В Москве и Санкт-Петербурге вечером 2 февраля прошли несанкционированные акции. По данным «ОВД-Инфо», к 07:30 в России задержаны 1408 человек. Действия Росгвардии и полиции были жесткими. Мы задали спикерам «Правмира» один и тот же вопрос: что вы чувствуете после этих событий?

«Моя знакомая вышла за хлебом — ее ударили и арестовали на трое суток»

Галина Юзефович, литературный критик:

— Я чувствую тоску и опустошение. Думаю, как и большинство наблюдателей вчерашних событий. Мне кажется, прямо сейчас мы становимся свидетелями того, как наша власть совершает ошибку. 

Лично я сложные чувства испытываю по отношению к Алексею Навальному. Думаю, что большая часть людей  в России далеки от его идеализации. Но происходящее вызывает радикализацию даже у тех людей, которые никогда не были активными противниками российской власти. 

Я, может быть, не пошла бы на митинг в защиту Навального. Сейчас трое суток ареста получила моя знакомая — прекрасная переводчица Юлия Полищук. Она просто вышла за хлебом. Ее ударили, скрутили и сейчас она находится в полиции, где проведет следующие трое суток. Просто потому, что живет там, где проходили митинги, и просто вышла на улицу. 

В полиции находится мой друг и коллега Борис Кротов, лингвист. Он тяжело болен — сахарный диабет. Борис — фантастически неагрессивный. Могу гарантировать, что с его стороны не было никакого нападения на полицию. Он просто попал под горячую руку. Борис Кротов сейчас находится в ОВД, ему дали 10 суток ареста. С его диабетом Борис может эти 10 суток не пережить.

Кира Ярмыш, которая для меня прежде всего замечательная писательница (У Киры вышел роман «Невероятное происшествие в женской камере №3»), отправлена на два месяца под домашний арест. Она не успела сходить на митинг.

За этих людей уже даже я готова выйти на улицу. Мне кажется, что сегодня мы попали в ловушку, которую нам расставила наша власть — мы не можем не реагировать на насилие. Не только по отношению к Алексею Навальному, но и по отношению к нашим знакомым, друзьям, близким, которые оказываются вовлечены в эту мясорубку совершенно противозаконным способом. 

Власть реагирует на конституционное право граждан выражать мирный протест насилием. И это повергает в отчаяние. 

«С молодыми людьми говорят языком дубинок и автозаков»

Протоиерей Алексей Уминский:

— Все больше чувствуешь беспомощность и огромную тревогу за будущее нашей страны. Молодых людей запугивают, когда они просто выходят на улицы, не совершая никаких злых поступков и не выражая агрессивных мыслей. Они стремятся к справедливости, они хотят быть услышанными, они хотят, чтобы с ними разговаривали не на языке дубинок и автозаков. Такое же отношение властей к собственному народу мы видели в Белоруссии, и это для меня очень горько.

 Мне трудно комментировать решение суда, потому что это не моя компетенция. Думаю, Алексей Навальный шел на этот суд сознательно и понимал, чем для него грозит возвращение на родину. Мой опыт общения с нашей судебной системой говорит вот о чем. Я бывал на судах по «Московскому делу», когда выносились приговоры Константину Котову и другим, и мне тогда было совершенно очевидно, что суд действует, прежде всего, как репрессивный орган, который озабочен проблемой наказания, но не проблемой истины. Это мое сугубо личное впечатление от того, что я видел сам. 

Речь идет не о гражданской войне или о революции, которыми нас пытаются устрашить. Речь идет о совершенно обычных правах граждан любой страны, их гарантирует Конституция. Не может быть так, чтобы люди в демократической стране, которой называют Россию, не имели права выражать собственное мнение путем мирных акций. И совершенно непонятно, почему эти митинги считают несанкционированными. Для меня это огромный вопрос.

«Мой сын вышел посмотреть, что происходит. Сегодня суд»

Александр Архангельский, филолог:

— Мы видим, что люди, принимающие решения, очень плохо читали школьные учебники истории. Они забыли, что создателем революции является власть, которая вместо того, чтобы вести диалог с обществом, наживает себе врагов и ссорится с новым поколением. Ничего такого, что противоречило бы закону, абсолютное большинство из тех, кто вышел вчера вечером после объявления приговора Навальному, не совершали. Даже незаконного шествия не было, хотя споры о том, что такое законное и незаконное шествие в контексте 31-й статьи Конституции, — тема отдельная и важная. Но даже и этого не было, повторю.

