фото от xenocyd

Сейчас это место молчаливо. Извивы Вологды, впадающей в Сухону. Низменная равнина, заливной луг, на удалении от берегов реки полоса леса, скрывающего болота. Медленно текут облака над поверхностью неспешных рек и шумящим лесом, кажущимся бесконечным. Текут с запада на восток, к Уральским горам и в бескрайнюю Сибирь. Если просто плыть вниз по течению реки — выйдешь на Северную Двину и в Белое море. А можно свернуть по Югу к Вятке. Можно — по Вычегде в пермские земли и к Уралу. Но всего этого невозможно увидеть с низкого берега, здесь чувствуешь себя в самой глуби безграничной страны леса и воды. Шуршит ветер, кричат птицы и звенят комары, плещет рыба.

Редкое свойство этого места — реликтовые рощи вязов по кромке Вологды и впадающей в нее Вексы. Они растут по береговому валу, не отходя от воды больше, чем на 60-70 метров. Их нет нигде в округе. Это остатки реликтовых широколиственных вязовых лесов. Вяз — пришелец с юга. Здесь северная граница его распространения. Летом вязы отбрасывают на воду густую черную тень, за что и получил название расположенный на другом берегу Темный мыс — остров, где их особенно много. Он признан памятником природы. Загадочные древние деревья достигают в обхвате 3 — 4 метров. Внизу густо растет черная смородина, крушина, шиповник, ежевика, таволга, луговой чай, вербейник. Особенно хорошо тут осенью, когда на фоне темной воды кроны вязов горят всеми оттенками золотого, багряного и розового цветов.

Еще недавно эти земли считались безлюдными вплоть до возникновения древнерусской Вологды, упомянутой летописью уже после монгольского нашествия. Но археология делает наши знания о прошлом точнее и глубже. У впадения в реку Вологду Вексы, вытекающей из окруженного болотами, когда-то бывшими его частью, Молотовского озера, найдено древнее поселение, тянущееся вдоль берега почти на полтора километра. Исследования культурного слоя, серого суглинка с углями и черепками посуды, достигающего двух метров, показали — люди жили здесь с каменного века, с конца V тыс. до н.э. — и до XII века. Изредка селище заливала река, возникала небольшая прослойка стерильного грунта. Но вода спадала и люди возвращались на это место.



Николай Макаров, директор Института археологии Российской академии наук, пишет, что средневековые финские селища в Вологодской области долго оставались неизвестными археологам из-за того, что их считали подобными современным деревням, не замечая тех мест, где они находились — на речных берегах у самой воды. Однако древнее население, в отличие от советских колхозов, не пыталось выживать в зоне рискованного земледелия за счет высоких урожаев. Ячмень и овес играли вспомогательную роль, главным же было скотоводство на плодородных пойменных лугах, и рыбная ловля. Рациональное природопользование позволяло этим поселкам стабильно существовать десятилетия и века — река и лес не подводили даже в самые неурожайные годы.



Не случайно до сих пор этнографы отмечают — самые важные праздники и самые древние обряды местного населения связаны с выпасом скота, рыбной ловлей и охотой.

Реки были не только источниками пищи и воды, но и главными дорогами. В краю болот и глубоких снегов это чувствуешь особенно остро.



Общие элементы материальной культуры финского мира показывают — он был проницаем для торговых и культурных контактов. Его главные регионы — Балтийское побережье с Ладогой и Онегой, Прикамье и Волго-Окское междуречье — существовали не в изоляции, поддерживая связь друг с другом и с внешним миром — с кочевниками азиатских степей, балтами Запада и Скандинавией. Прикамья достигали серебряные чаши из Персии и Византии, эффектные наборные азелинские пояса из того же богатого Прикамья попадали к скандинавам-германцам, культурные влияния от скифов и сарматов, а затем и тюркских племен достигали жителей наших родных лесов. На поселении найдено одно из ярких свидетельств этих ранних связей — трехлопастный бронзовый наконечник скифской стрелы, один из самых северных.



Другая важная находка с Вексы — вот такая фигурка бобра начала I тыс. н.э. — указывает на важнейшую отрасль местной экономики — пушную охоту.



Еще несколько эффектных находок — бронзовые антропоморфные фигурки. Относимые к раннему железному веку и связанные с неизвестными нам верованиями древних жителей Вексы, они не имеют близких аналогов и остаются полной загадкой.



