Несколько дней назад Радио Свобода опубликовало рисунки немецкого лейтенанта Конрада Ницше, сделанные им в Грязовце, в лагере для военнопленных ГУПВИ (Главное управление по делам военнопленных и интернированных военных НКВД).

После этой публикации мы поговорили об этом лагере и самой системе содержания военнопленных с вологодским историком, специализирующимся на этой теме, доктором исторических наук Александром Кузьминых.

– Александр Леонидович, давайте начнем с самого этого лагеря №150. Когда он был создан, как долго просуществовал?

– Грязовецкий лагерь был создан в сентябре 1939 года и существовал до конца 1948 года, то есть чуть менее десяти лет, а вообще он относится к числу первых лагерей для военнопленных в Советском Союзе. Как только части Красной Армии были введены на территорию Польши, НКВД получил указания разработать штат управления по делам военнопленных, и были сформированы восемь лагерей. В основном они находились на территории Украины и Белоруссии, а уже потом создали два лагеря в Вологодской области, один из них – Грязовецкий.

– Получается, что Советский Союз, как он сам декларировал, во Второй мировой войне не участвовал, но формальные структуры по делам военнопленных в нем уже были?

– Совершенно верно, тут есть некий правовой казус. Советский Союз официально не участвовал в войне, но в составе НКВД было управление по военнопленным, а это свидетельствует о том, что на самом деле формы участия в войне были. И кстати, это создало сложную ситуацию: кем считать этих поляков. По всем документам НКВД они идут как военнопленные. С другой стороны, наркомат иностранных дел предлагал их называть интернированными, но ведомство Берии их статус определяло именно как военнопленных.

– Получается, что в 1939–1940 году это были поляки и финны, а уже затем, после начала Великой Отечественной войны, стали поступать военнопленные из стран, воевавших вместе с Гитлером. Кроме немцев, много ли было представителей других национальностей?

– В Вологодской области, насколько я помню, были представители примерно тридцати национальностей, и встречались даже экзотические, например бразильцы. Разумеется, испанцы. Финны – Грязовецкий лагерь был крупнейшим местом содержания пленных Зимней войны. Здесь было 598 человек из 876, захваченных в плен, но уже в апреле 1940 года они были переданы на родину. Кстати, еще в 1941 году у нас содержались перебежчики границы, военнослужащие английской и французской армий, которые бежали из нацистского плена в СССР. Их интернировали, содержали на Лубянке, а потом, когда началась Великая Отечественная, перевели в Грязовец. Французы здесь даже хотели устроить бунт – они были недовольны тем, что, будучи фактически союзниками, содержатся в лагере для военнопленных, и уже в августе 1941 года их передали в армию де Голля. Первая группа поляков поступила уже в октябре 1939 года. И что интересно, первоначально Берия планировал как раз один из лагерей Вологодской области использовать как место концентрации польского офицерства. В этом случае местом расстрела стал бы не Катынский лес, а Вологодский. Но Сталин, который правил проект этой директивы, написал карандашом: разместить офицеров в Старобельске.

– Мне попадалась информация, что среди поляков в этом лагере находился Зыгмунт Берлинг, который потом воевал на советской стороне и сделал военную карьеру в социалистической Польше. А можно ли говорить, что были другие известные узники?

– Да, конечно. Среди финнов, правда, очень известных лиц мы не видим. Среди поляков, действительно, Берлинг. Юзеф Чапский, известный польский художник, генерал Ежи Волковицкий. Из французов капитан Пьер Бийот, который считался танковым асом. Среди немцев Эрих Хартманн, один из лучших асов Второй мировой. Здесь вообще содержалась значительная часть военнопленных с высоким уровнем образования, например Ганс Карсте, известный немецкий композитор, чьи шлягеры пользовались популярностью уже в послевоенной Германии.

– Само главное управление по делам военнопленных и интернированных, ГУПВИ, автоматически хочется сравнить с главным управлением лагерей НКВД. Как можно обозначить разницу между этими системами: в обхождении, в работе, в условиях жизни? В чем общее и в чем разница?