Люди эмоционально пережили приговор, который они заведомо считали несправедливым, и вышли посмотреть друг другу в глаза. Никакого вооруженного или насильственного сопротивления и стычек с полицией не было и быть не могло, людей просто хватали на улице в центре и без объяснения причин увозили для того, чтобы составить ночные протоколы. И совершенно ясно, что те, кто эти решения принимал, провоцируют молодое поколение на вражду с существующим режимом.

Мой сын с приятелем просто пошел посмотреть, что происходит. Поскольку все было перекрыто, они стояли и обсуждали, как обойти кордоны, чтобы пешком вернуться домой. Их «вежливо» — тут ничего не могу сказать — подхватили и быстро запихнули в автозак. Дальше точно так же очень «вежливо» отвезли в Ростокино, до какого-то времени разрешили переписываться, а потом телефон забрали и составили протоколы. Утром телефон вернули, сына отвезли в суд.

 У меня нет оснований сомневаться в том, что ни он, ни его приятель вообще ничего не совершали. Можно ли наказать за то, что ты ничего не делал? Как выясняется, можно. Статья 20.2 — традиционная, как у многих моих друзей и знакомых, например, у литературного критика Николая Александрова, киножурналиста Елены Слатиной и других. Это значит, что их просто пинками выталкивают в сопротивление.

«Варфоломеевская ночь»

Ольга Седакова, поэт:

— Какие это у меня вызывает чувства? Возмущение, переходящее в ужас. Этот тип отношений власти и населения готовился много лет, и вчера карты на стол были выложены.

Страшные картины оккупированного центра, избиения и захвата кого попало на улицах, я бы сказала, слишком, кинематографически эффектны. Но не менее эффектен был абсолютно пустой город, по которому катил кортеж новоизбранного президента в 2012 году. Такого мир не видел. Мы все в том же фильме.

Абсолютная неподсудность власти, ее запредельная вооруженность и готовность к самым жестоким действиям против «внутреннего врага». На стороне населения — полное бесправие и безоружность, полное отсутствие представительства во власти. Простое, открытое насилие против безоружных людей, напоминающее страшные эпизоды истории, знаменитые «ночи» вроде Варфоломеевской. Других отношений — кроме хронического террора — впредь не предполагается.  Будете вести себя смирно — будете жить дома и работать на своих работах. Если нет — смотрите. «Вести себя смирно» включает в себя все больше условий. Регламентируется (с уголовной ответственностью) даже изучение истории.

Возвращение Алексея Навального переменило привычные правила игры, которые считались единственными: оппозиционеры и неугодные люди ни о чем другом, как покинуть страну, не помышляли. Я думаю, это сильный сдвиг и у него будут последствия.

В любом случае, после событий последних недель и особенно вчерашних все становится совершенно ясно. «Гибридность» режима, о которой привыкли говорить, слетела, как маска, и налицо военная диктатура. Вопрос только в том, сколько может удерживаться власть, у которой в ресурсе только устрашение и жестокость.

Все сравнения нынешнего положения с революцией 1917 года вызывают у меня глубокое несогласие. Речь идет не о смене строя правления, каким была монархия, а всего лишь о правильном функционировании избирательной системы, которую формально у нас никто не отменил.

«Мы попали в отвратительные времена, о которых читали в книгах»

Ирина Лукьянова, журналист и учитель:

— Чувствую жуткую смесь тошноты и ярости. Когда ты смотришь, как на улице хватают людей, когда среди тех, кого схватили, оказываются твои знакомые. 

Когда мать-инвалид, наш школьный психолог, мечется и не может найти, куда увезли ее сына и ей никто не говорит, где он. 

Когда на 12 суток сажают одноклассника моего сына и задерживают моего бывшего ученика, кажется, что мы попали в какие-то отвратительные времена, о которых раньше только читали в книгах.

Человека сажают по статье, по которой ЕСПЧ не только признал его невиновным, но и присудил ему еще и компенсацию за моральный ущерб. Граждане не могут пройти по центру своего города, где все оцеплено, как будто у нас ожидается как минимум высадка инопланетного десанта. Это такое торжество беззакония, которого мы давно не видели. Оно подступает к самому горлу, и его больше невозможно терпеть.

