Какая-то невероятная история про школьные поборы произошла в Новосибирске — там первоклассницу не пустили за общий стол со сладостями, потому что мама не сдавала деньги на чаепитие. Причем, причина, похоже, совсем не в бедности: мать ребенка говорит, что из принципа не отнесла деньги в фонд класса, потому что родительский комитет не предоставляет отчетности.

Это очень похоже на весенний скандал, когда некая москвичка написала, что в их садичной группе одна семья отказывается сдавать деньги на роскошный выпускной, поэтому они ребенка за стол не пустят. Фактически шел шантаж интересами ребенка. Примечательно, что и в том случае речь не велась о бедности: родители ребенка, отказавшиеся сдавать деньги, были обеспеченными, отец работал офицером в органах. Просто уперлись. И это нормально. Я сама в этом году так в садике уперлась, потому что не хочу идти на поводу у ничего не понимающих мамаш.

Новость прямо идеально вписалась в мои проблемы. У нас в садике родительский комитет осенью разослал вдруг ультимативное требование сдать по 200 рублей воспитателю, нянечке и повару на подарки ко Дню воспитателю. Я бы, наверное, и не против была поздравить, если бы знала вообще про этот день. И если бы меня не поставили перед фактом.

Я отказалась принципиально и сказала, что если я хотя бы тень негатива увижу на своем ребенке, никому мало не покажется. Тут же, вот буквально в этот же день родительский комитет объявил о ежемесячных сборах по 100 рублей на бытовую химию для садика: средства для чистки сантехники, мытья пола, посуды… Я искренне предложила не мучиться со сборами: если садику чего-то недодают (а я знаю, что вот химии-то бытовой точно каждому саду в Ленобласти вдоволь выделяют), я просто позвоню в департамент образования и все будет. Я же знаю, как это работает: никто не станет ссориться с журналистом только потому, что в поселковый садик привозят мало салфеток и «Фейри».

Все в нашем саду сразу перепугались, просили никуда не звонить, рассказали, что у них химии в достатке. Я забыла про эту группу на время. А когда решила вновь ее проверить и заодно попросить, чтобы вместо меня туда включили моего мужа, потому что у него терпения больше, выяснилось, что родительский комитет группу от меня закрыл. Якобы, некие родители не желают со мной конфликтовать. Хотя я точно знаю, что эти родители как раз были признательны за избавление их от поборов: у некоторых в сад ходит по два ребенка, я таким родителям единовременно сберегла 500 рублей, что для безработной семьи, допустим, существенно. Самое смешное, что в этой группе осталась воспитательница. Теперь я написала им с требованием либо открыть группу для нашей семьи, либо объявить о ее ликвидации. Потому что никаких закрытых сборов и закрытых обсуждений жизни садика быть не может.

Ах, эти поборы! У меня с ними был свой роман. Вообще, поборы начались ближе к середине 1990-х, фактически до пятого примерно класса мы их в своей провинциальной школе почти не видели. Тогда все жили бедно, денег не хватало, но зарплаты бюджетникам платили. Настоящее, в огромных масштабах, обдирание родителей начались году этак в 1995-м, когда покатились по стране волны задержки зарплат бюджетникам. Учителя, преподаватели училищ и техникумов выкручивались, как умели: собирали на ремонт, на нужды класса, на кучу других «нужд», которые, по-честному, можно было бы списать на одну общую статью расходов — «поддержание штанов». Учительских, разумеется.

Я помню первые сборы. В начале года собирали какие-то серьезные деньги, хотя учебники нам выдавали, пол мы в классе мыли сами, тем не менее, деньги собирались на ремонт, на учебники, на уборку. А у нас денег не было. Я не сдавала. Тогда учительница сказала, что моя мама может, в счет сборов, покрасить окна в кабинете или постирать классные огромные шторы. Мама моя тогда много болела, идея нагрузить ее шторами мне не понравилась. Вскоре я, посоветовавшись с мамой, пришла и сказала, что мама моя сама педагог и прекрасно знает, на что собираются деньги. Учительница разозлилась, в классе надо мной нависла неприятная угроза учительской травли. Это был шестой или седьмой класс. Тогда же в школу зашла моя бабушка. Она простодушно заглянула к классной руководительнице и спросила: «Не скажете, как правильно пишется «прокуратура» или «прокаратура»? Угроза рассеялась.

А вскоре случилась в нашей семье настоящая драма: мама попала на «скорой» в больницу, ей нужна была операция. Я осталась одна дома. Мне было, помню, двенадцать. Быть может, даже еще не исполнилось. Бабушка уехала, нет родных теть и дядь, нет братьев и сестер — никого. В больнице ко мне подошла врач и сказала, что для операции нужно заплатить. Не в кассу. Назвала гигантскую сумму. Я вышла на крыльцо и заплакала. Мне негде было брать денег, я не знала, у кого занять — вся наша родня, все мамины подружки бедствовали. Тогда я пошла в милицию и в местную газету. Честно рассказала. На следующий же день вся ординаторская отделения хирургии — или гастроэнторологии, я не помню, где маме удаляли желчный пузырь — убеждала, что меня не так поняли. Маму прооперировали, конечно, бесплатно, как тогда и ей, и другим пациентам полагалось.

Про меня каким-то образом узнали в школе и вопрос поборов был решен до конца учебы. Я сдавала выборочно лишь деньги, которые шли на очевидные расходы: канцелярия, подарки к праздникам друг другу. Ни разу я не сдала на ремонт класса или на уборку, потому что ни разу никто не проводил на эти деньги ремонт: весь ремонт тогда сводился к покраске окон, плинтусов и однажды — еще и парт. Краску брали сами, сами красили, про сданные деньги никто не спрашивал. Деликатно, что называется, молчали…

Я тему школьных и садичных поборов ненавижу, потому что это всегда вопрос аркана, на котором толпа тащит тебя в светлое будущее. Особенно если речь идет о подарках учителям: такие сборы всегда объявляют родители троечников, активисты комитетов, они хотят за счет коллективного бюджета выслужиться перед учителем…

Ненавижу! Вот с тех пор как стояла одна в свои неполные двенадцать лет на ледяном крыльце больницы и думала, где мне взять деньги, ненавижу