– Когда я писал докторскую диссертацию, я как раз делал попытку сравнить два архипелага, ГУПВИ и ГУЛАГ. Отличие архипелага ГУПВИ в том, что там в основном содержались иностранцы. По международным конвенциям государство, которое захватывает в плен, должно обеспечить военнопленным режим содержания, близкий к военнослужащим своей армии. Согласно этому Советский Союз должен был обеспечить военнопленным более комфортные условия, чем заключенным, хотя структурно и организационно различий было мало. Те же самые лагеря, колючая проволока, конвой, обыски. Строились такие же бараки, нормы питания были схожи, за исключением того, что офицеры и генералы получали пайки повышенной калорийности: в их состав нередко входили и масло, и кофе. Можно сказать, что ГУПВИ было экспортной моделью ГУЛАГа.

Но еще целью ГУПВИ была подготовка так называемых "бацилл коммунизма", то есть военнопленных, которые проходили идеологическую обработку в СССР и потом участвовали в строительстве советской модели социализма в странах Восточной Европы. Поэтому, в отличие от ГУЛАГа, большая роль отводилась идеологическому перевоспитанию.

– Существовала ли какая-то разница в отношении к представителям разных стран? Или они были равны в своем статусе.

– Разница была. Как только было заключено перемирие между СССР и Финляндией в сентябре 1944 года, это сразу же привело к репатриации финнов, да и затем большую роль играла принадлежность к тому или иному государству. Итальянцев репатриировали уже в 1945 году. Дольше других держали, кроме немцев, еще венгров и румын. А еще дольше, до пятидесятых годов, содержали в плену испанцев.

– Я попробую предположить. Их держали дольше всех, потому что Испания официально не воевала, у них был неопределенный статус, и Испания просто не могла дипломатически потребовать их выдачи…

– Да, тем более что у Советского Союза с Испанией вообще не было дипломатических контактов, а отношения между двумя странами были напряженными и конфронтационными еще со времен Гражданской войны.

– Первая функция лагеря для военнопленных достаточно очевидна: просто интернировать чужих солдат. Вторая, о которой вы уже говорили, – идеологическая перековка. А экономическая функция у ГУПВИ была?

– Вот это как раз сильно сближает лагеря военнопленных с лагерями заключенных, потому что первоначально, в первых приказах вообще ничего не говорится об их трудовом использовании. Но уже в октябре 1939 года мы видим, что у НКВД появляется намерение самоокупаемости этих лагерей, военнопленных начинают передавать предприятиям, чтобы они не только обеспечивали самих себя, но еще и приносили какую-то прибыль. А после войны, с 1945 года, фактически ГУПВИ становится вторым ГУЛАГом. Главная цель – это видно по всем приказам и директивам – чтобы лагеря приносили прибыль государству. Хотя с точки зрения окупаемости, по оценкам НКВД и МВД, значительная часть лагерей находилась на дотациях и военнопленные не окупали свое содержание. Их труд был менее рентабельным по сравнению с вольнонаемными и даже заключенными.

 

– А вот, например, те военнопленные, которые были захвачены во время войны с Японией, их размещали на Дальнем Востоке или сюда тоже могли привезти?

– Да, в августе 1945 года была война с Японией, и Советский Союз по итогам этой войны захватил, по подсчетам историков, примерно 640 тысяч военнослужащих, из них около 500 тысяч были вывезены в СССР в качестве рабочей силы. Лагеря в основном находились на Дальнем Востоке и в Восточной Сибири, хотя отдельные группы были перевезены вплоть до Украины. Особенно ценились работники каких-то строительных специальностей. Однако с точки зрения экономической целесообразности не имело смысла перебрасывать японцев на запад, а немцев на восток.

– Вы говорили про несостоявшийся французский бунт. А насколько вообще была велика угроза восстаний или беспорядков со стороны военнопленных?

