Старые газеты и документы, хранящиеся в фондах Кирилло-Белозерского музея и Вологодского областного архива, проливают свет на события, связанные с закрытием монастырей в уезде и губернии. Это происходило на общем фоне разрухи и голода, падения нравов, отмены законности и таких разрушительных перемен в стране, которые в полной мере и оценить невозможно.
Среди общих необоснованных репрессий в адрес Церкви наиболее планомерно они применялись именно к монастырям. Если приходские церкви принуждались к изъятию церковных ценностей, представленных предметами богослужения, то монастыри, кроме этого, представляли собой исключительный интерес своими кладовыми и погребами в условиях надвигающегося голода и хозяйственной разрухи в стране. В местной печати одна за другой появляются статьи определенного характера, которые, после описания плачевного положения с продовольствием в уезде, последовательно переводили внимание на монастыри и их запасы.
Например, читаем в газете «Известия Кирилловского Совета Рабочих, Крестьянских и Красноармейских депутатов» от 8 сентября 1918 г.: «В то время, когда беднейшее население г. Кириллова в буквальном смысле голодает и по нескольку дней не видит крошки хлеба, там, в Сорской пустыни, в 16 верстах от города, с благословения своего игумена, черная свора бездельников и тунеядцев катается, как сыр в масле, а пустынский скот даже кормится хлебом».
Статья названа «Черные вороны», автор не назвался. В том же номере автор, подписавшийся «Богомолец», развил эту тему, рассказывая об обилии в трапезе монахов масла и сметаны. Описывая быт монастыря, он писал, что монахи трудятся только для вида, а на самом деле не их трудами все добыто.
Аналогичные публикации коснулись Кирилло-Белозерского, Горицкого, Ферапонтова монастырей. Начались реквизиции якобы излишков хлеба. Первым подвергся этому Ферапонтов монастырь. Вот что пишет в газете от 22 июля 1918 г. член УИКа А. Золотов: «В Ферапонтовском монастыре четыре раза делали реквизицию хлеба. За все реквизиции взято более 500 пудов. Реквизицию делали без вооруженной силы сами крестьяне Ферапонтовской волости. При каждой реквизиции монашки клялись перед иконами, что у них нет хлеба и что им надо выписывать пайки. Некоторые религиозные крестьяне им верили и хотели расходиться, не сделав обыска, но когда после обыска находили по 200 с лишком пудов излишнего хлеба, то уже тут эти крестьяне говорили: „Надо гнать всех монашек из монастыря“.
Публикация заканчивалась явным призывом к продолжению подобных действий по изъятию мнимых излишков хлеба: „Это я пишу только о Ферапонтовском монастыре, в котором нашли хлеб, а в Горицком монастыре разве нет хлеба? Только нужно раскрыть монастырские тайники… А сколько слухов про Кирилловский монастырь, что тут большие запасы хлеба? Кто знает входы и выходы монастыря, пусть придет в продовольственный отдел и скажет, что здесь есть хлеб, которого каждый фунт дорог“.
Монастырские кладовые стали постоянным способом снабжения. Отбирался не только хлеб. Например, осенью 1918 г. было принято решение обеспечить необходимым количеством молока больницу за счет Горицкого, Нило-Сорского и Кирилло-Белозерского монастырей. Далее подлежали реквизиции скот, инвентарь, огороды и все запасы. Но этого не могло хватить надолго, и взоры обратились на монастырские ризницы и церковное имущество. Некоторое время после выхода Декрета об отделении Церкви от государства ризницы были опечатаны, оставалось снять печати, начать мнимый учет ценностей, объявить ценное неценным и вывезти его.
Не все известно в подробностях о том, как происходило упразднение Ферапонтова женского монастыря и что за этим последовало. Судьба большинства насельниц складывалась трагично. С годами это перестало казаться чем-то особенным, поскольку за 1918 годом следовали другие страшные годы, история отметила несколько репрессивных волн по отношению к российской интеллигенции, крестьянству, партийным деятелям. Но первой была Церковь и ее служители.
