты написал хорошее, честное произведение, то тебе за него всё равно немножко стыдно, потому что это такое «обнажение». Поэтому, конечно, я не все стихи готова читать на публику. Сейчас уже не волнуюсь, спокойно читаю, но всё равно я немножко закрываюсь, читаю с книги, хотя многие тексты помню наизусть. Но мне проще смотреть в бумагу, чем в публику. Не знаю почему. Айзенберг, например, вообще уши затыкает, чтобы не слышать. Это какие-то авторские вещи.

Творческий вечер Наты Сучковой в областной библиотеке. Март 2021. Фото Алексея Кириловского

О шкатулке поэта

На одной из творческих встреч вы сказали, что пишете «с натуры». Как в «жизненную поэзию» гармонично вписываются отсылки к другим текстам?

«С натуры» – имеется в виду, что какие-то реалии я действительно беру из жизни, то есть их не надо придумывать. А что-то беру «из себя»: эти отсылки, аллюзии, второй, третий, десятый план – это же не специально получается. Просто где-то во мне это есть, и оно таким образом выходит. Я за то, чтобы поэзия была понятной. Хорошее стихотворение, на мой взгляд, будет понятно на первом уровне – самом поверхностном, будет понятно и более подготовленному читателю на уровне интертекстуальном, аллюзивном, и оно будет понятно совсем-совсем уже продвинутому читателю на каком-то третьем уровне. То есть это такая шкатулка в шкатулке, та – еще в одной шкатулке, та – ещё в одной… Но и самая большая шкатулка должна быть ясна и интересна. Мне нравится эта игра, но она не должна стать самоцелью. Есть такие тексты – «вещь в себе»: можно понять только после того, как ты «Улисса» (модернистский роман Джеймса Джойса – прим.авт.), условно говоря, прочёл. А есть тексты, которые при всей внешней красоте – ясные и простые. Многократно привожу в пример позднего Георгия Иванова, времён сборника «Розы»: всё очень просто, а за этой простотой – невероятная работа. Молодые поэты часто грешат длинными текстами, в которых легче спрятаться. А когда у тебя восемь строк, любое слово значимо, важно, нет необязательных слов. Я даже иногда себе сознательно какие-то вещи запрещаю, потому что в моих ранних стихах много потока сознания, действия, эмоции. Прочитаешь на публику – а они не поймут, о чём, и ни одной строчки потом не вспомнят. Сейчас я работаю иначе.

О непоэтичной поэзии

Что вы можете сказать о первых самиздатовских сборниках – «Ланолиновом блюзе» и «Нежнейшей пытке»?

Все авторы, когда молоды, пишут много. Возможно, это хорошо, потому что потом этого не будет, но ведь опыта мало. Это та ситуация, когда не ты ведёшь речь, а речь тебя тащит за собой. Ты выходишь вперёд именно за счёт этого суггестивного воздействия (внушения, воздействия на сознание – прим.авт.), которое, конечно, свойственно поэтической речи, от него никуда не денешься. Мои ранние стихи были очень популярны, девочки в литинституте переписывали их в тетрадку. То, что я начала писать потом, Галя Щекина (прозаик, член Вологодского отделения Союза российских писателей – прим.авт.), например, не принимала. Она говорила, что это непоэтично. Это общие представления о поэзии: «поэзия должна быть красивой». И книжку я назвала «Деревенская проза», потому что это не очень поэтично, а точнее вихрасто, не причёсано. Но что было, то было, это этап.

Правила жизни и убеждения Наты Сучковой:

– Праздность – основа творчества.
– Творчество – кайф, ощущение, к которому хочется возвращаться.
– Каждый поэт, как человеческий эмбрион, проходит определённые стадии развития.
– Я глупее своих стихов.
– Когда начинаешь понимать, как это сделано, это перестаёт работать.
– Не обрушение словесных груд, а точечное воздействие.
– Поэт = комплекс неполноценности + мания величия.
– Для поэта важно понимать: «Я – избранный, как Нео».
– Влюбляться нужно не в стиль, а в строчки.
– Никому не нужен второй Бродский или десятая ксерокопия Цветаевой.
– Сложно скидывать кого-то с корабля современности.
– Литература иерархична.