Нам с вами, однако, важен другой период. Работа археологов меняет исторические карты: еще недавно мы представляли размещение племенных структур VI-XI вв. на русской равнине, опираясь на летописи: в Ростове меря, на Белоозере — весь. Соответственно, грубо говоря, Ярославскую (и Костромскую) области относили к мерянским землям, а Вологодскую отводили веси, уточняя, что границы между ними провести трудно. В последние годы, однако, стало ясно, что весь, как и ее потомки — вепсы, на самом деле занимала земли между Онежским и Ладожским озерами, приближаясь к Белозерью, но не достигая его. На белозерских же памятниках с момента их появления жило население, связанное с поволжско-финскими, в основном — мерянскими, традициями в керамике, украшениях и орудиях труда.

В современных трудах поселение Крутик на Шексне неподалеку от Гориц, раньше считавшееся эталонным памятником так называемой «белозерской веси», уже воспринимается как один из небольших поселков мерян, занимавшихся охотой на бобра, металлургией, резьбой по кости и литьем украшений и участвовавших в дальней торговле. Это обеспечивало высокий уровень жизни, недоступный для малочисленного населения земель, расположенных севернее, в сторону Беломорья. Действительно, поволжские формы сосудов в сочетании с этническими украшениями мери — втульчатыми височными кольцами и наборными шумящими подвесками — коньковыми и треугольными, а также серебряные дирхемы не позволяют сделать иного вывода. Связи с расположенными далеко к востоку землями пермских финнов — Прикамьем и Предуральем — отражены в орнаментах на стенках сосудов, подобных прикамским, и в некотором количестве горшков с округлым, а не плоским донцем.



Стало ясно, что земли к северу от основного мерянского района — верховья Шексны и округа Белоозера — были освоены поволжскими финнами уже в IX-X вв., до появления здесь первых следов скандинавов и славян и до начала древнерусского этапа развития местной культуры. Переселенцы из западных земель веси и чуди здесь немногочисленны и не играли особой роли. Судя по всему, в это время у мери наблюдается подъем, расширяется культурный и поселенческий ареал, возникают новые типы украшений, относимые к классическим. Вероятно, этот рост связан с активизацией торговли по Волжскому пути и возможностью получения среднеазиатского серебра в обмен на меха.

Итак, известно, что в X — начале XI вв. меря могла достигать Сухоны и двигаться дальше на восток в Прикамье через Белозерье, от верховья Шексны по волоку к Кубенскому озеру. Но это — уже 900-е годы. Меря же заселила Волго-Окское междуречье гораздо раньше, в конце VII в. Мы знаем о поселениях поволжско-финского облика, гипотетически относимых к мере, за пределами районов озер Неро и Плещеево, к северу от Волги — на Унже, на городище Унорож у Галичского озера. В Заволжье мы видим и характерные мерянские топонимы.

До недавнего времени приходилось считать, что до уже древнерусского времени за пределами небольшого летописного района озер Неро и Плещеева поселения мерянского или поволжско-финского облика были разрознены и малочисленны. Или даже более того, как полагали некоторые исследователи — что меря в Заволжье попадает, якобы, под давлением славян только в XI-XII вв., оседая на глухих окраинах и ассимилируясь. Это, однако, плохо сочеталось с тем, что вся территория от бассейна Шексны до Сухоны и марийской Унжи плотно покрыта однородной финской гидронимикой, найденная в отдельных пунктах керамика в основном принадлежит к одной поволжской, в широком смысле, традиции по формам, материалу и технологии обработки, а предметы, происходящие из Прикамья или отражающие его влияние и датируемые I тыс. н.э. обнаруживаются по всему этому региону. Чувствовалось, что жившее здесь в третьей четверти I тыс. н.э. население контактировало между собою, но содержание, структуру и пути этих контактов не удавалось прояснить.

Поселение Векса, хотя пока что археологи уделяют на нем больше внимания каменному и бронзовому векам, может многое уточнить в понимании внутренней организации и связей северных поволжских финнов друг с другом и с прикамскими землями — ванвиздинской культурой перми, будущих коми-зырян.



Поселение расположено у самого впадения Вологды в Сухону — до того, как русло изменило свое течение, от Вексы до одной из великих рек европейского севера было около 300 м. К этому месту выходят еще две реки — Лежа и Комела. По Комеле можно подняться вверх, где через Ухтому (известно, что так финны называли волоковые реки, обеспечивающие транспортную связь между речными системами) нетрудно попасть в Согожу. На Согоже А.В. Кудряшова исследованы Телешовская группа селищ и могильник с ярким поволжско-финским материалом. По Согоже легко спуститься уже в Пошехонье, на среднюю и нижнюю Шексну.