Ключевым моментом, повлиявшим на судьбу игумении Ферапонтова монастыря Серафимы, стал инцидент, произошедший в мае 1918 г. В местной газете «Известия Кирилловского Совета Рабочих, Солдатский и Крестьянских депутатов» под рубрикой «Доклад подкомиссии, состоящей из шести человек, представителей волостей, назначенных для регистрации Ферапонтовской обители» он получил следующее освещение: «Присутствующие при таком печальном инциденте товарищи рассказывают следующее:
По прибытии в монастырь мы были приняты в гостинной сестрой, которая указала отведенное для нас помещение. Через несколько времени пришла игуменья монастыря, которая совместно с монахинями затребовала от нас мандаты, которые мы вручили. В это время мы замечаем, что местные крестьяне идут из деревень к монастырю, являются в корпус и требуют от нас объяснения, зачем мы прибыли? Объяснения эти мы дали. Крестьяне говорили: «Наш монастырь раньше был приходской церковью, и имущество, все в нем находящееся, принадлежит приходу: у нас есть свой церковный совет, на котором лежит обязанность хранения монастырского имущества, и у представителя совета имеется опись имущества. К тому же собрание наше приходское постановило: „Не разрешать опись нашего Ферапонтовского монастыря никому“. Мы, представители, сказали, что если приход не желает, чтобы мы производили опись, то мы и не будем: если разрешит церковный совет, то мы снимем копию с вашей описи; этим и ограничимся. Во время переговоров приходит священник местного монастыря и прихода отец Иоанн. Мы замечаем, что он агитирует против нас среди собравшейся уже в большом количестве толпы, и из толпы слышны явно враждебные восклицания по нашему адресу. Толпа росла все больше и больше. Слышны были восклицания; „Давайте нам хлеба, а вы пришли тут описывать“. Мы видим, что толпа достигла около 400 человек и настроена против нас враждебно. Мы пошли в комнату, оделись и стали выходить из корпуса. Нас били во время выхода. Видя, что положение наше критическое, мы обращались к отцу Иоанну, чтобы он, как пастырь, уговорил своих прихожан. Но он не только не уговаривал, но даже больше подзадоривал толпу словами, обращаясь к нам: „Кто вас сюда звал“ и, ходя в толпе, он более пожилым людям говорил; „Убивать их нужно“, а подходя к молодым, говорил: „Арестовать их“. Толпа неистовствовала, и мы, видя, что жизни нашей угрожает опасность, обратились в бегство. Вслед за нами не только побежали, но бросали камнями и даже раздались ружейные выстрелы, пули визжали около нас. Мы уже не обращали внимания на эти выстрелы и продолжали бежать. Добежав до ближайшего леса, мы залегли в нем, а эта темная масса, не удовлетворившись, стала производить обыск в лесу. Обнаружить им нас не удалось. Пролежав до 12 часов ночи, мы выбрались на дорогу и пошли в г. Кириллов свободным путем. Прекрасно знала игуменья сего монастыря и священник о. Иоанн, как мы производили опись в предыдущих монастырях, но всецело натравливали темную массу против нас.
За председателя подкомиссии А. Тарасов
Секретарь Ив. Комиссаров
На заседании Исполнительного Комитета
О создавшемся инциденте в Ферапонтовом монастыре постановили: сегодня же ночью командировать члена Исполнительного Комитета тов. Золотова с отрядом красноармейцев для арестования священника Иванова; относительно лиц, заподозренных в соучастии, игуменьи монастыря и художника, предложить Ферапонтовскому волостному Исполнительному Комитету обязать их явкой в Кирилловский УИК на 25 мая н. ст. (нового стиля) для допроса о создавшемся инциденте».
Неизвестно, каким образом закончился вызов в суд игумении Серафимы после майского инцидента, а священник отец Иоанн был арестован, отправлен в Череповецкую тюрьму. Далее письменные сведения об отце Иоанне обрываются, устные говорят о том, что был убит вскоре.