Журналистика в нашей стране превратилась в две совершенно разные профессии. То, что показывают на федеральных каналах, это даже не журналистика. Для меня очень показательно, что уволился заместитель главного редактора Telegram-канала Mash Сергей Титов. К этому изданию я никогда не испытывала профессиональной солидарности, но, когда даже оттуда уходят со словами «так нельзя», — это довольно важный признак: до кого-то что-то начинает доходить.

Трудно представить, как будет дальше. Но мы совершенно точно перепрыгнули в другую реальность, и мне она очень не нравится. Это страшная сказка, и ты оказываешься в ней как безоружный хоббит против всей мощи Мордора. 

Но при этом в обществе нет никакого согласия по этому поводу: «А они сами виноваты, зачем закон нарушили, вышли на несогласованный митинг», — говорят законопослушные граждане. «И вообще это провокация Запада, а вы пешки в руках заокеанских кукловодов». И кажется, что бесполезно вести диалог: никто никого не слышит, никто никому ничего не докажет, и места для общественной дискуссии уже нет, как нет свободы выборов, свободы собраний, нет представительства в органах власти. У людей отнимают их базовые конституционные права — но виноваты они сами, пусть не ходят в места скопления агрессивно настроенных групп граждан. 

«А мне вот Путин нравится, а Навальный отвратителен». Поймите, здесь уже не вопрос, отвратителен Навальный или нет, потому что происходит беззаконие, и в истории России оно никогда никого не приводило ни к чему хорошему. 

Я вот только что закончила большую работу по литературе XIX века. Вынырнула из нее — и как будто продолжаю жить там, среди студенческих волнений, когда студентов исключали из университетов за участие в сходках, среди арестов и обысков по политическим обвинениям. Очень стараюсь не искать аналогий, но они сами напрашиваются.

«Это была даже не облава, а выхватывание людей с улицы»

Иеромонах Феодорит (Сеньчуков):

— То, что вчера происходило в Москве, называется беспределом, исходя из того, что мы видим в роликах, в каких-то сообщениях в сети. К этому надо так и относится — как к беспределу. Это ненормальные действия власти.

Понятно, когда есть митинг, прямое противостояние, в конце концов, тут люди знают, на что идут. И можно быть на стороне  митингующих либо власти. Вчера не было даже каких-то организованных выступлений. Когда начинается даже не облава, а выхватывание людей с улицы — а вчера было довольно много таких сообщений — то это, конечно, ни в какие ворота не лезет.  

Церковный человек в таких случаях обращается к Богу, молится, чтобы Господь, если это идет сверху, усмирил злую власть. А если эти действия не исходят непосредственно от власти, усмирил исполнителей и чтобы эти люди были наказаны.

«Происходит яростное насилие, а многие это оправдывают»

Светлана Строганова, многодетная приемная мама и руководитель клуба приемных семей фонда «Арифметика добра»:

— Все что я чувствую — это растерянность и грусть. Тоску.

Это как когда ждешь, что плохое должно случиться, но все равно надеешься, что сейчас произойдет какое-то чудо. Но чуда не произошло, и от этого грустно. Потому что понимаешь, что все развивается по плохому сценарию. Это очень горько и печально.

Вообще, меня беспокоят больше всего две вещи. Первое — что происходит насилие. Причем такое яростное и абсолютно никак и ничем не обоснованное. 

А второе — что находится очень много людей, которые это оправдывают. Это из серии «нечего юбку было короткую надевать, вот и изнасиловали». То есть нечего было на улицу выходить, и не получили бы дубинкой. 

Такое общественное принятие и оправдание насилия — это очень типично. Так же зачастую относятся и к жертвам домашнего насилия. Эта тема проходит красной нитью через все в нашей жизни. Такое признание права на насилие. Это меня очень печалит.

«В умах — гражданская война»

Иеромонах Дмитрий (Першин):

— Стыд за действия властей, ввергнувших страну в состояние гражданской войны. Пока она происходит в умах. Но уже разорваны отношения, друзья, родные смотрят друг на друга через призму 1917-го, 1991-го. Вновь в ходу клеймо «враг народа», «зарубежный наймит». 