Лежа, в нижнем течении которой И.Ф. Никитинским найден ряд памятников раннего железного века, бронзы и неолита, позволяет в районе Вохтоги и Шушкодома перейти в Монзу. Здесь, в верхнем течении Лежи, между Авнежской и Комельской волостями, находилась существовавшая в XVI в. волость Лежский Волочек, упоминаемая в завещании Василия Темного — «...Иледам с Обнорою и с Комелою и с Волочком, да Авнегу, да Шиленгу, да Пельшму...» (ДДГ, 1950, № 61). Этот водный путь использовался и в древнерусский период: еще в 1409 г. во время похода на Болгары «поидоша новгородци из Заволочиа по Двине, вверх Сухоною и вышли Костромою в Волгу» (ПСРЛ, т. 15, стб. 485).

Монза — выход с Сухоны на реку Кострому. Туда же ведут и галичская Векса, и Векса из Чухломского озера. Пути к Сухоне по Согоже и по Костроме для обитателей финского Заволжья были удобнее, чем далекий круг через верхнюю Шексну и Кубенское озеро. Кострома, в бассейне которой известен целый ряд поволжско-финских памятников, выводила к старинному мерянскому району на Волге, где мы видим Яхробол, Искробол, археологические памятники Усть-Черной, Вороксы, Диевых городищ и Введенского.

Противоположную сторону этой магистрали маркирует ряд памятников верхнего и среднего Присухонья I — нач. II тыс.н.э., менее сходных по своему культурному облику с белозерскими, но в то же время обнаруживающих тесную связь с Поволжьем, вроде Царевой — I.



Векса-I, находившаяся в одной из ключевых точек этой трассы, неизбежно должна была играть важную роль. То, что памятник существует и в сложные для округи VII-IX вв., когда в Белозерье, к примеру, количество поселений резко падает, а также его немалая площадь и такая редкая для этого периода и ценная находка, как золотой ременный наконечник, позволяет уверенно предположить его особое значение, превосходящее обычный рыбацкий поселок.





Имеющиеся данные иллюстрируют поволжско-финские связи вологодской Вексы — характерные формы лепных сосудов типов I и VI, относимые классификацией Н.А. Макарова именно к Поволжью — из глиняного теста с примесью дресвы, с простыми прямыми венчиками. Сохранились нижние ярусы срубных деревянных домов и развалы каменных очагов. Тигли, льячки, и слитки бронзы для изготовления украшений, ножи с прямой спинкой, наконечники стрел и копий, пластинчатые кресала, инструменты-лопаточки, идентичные найденным на памятниках мери, в мерянском слое Ростова и на городище Березники. К более раннему, но столь же характерному для Поволжья кругу древностей принадлежат фибула с эмалями и красные пастовые бусы. Интересен браслет с шумящими привесками-бубенчиками. Как и на Крутике, в Присухонье и на Унже тесные связи с восточно-финским миром Прикамья и Приуралья отражены в орнаментации сосудов и в наличии среди них округлодонных. Другим косвенным подтверждением принадлежности Вексы-I к волжско-финскому миру служит имя реки, давшее название поселению, сразу напоминающее о реках, вытекающих из великих мерянских озер — Неро и Плещеева. Так же — Векса — называются и истоки Чухломского и Галичского озер. Языковеды считают имя «Векса» индикатором присутствия мери.

Само существование тут крупного поселения во второй половине I — начале II тыс. и его расположение на перекрестке водных путей служит серьезным аргументом против представления Заволжья в это время как непроницаемого и безлюдного пространства, разделяющего Волго-Окское междуречье и Прикамье. Мы не знаем, как жители финских поселков Заволжья представляли себе далекое Прикамье. Возможно так же, как и саги викингов и русские летописи спустя 300 лет — как лесную страну загадочных и богатых серебром и мехами опытных колдунов-шаманов. Собственно, скорее всего именно рассказы населения Заволжья и послужили источником сведений о пермском мире для варяжских и древнерусских купцов-воинов, пробиравшихся на северо-восток по путям, давно проторенными их предшественниками.

Тогдашний тип природопользования и культура отличны от более близких к нам по времени древнерусских, но восхищавший в нач. XX в. Елпидифора Барсова «изумительный богатырский подвиг колонизации северо-востока России», приписанный им «Русскому Славянину», которому «пришлось своим плечом и хребтом с топором и мотыгою в руках, целые века бороться с лешими, мхами и болотами, чтобы только приготовить место, пригодное для культурной жизни» — этот подвиг освоения и заселения русского Севера в немалой мере совершен финноязычными предками русских — мерей, весью и чудью, задолго до возникновения древнерусского государства заселившими огромную территорию, давшими имена ее рекам и речкам, расчистившими здесь первые пожни и поля и ставшими жителями первых городов нашего Северо-Востока — Ростова, Белоозера, Суздаля — на заре существования Древней Руси.