В последние десятилетия реставрационная отрасль переживает не лучшие времена. Не хватает денег на работы по реставрации, из отрасли уходят профессионалы, большими проектами часто занимаются случайные люди. О проблемах российской реставрации мы побеседовали с человеком, который знает их изнутри – главным архитектором ФГУП «Центральные научно-реставрационные проектные мастерские», архитектором-реставратором высшей категории, членом Президиума Союза реставраторов России Сергеем КУЛИКОВЫМ.

Мы пожинаем плоды «поколенческого разрыва»

— Сергей Борисович, в СССР существовала авторитетная, уважаемая всеми реставрационная отрасль, с огромным научным потенциалом, практическим опытом. Сегодня, по свидетельству многих, от былой славы мало что осталось. Что же случилось? Что стало спусковым крючком глубокого кризиса, который мы сейчас наблюдаем?

— Тут две вещи. Первая – это утрата системы и структур, определявших эту отрасль. В советские годы союзное Министерство культуры имело объединение «Союзреставрация», которое работало на базовых, директивных объектах, таких как Кремль, крупные усадебные комплексы, монастырские ансамбли. Существовала еще и «Росреставрация» при Министерстве культуры Российской Федерации, которая имела великолепные региональные базы — с профессиональными кадрами, технологиями, серьезным техническим оснащением. Достаточно вспомнить, например Ярославскую, Вологодскую, Костромскую реставрационные мастерские.

Случилось так, что в 90-е годы все это «богатство» было приватизировано: как по инициативе самих работников, так и по инициативе чиновников — тогда модно было избавляться от госсобственности во всем. Шла бездумная, тотальная приватизация.

Еще одним негативом стало катастрофическое «недофинансирование» отрасли, а скорее его отсутствие, которое привело к вымыванию из нее людей, профессионалов. Они уходили куда угодно: подрабатывать на стройке, сумки таскать на какой-нибудь рынок.

При этом в отрасль не шли молодые ребята. И вот этот поколенческий разрыв, почти десятилетний, он сказался, и сказывается сейчас. В строю сейчас катастрофически мало тех, кто обладает необходимой квалификацией, у кого есть опыт, 15-20-летний стаж — и у кого в запасе еще много здоровья и сил для того, чтобы следовать выбранным путем.

Сейчас работает или мое поколение, то есть, те кому за 60, или совсем молодые, которым можно позавидовать: сколько всего они уже видели, и как они образованы — но им по 30, и нужно ещё ждать, когда придёт опыт, и  они станут настоящими профессионалами.

— В последнее время вроде бы наметилось какое-то движение государства навстречу отрасли. Разработаны, наконец, национальные стандарты в сфере реставрации, эта специализация включена в Общероссийский классификаторе видов экономической деятельности...

— Шаги, безусловно, есть. Нормативная революция понемногу меняет лицо профессии.  Но, смотрите, на словах вроде бы декларируются самые хорошие и пафосные цели в сфере реставрации. Еще в 2005 году президент Путин в Костроме, на заседании Совета по культуре говорил об умелом использовании культурного наследия. Умелое использование — это когда этим занимаются умелые люди, профессионалы. То есть, должны сохраняться не только памятники, но и квалифицированные специалисты, занимающиеся восстановлением этих памятников. К сожалению, с тех пор в этом направлении мало что сделано. Старые реставрационные центры утрачены, а новых так и не возникло.

Можно, конечно, говорить о волонтерах, студенческих отрядах, каких-то общественных движениях, но это все нельзя воспринимать всерьез, с точки зрения реальной работы с наследием — только как некую помощь. На мой взгляд, должен всё-таки сохраняться костяк профессиональной реставрации, его воспроизводство.

Ведь реставрация — это наука, со всеми вытекающими… И все решения здесь принимаются на основании научно-исследовательской и изыскательской работы прежде всего — и эта работа должна быть сделана профессиональным реставратором.

Да, в реставрации трудятся и архитекторы, и инженеры, и историки, и технологи, но именно архитектор тут должен быть «архитектором+»: архитектор-проектировщик плюс архитектор–исследователь. Именно он, кроме всего прочего, должен инициировать исторические, идеологические, гидрологические, физико-химические исследования.

К сожалению, сегодня сама система не способствует появлению таких высококлассных специалистов. Сложившиеся реалии делают невозможным исследование исторического объекта в полном объеме, потому что существуют  сроки, бюджетное финансирование. Научно-исследовательская и научно-экспериментальная фаза сжата донельзя — а ведь именно она позволяет сохранять памятник после реставрации максимально долго.

Трудно говорить о качественной реставрации в ситуации, когда многие реставрационные мастерские боятся даже задумываться о завтрашнем дне. Допустим, ты вышел на конкурс, и не выиграл его — с этого момента твое будущее и будущее твоей компании, оно уже не определено. И получается, что твоей компании приходится работать на разовые заказы, идти на субподряд, соглашаться на всё по системе Макдональдс — «свободная касса». У большинства реставраторов нет постоянной, гарантированной работы — какое уж тут воспроизводство профессионалов!

