На днях CNN опубликовало рейтинг самых уродливых памятников, второе место в котором занял мемориал «Мужество» на территории Брестской крепости. Всё, что можно в адрес CNN уже сказано. Но хочется воспользоваться поводом и высказать своё мнение о памятниках участникам ВОВ.
Моё мнение о тех событиях начало формироваться как и у всех советских школьников с рассказов о пионерах — героев, с разных детских книжек, в которых война представлялась этаким героическим путешествием, местом для подвига. Я знал, что моего дедушку призвали в
1944-м и мне даже было обидно за него, что он повоевал всего-то меньше года. Потом, в старших классах я назубок знал всю школьную программу по ВОВ. Теперь я знал все этапы войны (за исключением позорных конечно же), знал какие-то технические подробности, но отношение к той войне практически не изменилось. Она продолжала оставаться чем-то славным и эпическим. Ну и, конечно, советские фильмы. Они вполне вписывались в эти героически—лирические представления. Уже во взрослом возрасте вся эта плоская картина начала обрастать гранями, объёмом, и пониманием цены, которую заплатил наш народ за победу. Когда читаешь мемуары участников войны, то становится смешно над тем мною. Ведь если бы моего деда призвали раньше, то шансов родиться у меня не было бы никаких.
«Полковник знает, что атака бесполезна, что будут лишь новые трупы. Уже в некоторых дивизиях остались лишь штабы и три-четыре десятка людей. Были случаи, когда дивизия, начиная сражение, имела 6-7 тысяч штыков, а в конце операции ее потери составляли 10-12 тысяч — за счет постоянных пополнений! А людей все время не хватало! Оперативная карта Погостья усыпана номерами частей, а солдат в них нет. Но полковник выполняет приказ и гонит людей в атаку. Если у него болит душа и есть совесть, он сам участвует в бою и гибнет. Происходит своеобразный естественный отбор. Слабонервные и чувствительные не выживают. Остаются жестокие, сильные личности, способные воевать в сложившихся условиях. Им известен один только способ войны — давить массой тел. Кто-нибудь да убьет немца. И медленно, но верно кадровые немецкие дивизии тают.»
«Или еще такое: одного моего бойца ранило — распороло живот, не повредив кишок. Кишки выпали, а он их собрал вместе с травяным сором и вложил снова в брюшную полость. Стоит, и сквозь пальцы сочится кровь. Перевязать нечем. Исподнее белье грязнее грязного. Этот боец был токарем одного из московских заводов, здоровяк, выше среднего роста. Я хотел как-то его подбодрить, а он: «Ничего, комбат, за вами буду держаться — выйду»
«Мы продолжали наступать вдоль Полисти и 23 июня наконец соединились с частями
165-й сд, наступавшими из Теремца-Курляндского. В районе разбитой узкоколейки открылся проход метров в двести, по которому хлынула толпа бойцов
2-й ударной и местных жителей, тоже оказавшихся в окружении. Нам приказали выпускать только больных и раненых. Куда там! Сдержать поток людей было невозможно. Грязные, истощенные, окровавленные, они вырывались из кромешного ада с одной мыслью — пробиться либо умереть. Эти люди были живые трупы, их сразу направляли в госпитали. Голодные, раздетые, на них было страшно смотреть. Они рассказывали, что поели все ремни.»
И вот как хотите, но не вяжутся у меня творения Вучетича и других советских скульпторов с образом того солдата, который голодал в тверских и новгородских лесах, умирал от ран на плацдармах, выходил из немецких котлов, или погибал от голода в немецком плену. Того солдата, который даже друзей не успевал заводить, потому что всех убивало, а на следующий день шли в атаку с новым пополнением. На нас с высоты этих памятников смотрят какие-то былинные чудо-богатыри. Они не голодают, не мёрзнут, ничего не боятся. В их глазах читается ненависть к врагу, скорбь по павшим товарищам и желание беззаветно отдать свою жизнь за страну. Они какие-то мифические титаны, сошедшие с плакатов и немцы готовы бежать от одного лишь их взгляда. Это всё образы из того моего детского сознания, когда приходилось жалеть, что дедушка провоевал меньше года.
