Ровно через год. Бонн, университетская клиника.

- А скажите, пожалуйста, - вежливо спросила меня медсестра в реанимации, поправляя на козявке кислородную маску, - а что, Россия сильно беднее Украины и Молдовы?
- Почему? - удивилась я. - Наоборот, оттуда все к нам на заработки едут.
- Да просто... понимаете, у нас же тут лучший в мире нейрохирург оперирует. К нему все едут на стажировку. Ну и вот из Молдавии и Украины клиники присылают хирургов, стажировки им оплачивают. А из России никого не присылают. А дети, если приезжают, то в таком состоянии, что плакать хочется, а я многое повидала. Им давно можно было бы помочь, что же их у вас не оперируют?
Я вздохнула.
-Да Вы идите покурите, - сказала мне медсестра. - Я же тут, при ней.

За два дня до этого я точно так же отвечала на вопросы лучшего в мире нейрохирурга без всяких кавычек, главы международной ассоциации нейрохирургов профессора Шрамма (ага, а его ближайшего подручного звали Юнг, и нечего ржать ребята:-) ). 
- Почему вы не поехали сразу к нам? Ведь я предлагал.
- Мне никто не передал, что вы предлагали.
- Но вы ведь знали, что это будет первая подобная операция на территории бывшего Союза.
- Да, но ведь это НИИ Бурденко. И оперировал сам Коновалов, - отбивалась я. (Вот почему у всех нейрохирургов такие фамилии, а?)
- Откуда менингит? 
- У них стафилококк в реанимации живет, а лечить начали только через 4 дня, потому что были ноябрьские праздники.
- И что, в клинике не осталось врачей?
- Почему, остались. Врач сказал, полтаблетки глицина под язык.

2 операции, а по сути одна в два этапа, в России не удались и сопровождались тяжелейшими осложнениями, и врачи имели мужество отправить нас переделывать в Германию, спасибо им и за это. За наш счет, разумеется. Собирали все мои друзья (Евгения Белоусова совершила подвиг и набрала огромную сумму), много денег дала ABBYY, в которой я тогда работала, мы с мамой взяли кредиты.

Секретарь Шрамма, русская, мне сказала, что очень рада знакомству с нами, поскольку благодаря нам она существенно расширила запас немецких ругательств. За 30 с лишним лет в Германии она не слышала таких выражений, какие использовал профессор Шрамм, когда козявку оперировали в Бурденко и звонили ему 7 раз во время операции. Проконсультироваться. Профессор разбил о стену телефонный аппарат. Секретарь бегом искала другой аппарат, потому что профессор боялся, что сейчас ему опять перезвонят из операционной.

Из реанимации нас перевели в отдельную палату. Подключили монитор и капельницу, поставили катетр, вывели дренаж из трепанационного окна. Капельница - это волшебное изобретение! Смог накормить ребенка - молодца, не смог, из капельницы все получит. Она стоит неделю. Катетр - это тоже волшебное изобретение! Ни одного укола козявке с момента операции не сделали, все в катетр. Козявка у нас после прошлых операций стала жутко подозрительная. Не то что шприц показывать, памперс снимать тетям в белых халатах не давала. И дренаж - волшебное изобретение! Из него каждые 6 часов брали ликвор на анализ, чтобы не упустить инфекционный менингит, не дай Бог.

Вообще, на всем пути у нас вышла только одна заминка - когда искали трепанационное окно. Чтобы третье не вертеть. Нас с козявкой отправили на рентген. В клинике козявок принято перевозить с места на место прямо в кроватке, чтобы не нервировать. Привезла я козявку. Спящую. Рентгенолог мне говорит, давай на стол ее переложим, а то выйдет плохо. Ох, говорю, не буди лихо... Переложили. Козявка проснулась. Глядит с интересом. На меня надели фартук, на нее положили фартучек. Следи, говорит мне рентгенолог, чтобы она из-под фартука не вылезла. Ну все представили осьминога, которого надо пихать в авоську, да? Ногу запихнешь, рука вылезет. Рентгенолог ушел, потом пришел, нет, говорит, так не пойдет, она башкой крутит, подержи ей голову. Одной рукой упихиваю конечности осьминога под фартук, другой держу голову годовалового ребенка. Кто пробовал, тот поймет. После глазных на шее самые сильные мышцы:-) Рентгенолог возвращается. Нет, говорит, так снимок с твоими пальцами получается. И протягивает мне стопку картонных поддонов для инструментов. Как у стоматологов, изогнутые такие. Надеваем стопку козявке на голову. Козявка в восторге. В кабинете масса всего интересного, лампочки мигают, труба над головой опять же щелкает. Я левой рукой упихиваю щупальца под фартук, правой пытаюсь удержать стопкой поддонов козявочью голову. Но мы смогли.