Это происходило на общем фоне изменившегося отношения к Закону и законности. Вот что писала, к примеру, о создании Революционного Трибунала местная газета: «Отметим же еще один исторический день — 28 апреля. Это день суда Революционного Трибунала. Взявши в свои руки власть и приступив к устройству своей жизни на новых началах, трудовой народ не остановился и перед переустройством суда. Он разрушил старый деспотический чиновничий дворянско-купеческий суд, заменив его новым — демократическим (народным). И вот в воскресенье, 28-го апреля, трудовой народ своим природным умом судил политических преступников — тех людей, которые мешают ему строить новую светлую, свободную жизнь… В этот исторический день еще лишний раз в Кириллове «серые» мужики — вчерашние рабы, не имея абсолютно никаких юридических знаний, своим правосудием доказали своим классовым и политическим врагам и нытикам-обывательщине, именующей себя «интеллигенцией», свою духовную мощь».
В это же время до июня 1918 г. в Кириллове действовал полк латышских стрелков и череповецкий карательный отряд (с мая центром губернии стал Череповец). Протокол Кирилловского УИКа от 25 июня 1918 г. содержит заявление начальника латышского стрелкового полка Петерсона о необходимости отъезда отряда и присылки пяти инструкторов. Деятельность одного из них, инструктора Синявина, вскоре прослеживается по материалам расстрелов.
В Ферапонтове, как и во всем уезде, широко проводились репрессии. Так, еще в декабре 1917 г. был арестован «частновладелец» А. А. Николаев «за непризнание советской власти». УИК постановил «предать Николаева Военно-Революционному суду за непризнание Советской власти, а впредь до суда и следствия препроводить его в тюрьму для содержания под арестом». Позже его освободили до суда под залог в 25 тыс. рублей.
Местная печать прямо ориентировала население на поиски врагов: «Граждане, обратите внимание на тех, кто говорит против Советской власти, и вы всегда заметите, что говорящий принадлежит к богатому классу, тому классу, который Советская власть прижимает на пользу беднейшему населению». Далее следует прямая угроза: «А подлым агитаторам говорим: «Берегитесь: ибо, если была сделана ошибка и на Вас смотрели сквозь пальцы, то ошибка эта исправима, и ныне Кирилловский Исполнительный Комитет не остановится ни перед чем для пресечения вашей гнусной работы».
Наиболее драматическим временем оказался сентябрь 1918 г. Был объявлен красный террор в ответ на «черный» (а не «белый», как было принято). Искались лица, борющиеся с Советской властью, контрреволюционеры. Вступала в силу система заложников. Арестам подвергалась ‚местная буржуазия‘ — немногочисленные бывшие владельцы магазинов, типографий, кирилловская интеллигенция, духовенство. Действовала Череповецкая ЧК. Протокол Кирилловского УИКа № 90 от 3 сентября 1918 года гласил: ‚В связи с убийством Урицкого — всех подозрительных лиц арестовать. Часть отправлять в Кронштадт, а важных в случае надобности расстреливать». В этом же протоколе указан первый, кто должен был быть расстрелянным, — Хабаков, бывший исправник. «Расстрел произвести на берегу озера 4-го сентября в 5 час. Дня, где и вырыть могилу. Для рытья могилы привлечь Г. А. Валькова, Афонина, Абр. Гублера и Як. Гублера». То есть к участию к рытью могил привлекались бывшие владельцы — будущие заложники.
Вскоре последовала расправа над игуменией Серафимой и над кирилловским епископом Варсонофием. В одном из номеров местной газеты вся первая страница посвящена теме красного террора. Заметка, рассказывающая о похоронах коммуниста А. Ю. Костюничева, заканчивалась словами: ‚За каждую голову честного борца будут снесены ваши головы тысячами!‘ А рядом под рубрикой ‚Объявление‘ сообщается нижеследующее: ‚Во всех городах Советской Республики в ответ на черный террор пало по нескольку голов контрреволюционеров. Во всех городах рабочими взяты заложники буржуазии и посажены в тюрьмы и при первом покушении на вождей революции и на Советских деятелей, при первой попытке контрреволюционным выступлениям эти заложники будут расстреляны. До сих пор слишком гуманно относился пролетариат к своим классовым врагам, теперь же пощады не будет. Пусть это помнят наймиты капитала правые эсеры, пусть это помнит буржуазия.
Кирилловская уездная Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией.