Именно поэтому замечательные инициативы и прекраснодушные призывы «возродить отрасль из пепла» зачастую, увы, остаются лишь благими намерениями. 

«Точечная» реставрация, она и есть самая эффективная

— Сергей Борисович, как, на Ваш взгляд, можно бороться с недофинансированием отрасли? Памятников много, денег на все не хватает.

— Здесь тоже должна быть система. У нас ведь как? То мы ничего не делаем, то у нас начинается аврал на каком-то отдельно взятом объекте, куда закачиваются большие деньги.

В Испании, например, где мне довелось поработать (Сергей Куликов принимал участие в работах по кафедральному собору в Севилье — прим. авт.), нет системы «навала» на один объект. А есть национальные планы, подразумевающие качественный мониторинг и определенные критерии вмешательства: на этом объекте надо сделать то-то, а на том то-то. Это в среднесрочной перспективе, это в долгосрочной — а здесь необходимо противоаварийное вмешательство, здание надо срочно спасать.

Такой подход позволяет сохранять профессиональную среду. Во-вторых, не вкладываться сразу всюду и много. Потому что объектов для реставрации и у нас, и во всем мире великое множество. И государственных бюджетов не хватает везде. Но грамотная система регулирования позволяет делать эту работу. Это, знаете, как в ЖКХ, когда коммунальщики присутствуют на объекте в долгосрочной перспективе — там они трубы подлатали, тут дорожку залили. И это позволяет не авралить, а довольно планомерно выстраивать систему обслуживания подведомственных домов. Может не так примитивно, но и для культурного наследия это приемлемо.

С точки зрения методики реставрации такое точечное, поэтапное, вмешательство, наверно, самое верное: и объект сохраняется во всей возможной полноте, и нет риска тотального влезая во все его части, вносить порой ненужные изменения.

Убежден, поэтапная система лучше для объекта культурного наследия, чем тотальная реставрация.

Снести или приспособить под современное использование?

— Существуют ли какие-то тренды современной реставрации: ну, например, приспособление под современное использование?

— Это, скорее, не тренд, а необходимая технология работы с памятником. Фактор приспособления, он важен для памятника, потому что так он выживает. Объекты без приспособления не живут, должна быть восстановлена функция использования.

С приспособлением были проблемы в советское время, это касалось прежде всего культовых памятников. С одной стороны, они не должны были разрушаться, но с другой, функцию им очень сложно было придумать. Вот и жили они порой от реставрации до реставрации.

Сегодня, когда в этой части все определено — и памятники активно переустраиваются под кафе, рестораны, торговые площадки, галереи, библиотеки, развлекательные центры, возвращаются религиозным организациям и так далее — с использованием проблем нет.

Вопрос в том, чтобы, используя, не навредить, это очень сложно, это как раз вопрос о реставрационном вмешательстве и критериях этого вмешательства.

Именно поэтому сегодня законодательно закреплено, что все работы на памятнике — в том числе и его приспособление под современное использование — это реставрационные работы. Потому что здесь есть особенности: ненормативные, расчетные и какие угодно нестандартные решения. И теперь проект называется: проект реставрации и приспособления.

— Нет ли здесь какого-то конфликта интересов: восстановить памятник в максимально подлинном виде — и приспособить его под современные функции?

— Противоречие есть в словосочетании «восстановить в подлинном виде». Памятник нельзя восстановить в подлиннике. Можно только фантазировать на эту тему. А вот сохранить памятник во всей полноте подлинности, но при этом внести необходимую пользователю функцию — это на самом деле, искусство. Это то, что должен уметь архитектор и его команда. Надо обладать еще и даром убеждения — уметь доказать свою правоту. Архитектор-реставратор ведет так называемое доказательное проектирование...

— Доказательное?

— …Да, ведь можно, например, по нормативам сделать систему кондиционирования, вентиляции, дымоудаления — и в итоге потерять памятник, утратив все его особенности, в том числе входящие в предмет охраны. Что я имею в виду? Норма, это, конечно, здорово, и ее надо соблюдать. В обычной ситуации, например, при капитальном строительстве. Но мы-то с вами сталкиваемся с нормативно неопределенными зданиями — построенными порой даже в одно время, одинаковыми по типологии, но — разными! Потому что в доиндустриальную эпоху, когда каждая артель возводила дом на свой манер, все его показатели — и теплотехнические, и конструктивные — были абсолютно уникальными. Такие здания нельзя вогнать в схему!

И когда ты приходишь в Госэкспертизу, а тебе говорят: «Ну как же, приведите это в соответствие с нормой!» — ты начинаешь сопротивляться. Это приведет к утрате подлинности, вот и все. Соблюдая один закон, мы нарушаем другой.

Между тем, есть различные решения и разные схемы вентиляции, обогрева, более комфортные для памятника, есть разные возможности. И архитекторы во всем мире активно этими современными наработками пользуются. Успешно отстаивают свои уникальные решения в надзорных органах.

Это мы зажаты между градостроительным кодексом и законом о памятниках, требованиями Главгосэкспертизы и других надзорных ведомств. А зарубежные специалисты решают эти проблемы через дискуссию, через обсуждение. Понятно, что при этом никто из нас не борется против требований безопасности.