Через два дня после операции медсестра вошла в нашу палату с держалкой для капельницы.
- А чо сидим, кого ждем? - спросила она, прилаживая держалку на нашу коляску. - Ребенок должен гулять на солнышке, дышать свежим воздухом. А ну марш в парк!

С утра она донимала мужа тем, что входила в палату, бодро гремя тазами, и требовала, чтобы он вымыл козявку ( в нашем душе, прилагавшемся к палате, козявку под капельницей было не помыть).

Все лекарства, еду, памперсы, клеенки нам давали в больнице.
Регулярно приходила заниматься с козявкой тетя-остеопат, после первого ее визита козявка начала переворачиваться на бок, чего раньше не умела.
Во время операции хирурги иссекли безобразный огромный шрам, который остался после Бурденко. В косметических целях. Она же девочка, объяснили мне.

Я курила внизу в компании старушки в моторизованной коляске. Ей удалили опухоль. Старушка свободно говорила со мной по-английски, рассказывала, куда они с мужем ездят отдыхать, предлагала нам помощь, опекала нас. Ходить она не могла. Всегда причесанная, элегантно одетая. Я вспомнила наших старушек, бредущих под окрики медсестер на кормежку в застиранных халатах. Зашуганных всеми. Бредущих, потому что никто не принесет. А если принесет, то не накормит. Так и будет поднос стоять. Вот это мне было почему-то тяжелее всего, думать про наших старушек.

Еду всем привозили в палату, 4 раза в день. По меню. 
В больнице этой все граждане Германии лежали бесплатно. Она была, кстати, довольно обшарпанная, победнее, чем Бурденко. Государственная. И палат куда меньше. Мы лежали в отдельной, и не потому, что за деньги, а потому, что операция тяжелая. А так по двое лежат.

С профессором Шраммом у нас вышла дискуссия. Он считал, что надо ставить шунт, а я считала, что гипертензия скомпенсировалась. Он пришел вечером и сидел со мной 40 минут. Мы чертили, смотрели мрт и спорили. Договорились попробовать сделать по-моему и проверить через пару месяцев. Он был страшно расстроен, кажется, даже больше, чем я. Он надеялся на полное излечение, а улучшение вышло только на 60%. Мне его было ужасно жалко, хотя козявку, конечно, жальче.

По ночам дежурил муж. С козявки постоянно слетал датчик, монитор орал, надо было нажать на кнопку и приделать датчик обратно. Козявка, кстати, быстро сообразила, в чем суть, возмущенно смотрела на нас, на монитор, снова на нас, пока мы не выключим.
- Спите, спите, - говорила мужу влетающая на ор монитора медсестра. - Я выключу. И памперс поменяю, не беспокойтесь.
Еще на этом мониторе иногда просыпалась манжета, измеряющая давление. Специальная такая. Козявочья. Надувалась и тоже орала, если давление ей не нравилось.

Нас выписали в гостиницу через 2 недели. Еще 2 недели мы загорали под апрельским солнцем (козявка превратилась за это время в негритенка), а потом уехали домой, пообещав вернуться на осмотр через 2 месяца.

Спасибо тем 7 с лишним тысячам человек, которые лайкнули предыдущий пост и тем 2 тысячам, которые перепостили. Значит, это важно. Мне хотелось бы писать такие посты про НАШИ клиники. Или даже лучше - не писать, чтоб это было обычным делом, а ругаться, скажем, на то, что нас невкусно кормили. Пусть так и будет, ладно?