Но что самое печальное — из каждого утюга доносятся призывы отказаться от права, начать жить по законам военного времени, и они находят своих адресатов. Россия продолжает идти путем Италии 1920–1930 годов. Но мы помним, к чему привела эту страну политика Муссолини. 

И это при том, что правительство Мишустина уже отчасти ответило на критику оппозиции, наведя порядок в сфере налогообложения и оказав поддержку наиболее перспективным направлениям бизнеса. Тем самым в арсенале властей был и мирный сценарий, но они избрали драконовские меры. И мне непонятно, зачем… Ведь наша власть как никто другой знает, что андроповщина обернулась крахом СССР.

«Смотрели на Беларусь и думали — шок, у нас такого нет»

Ольга Алленова, журналист, автор книги «Чечня рядом. Война глазами женщины»:

— Это возмутительно! Вчера из моих знакомых никто не был задержан, но были задержаны в воскресенье и 23 января. 

31-го января задержали нашего друга. Ему дали восемь суток. Он до сих пор еще в изоляторе. А он просто мирно шел по тротуару. Он из диссидентской семьи. Говорит: «Мои всегда выходили, и я себе не прощу, если не выйду». У знакомых задержали сына-подростка, который сидел на лавочке. 

Люди боятся выйти из дома на работу, отпускать детей в школу, на секцию. Я в воскресенье везла дочь на занятия в студию, весь центр был оцеплен, людей не выпускали из метро на Пушкинской и не пропускали к метро. Несколько ребят из нашей студии просто не смогли попасть на занятия. Всюду поперек тротуаров стояли заграждения и эти люди в черной спецформе, черные космонавты. Как на какой-то межгалактической войне.  

Я просто не знаю, как все это объяснить детям. Как вообще они будут жить потом в стране, где нет закона и права? Конституция позволяет мирные собрания и шествия, защищает это право. А реальная власть попирает его. Хватает прохожих и сажает в автозаки, не пускает к задержанным адвокатов. 

Власть прямо нарушает закон, откровенно, не стесняясь. Задержанным не дают воду, им не на чем спать, у них отбирают телефоны, не дают звонит родным и адвокатам. Государство должно нас защищать, а оно нас пугает, бьёт, лишает прав на защиту. Невозможно мириться с такой несправедливостью, с таким злом. 

Многие мои знакомые стали иначе воспринимать Навального после его возвращения в Россию. Даже те, кто были к нему равнодушны, не любили его, относились с осторожностью, изменили теперь свое мнение. Я не могла поверить, что человек возвращается туда, где его пытались убить, — сознательно возвращается на какие-то мучения, возможно на арест, возможно на смерть и это не укладывалось в голове. В нашей нынешней картине мира привычно, когда люди уезжают, когда они бегут. Они выбирают безопасную жизнь. И поступок его вызвал симпатию и сочувствие  у многих людей и у меня. И была надежда, что у власти хватит ума не проявлять жестокость. 

Но то, что произошло вчера – это показательная жестокость.  Такое показательное пренебрежение правом, законом. На массовых акциях полиция нужна, чтобы   обезопасить и защитить огромное количество людей от провокаторов, от маргиналов. Правоохранительные органы существуют именно для того, чтобы предупреждать насилие, защищать людей, которые вышли на мирный протест. Мы платим налоги, мы выбираем власть, чтобы у нас в стране полиция защищала мирных людей, не нарушающих закон. 

А что мы вчера увидели? Полиция бьет мирных людей. После всего этого думаешь, а зачем мне такая полиция, зачем мне такое государство, если они не защищают нас, а бьют нас дубинками за то, что мы вышли из дома. 

У меня не было никаких иллюзий, что у нас правовая страна со счастливым детством, спокойной жизнью и благополучной старостью. Я много работаю и вижу, как живут сироты, старики, бедные люди. О проблемах с правом мы знаем давно.  

Но, когда мы смотрели, что происходит в Беларуси — это вызывало шок, мы думали — ну у нас такого хотя бы нет. Этот ужас не про нас. А теперь мы видим, что у нас тоже самое — мы превратились в тоталитарное государство, где людей за то, что они просто выходят на улицу, бьют дубинками, сажают в автозаки и отправляют под арест — это немыслимо. 

И да, страна очень изменилась, и мы катимся все ниже и ниже, хотя казалось, что ниже уже некуда.