Доказательное проектирование — это фундамент для реставрационного вмешательства, когда ты на основе исследований, на основе сохранения подлинности вносишь тот функционал, который необходим пользователю. Думаю, когда у нас разрешится коллизия между градостроительным кодексом и реставрационными требованиями, процесс реставрации будет проходить грамотнее.

…В свое время я много занимался приспособлением зданий общественного назначения. В Ферапонтове (Ферапонтов монастырь, где сохранились фрески Дионисия) мы четыре года доказывали свою правоту: как можно регулировать температурный и влажностный режим без ущерба для роста доступности и посещаемости этого замечательного памятника. Раньше, в не сезон, туда нельзя было попасть: внутренний климатический режим сильно зависел от внешней среды.  А сейчас — пожалуйста. Люди посещают круглый год.

Такие же мероприятия по приспособлению мы проводили в усадебных домах, которые делали с моими коллегами: в усадьбе Гальских в городе Череповце Вологодской области, усадьбе Брянчаниновых на той же Вологодчине, за которую, кстати, наш авторский коллектив получил премию Правительства России в области культуры.

Ферапонтов монастырь

Фрески Дионисия в Рождественском соборе Ферапонтова монастыря

Усадьба Гальских в Череповце

Усадьба Брянчаниновых в Покровском, Вологодская область

Понимаете, сохранить памятник — это ведь не самоцель. Реставрация — это сохранение подлинной среды, как свидетельство того, что мы часть общей мировой цивилизации, что у нас тоже была своя история, у нас были предки, оставившие нам это наследие. Мы не из детского дома, мы не клонированные.

Не все понимают, что наличие подлинности — это рост капитализации объекта

— Сергей Борисович, сегодня бизнесмены охотно берут в аренду исторические постройки. Но, столкнувшись с массой проблем, разочаровываются в принятом решении. Может ли бизнес на наследии быть прибыльным? Или инвестор заранее должен смириться с тем, что объект никогда не окупится?

— В последние годы государство активно отдает объекты культурного наследия в аренду инвесторам. Есть такая схема: «аренда за рубль». В свою очередь, на инвестора налагаются обязанности по восстановлению. И вот здесь начинаются проблемы. Предприниматель вкладывает свои средства в сохранение памятника, но в то же время не очень понимает, а какие гарантии ему предоставляет государство. Встречного движения со стороны государства — по страхованию, капитализации объекта — нет. Разговоры о каких-то преференциях, возврате части вложений — тоже пока только разговоры. На данный момент на это вроде бы даже наложен мораторий.

Зачастую инвестору не дождаться от государства даже доброго слова. А доброе слово, как известно, и кошке приятно. В итоге, инвестор остается без поддержки, с договором об аренде и новыми обязательствами на руках.

Более того, проходит время, когда доброе слово, если оно и было, забывается, а человека начинают еще и постоянно третировать. При нашем-то контроле и надзоре, который носит не системный, а комиссионный характер: проверяющий может прийти в любое время и к любому. И не исключено, что результатом визита будут штрафы.

А еще есть градозащитники. Они могут наговорить все, что угодно. Да, они имеют на это право. И как бы высказывают этим заботу. Но эта забота часто выливается для владельца в административное решение — ему от этого не легче, диалога нет! Нет какой-то общественной территории, постоянной площадки, кроме больших форумов, где все могут встречаться, разговаривать.

Второй момент — неумение правильно распорядиться инвестициями. Если инвестор вкладывает в реставрацию деньги не системно, а разово, то все считают своим «долгом» заработать на этом. Очень часто специалисты в области реставрации, что греха таить, рассуждают так: «Раз деньги выделили, давайте определим виды работ и посчитаем их по максимуму, так, чтобы всем и на всё хватило».

Что тут можно посоветовать инвестору? Есть так называемый прагматичный подход, который складывается из первоочередных, среднесрочных и долгосрочных задач — он-то как раз зачастую и не выполняется. Между тем, мог бы быть такой вариант развития событий, удобный для владельца. Допустим, он получил объект, вывел его из аварийного состояния, чтобы тот мог функционировать. А дальше… Те же фасады ведь можно отложить на какое-то время — ничего с ними не случится. Патина времени, она сохраняется. Как во Флоренции, Риме. Она создает комфорт, уют, намекает на традиции. Но при этом не влияет на конструктивные особенности здания, позволяет ему прекрасно существовать.

Но у нас же, если ты проводишь реставрацию, то к приходу комиссии, надо чтобы все блестело, звенело и сияло! Это такая позиция неофитов или «людей с окраин», далеких от проблем подлинности и достоверности. Вопрос реставрации — это еще и вопрос воспитания. Нам нужно пройти этот период усваивания мысли, что наличие подлинности — это сохранение историко-культурной значимости объекта, и как следствие, увеличение его стоимости — и финансовой и социальной. Как во всем мире это и происходит.

У нас же реставрация — это, зачастую, как приговор: ой, всё, каюк, ничего нельзя. Да можно! Просто вопрос сохранения — это вопрос дискуссии.