– Известно, что в ГУЛАГе волна протеста началась уже в пятидесятые годы, после смерти Сталина. Это известные восстания в Караганде, Кенгире, Воркуте. Среди военнопленных вооруженных бунтов мы не видим, но какие-то попытки протеста имели место. Известны многочисленные случаи голодовок, когда целые лагеря голодали. Как правило, лагерные власти пытались не допускать таких случаев, и известно, что благодаря голодовкам удавалось ускорять репатриацию или хотя бы улучшать свое положение.

– А что конкретно подталкивало их к голодовкам?

– Например, разница в подходах по отношению к разным военнопленным. Итальянцы или люди других национальностей могли протестовать, что их держат в таких же условиях, как немцев, их это возмущало. Немцы и те же испанцы бастовали, потому что все время откладывалась их репатриация. Ведь репатриировали тех, и с точки зрения НКВД это было вполне оправданно, у кого здоровье было плохое. А с другой стороны, им говорили: чем лучше вы работаете, тем скорее попадете на родину. Здесь было противоречие, и это возмущало военнопленных. Среди них, особенно с 1948 года, были настроения умышленно портить свое здоровье. Многие нарочно хуже питались и даже устраивали членовредительство.

– С 1941 года СССР был официальным союзником Великобритании и США. Было ли положение военнопленных внутренним делом Советского Союза или союзники как-то следили за соблюдением стандартов их содержания?

– Это сложная тема, связанная с тем, что Советский Союз вообще специфически относился к международным конвенциям о военнопленных. Известно, что он не подписал Женевскую конвенцию, но в своих внутренних документах ее основные пункты попытался как-то обозначить. Там не подвергались сомнению право на репатриацию, необходимость обеспечения военнопленных питанием, право переписки. Но все это зависело от конкретной ситуации.

Вообще после Второй мировой войны западные страны, хотя тоже испытывали потребность в рабочей силе, меньше использовали труд военнопленных – так было в Великобритании и США. Во Франции это продолжалось дольше, нередко даже на опасных работах, таких как разминирование. Ну а в Советском Союзе изначально была установка освобождать только тогда, когда они возместят большую часть ущерба, принесенного войной.

– В позднейшее время, особенно после окончания войны, могли ли некоторые военнопленные покидать территорию лагеря? Были ли послабления режима?

– Так же как в ГУЛАГе, в лагерях военнопленных практиковалось расконвоирование. Расконвоировали антифашистов, тех, кто имел какие-то привилегии: бригадиров, шоферов, переводчиков. Нередко в лагерях просто не хватало охраны, и даже в лагерях военнопленных, как и в ГУЛАГе, создавались подразделения самоохраны. Но если совершался побег, то их положение ухудшалось, поэтому лагерная полиция довольно ревностно исполняла свои обязанности и пресекала побеги.

– А как к ним относились местные жители?

– На мой взгляд, это самое интересное, потому что здесь есть динамика. Сначала местное население воспринимает их однозначно негативно. Даже по воспоминаниям сотрудников лагерей, в сознании превалировал образ фашистских зверей и бандитов. Нередко в документах встречались факты, когда медперсонал отказывался обслуживать пленных, ссылаясь на эти зверства. Некоторые из лагерных охранников могли избивать пленных, отбирать у них вещи и одежду. Но, как показывала общая практика, постепенно происходило "сживание" между военнопленными и лагерным персоналом, налаживалось отношение с населением и устанавливались даже дружеские отношения. Известны даже случаи, когда пленные писали письма с просьбой остаться в Советском Союзе, потому что создавались семьи – официально браки между советским гражданами и иностранцами запрещались.

– Когда эта система была упразднена? Как вообще происходила ликвидация управления? Ведь оно не было, наверное, ликвидировано с освобождением последнего пленного?