Кирилловская Уездная Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией и прочее доводит до сведения граждан города Кириллова и уезда, что уличенные в контрреволюционных выступлениях: Варсонофий, Епископ Кирилловский, Серафима, Игуменья Ферапонтовского монастыря, Трубников Михаил Дормедонтович, Бурлаков Николай Игнатьевич, Марышев Филипп Кириллович, Барашков Анатолий Андреевич 15-го сентября с. г. Череповецким Губернским карательным отрядом расстреляны.
Заключены в Кирилловскую тюрьму в качестве заложников следующие лица: Вальков Григорий Александрович, Кузнецов Василий Михайлович, Карпов Иван Захарович, Гублер Абрам Михайлович, Копейкин Василий Дмитриевич. (Продолжение будет в следующем номере).
В случае какого-либо контрреволюционного выступления или покушения на кого-либо из Советских работников вообще, а в г. Кириллове и его уезде в частности, означенных заложников постигнет участь, как и первых‘.
Некоторые подробности расстрела дают воспоминания Белоножковой Авдотьи Логиновны из деревни Карботка Кирилловского района (запись 1985 г.), свидетельницы этого события. Из шести имен расстрелянных два имени не совпадают с указанными в газете. Видимо, разные репрессии совместились в одно событие, что встречалось и в других воспоминаниях. Расстрел Авдотья видела, когда была девочкой: “…Прибежал парень, говорит: что сидите, когда на солдатском огороде расстреливают? Все и побежали. Горушка Золотуха ступенечками. Все стоят, а те бегают и говорят: „Не плакать“, плакать не велели. Все мужчины, одна женщина. Игумения Серафима идет, ног не подымает, волочет, без палочки. С палочкой-то бы полегче. В архиерея двенадцать раз стреляли, не могли попасть, все стоял руки кверху (молился). Один подбежал: „Опускай руки, а то — прикладом“, как опустил, так и попали. Расстреляли шесть человек. Помню одного, кто расстреливал. Один из деревни Константиновка — Алексей Утышев, в тот же день и погиб, потонул, страх взял. Озерцо бездонное. На Золотухе народу было много, никому не велели плакать. Игумения была в одежде, на уголочке красная буковка. Яму выкопали, закопали парами, на игумению положили архиерея, на богатого клали бедного и закапывали».
По воспоминаниям послушницы монастыря Александры Андриановны Арлаковой (запись 1984 г.), после расстрела игумении Серафимы почти год монахини жили без игумении. За старшую была поставлена письмоводительница Александра Самойлова. Она ездила при аресте игумении Серафимы в Кириллов вместе с келейницей игумении Марией и, вернувшись, все рассказала сестрам.
После того из Леушинского монастыря прислали игумению Мартиниану (в миру Мария Цветкова). Году в 1927 ей приказали уйти. Потом им привели Нифонта Акимова, парня из Ферапонтова, и поставили начальником над монахинями. Нифонт не притеснял их, разрешал молиться за трапезой, через год ушел, сказа, что незачем ему сторожить монахинь. Тогда в монастыре решили сделать коммуну, но в 1928 г. корпус сгорел. Последующая история Ферапонтова монастыря остается еще менее известной. В нем долгие годы была школа, затем музей.
…Семьдесят три года назад, 15 сентября 1918 года (статья написана в 1991 г. — прим. ред.), были расстреляны невинные люди — кирилловский епископ Варсонофий и игумения Серафима.
Осознать свое настоящее мы сможем только тогда, когда честно оценим то, что произошло 73 года назад. И с этих позиций 15 сентября станет днем памяти новомучеников кирилловской земли епископа Варсонофия и игумении Серафимы.
Источник: газета «Новая жизнь», № 109 за 12 сентября 1991 г. Предоставила Валентина Стриганова.
Об авторе: Стрельникова Елена Романовна — монахиня Есфирь (1947 — 2019): церковный историк, писатель, научный сотрудник Музея фресок Дионисия (1983–1992), в последние годы жизни приняла монашество в Ново-Леушинском женском монастыре (п. Мякса Череповецкого района).
Фото из открытых источников.