– В процессе расформирования системы военного плена наиболее крупными рубежами стали три даты. Первая – это май 1950 года, когда Советский Союз официально заявил о завершении репатриации. В "Правде" и "Известиях" были даны сообщения Совинформбюро о том, что репатриированы все военнопленные, а в лагерях остались только военные преступники. Хотя на самом деле содержались те, кто представлял оперативный интерес или использовался на промышленных предприятиях. Известно, что была группа немецких физиков-атомщиков, которых по соображениям секретности не рекомендовалось передавать в Германию. Вторая дата – это 1953 год, после смерти Сталина происходит общая амнистия и часть военнопленных передается в Германию, особенно в ГДР. А завершающий этап – это 1955 год, визит Конрада Аденауэра в Москву, установление дипломатических отношений между СССР и ФРГ. В ознаменование этого был опубликован указ Президиума Верховного Совета о передаче оставшихся военнопленных, в том числе и военных преступников. Немцы, австрийцы и японцы передавались своим правительствам, хотя не все из них были амнистированы и многие должны были отбывать остаток срока на родине.

– В советское время вряд ли прилагались какие-то большие усилия по поддержанию памяти об этих местах…

– Есть отдельный любопытный сюжет – кладбища военнопленных. Советский Союз вообще в годы Второй мировой войны, особенно в начале ее, не уделял этой теме большого внимания, и многие кладбища создавались стихийно. Отводились какие-то участки на гражданских кладбищах. С 1944 года, когда война уже шла к завершению и НКВД хотел навести порядок, пошли директивы о том, чтобы выделять отдельные кладбищенские участки, разбивать их на квадраты, обносить колючей проволокой, то есть обозначать место погребения. И военнопленных предписывалось хоронить не в братских могилах, а в индивидуальных, чтобы можно было найти место погребения. Это, кстати, отличало ГУПВИ от ГУЛАГа. А после войны мы видим, что из числа военнопленных отправлялись специальные бригады для благоустройства этих кладбищ. Даже в пятидесятые годы МВД выделяло средства для того, чтобы эти кладбища поддерживать, нанимались сторожа из местного населения. Это было связано с тем, что в 1949 году СССР подписывает Женевскую конвенцию, уже новую, и там была строгая глава о содержании кладбищ. Но такая забота и внимание были непродолжительными, Советский Союз счел это затратным для себя. Где-то с начала шестидесятых годов были оставлены около пятидесяти крупных кладбищ, а остальные нередко даже уничтожались, просто чтобы не привлекать к себе внимание. Большинство кладбищ заросли кустарником, и к девяностым годам от них мало что оставалось, в девяностые многие из них восстанавливались с нуля. А многие были просто застроены. У нас под Вологдой, например, есть действующая ТЭЦ на месте кладбища и захоронения покрыты толстым слоем шлака. В Череповце на месте одного из кладбищ находится производство "Северстали".

– Насколько сейчас велик культурно-исторический интерес к этой теме у тех государств, которые, если можно так сказать, "поставляли" контингент лагерей?

– Пик интереса был в девяностые годы, когда еще были живы некоторые военнопленные, многие приезжали сюда. Они хотели встретиться с бывшими сотрудниками лагерей, с жителями ближайших деревень, которых знали. Некоторые из них оказывали гуманитарную помощь. Допустим, Зигфрид Хакенберг, капитан вермахта, который содержался в Грязовце, помогал вологодской областной библиотеке. У них, видимо, было желание выразить свою благодарность за то, что они пережили плен. И, кстати, многие военнопленные разделяли население и государство. Советское государство оценивали скорее негативно, а к населению относились скорее положительно. И у многих этот стереотип о неполноценности славянской расы в плену исчезает. Многие видели положительные качества в русских людях, их человечность и гуманность. Ну а сейчас надо сказать, что эта тема уходит из привлекающих внимание сюжетов, тем более что многие военнопленные ушли из жизни. Теперь уже их родственники приезжают в Вологодскую область, ухаживают за оставшимися кладбищами или взять землю в память о месте погребения.