Esquire отправился на фестиваль молодого европейского кино VOICES в поисках удивительных фильмов, о которых никто не слышал. И нашел минимум два — один художественный и один документальный.
Поездки по кинофестивалям для критиков в какой-то момент превращаются в крысиные бега по полю для «Монополии». Есть одни и те же клетки, на которые наступают все-все: Канны и Берлин, Венеция и Торонто, Сочи и Юта. Есть островки артхауса для самых упрямых — Рим, Локарно, Цюрих, Роттердам. И есть случайные броски костей, которые могут привести как к глубоко закопанным кладам, так и в душную тюрьму с надписью «пропусти ход». В этом году минимум два сокровища обнаружились на фестивале VOICES — восьмом за девять лет параде кино в городе Вологда.
Смотры в близких и дальних уголках России обычно делают ставки на что-то нишевое. «Край света» в Южно-Сахалинске полагается на местную экзотику, азиатских соседей и просветительские воркшопы. «Движение» в Омске ревностно отбирает национальные дебюты и прямо сейчас готовится ответить «Кинотавру», возродившему аналогичную секцию у тебя. «Окно в Европу» в Выборге — немножечко русский «Санденс», и его микробюджетные трагикомедии дарят зрителям скорее тепло, чем печаль. VOICES — один из немногих смотров, пытающихся привозить в Россию самое актуальное европейское кино. В английском языке для таких амбиций существует очень кинематографичная идиома — to go Thelma & Louise, «вызваться на миссию для самоубийц». Потому что добыча иностранных лент — работа для крупных хищников вроде ММКФ, а не для фестиваля в городе, где живет триста тысяч человек.
И тем не менее, пока VOICES справляется. Внеконкурсная программа этого года с ее повторными показами — практически сливки Берлина и Канн: «Между рядами» Томаса Штрубера, милое «Лицо» полячки Малгожаты Шумовска, пронзительные «3 дня с Роми Шнайдер» Эмили Атеф и, в день открытия, «Холодная война» Павла Паликовского. Плюс редкие находки прошлых лет — болгарский «Вестерн», хорватское «Министерство любви», израильский «Фокстрот». И неизбежная выставка достижений народного хозяйства России — «Война Анны» и «Лето», «Аритмия» и «Теснота», «Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов» и «Ваш репетитор».
Для местных жителей этот репертуар — возможность прикоснуться к эйфории творческого поиска, которую в какой-нибудь Москве перестаешь ценить, как быструю мобильную связь. Когда что-то работает повсеместно, это не замечаешь. В поездах, которые едут из Москвы в Вологду, не ловит даже 3G, поэтому ощущение изоляции возникает очень быстро. Но тем легче заметить потом горячее чувство причастности, родившееся в других людях. Поэтому местная молодежь и не только молодежь фестиваль ценит и охотно записывается в волонтеры — сопровождать заседающих в жюри звезд вроде Ирины Горбачевой и Алексея Федорченко; помогать гостям из Франции, Ирландии и Сербии; просто носить белоснежные свитшоты, свидетельствующие о принадлежности к особому веселому братству. Такая же атмосфера царит на «Санденсе» и в «Торонто», но там волонтеров благодарят перед каждым показом, а в Вологде им хлопали лишь на церемонии закрытия. Но это повестка местная, а для всех российских охотников за отличными фильмами у фестиваля есть минимум две хорошие новости — художественный «Майкл взаперти» и документальный «Верила-верю».
Верила-Верю. Трейлер from Masha Kosobokova on Vimeo.
«Верила-верю» — российское артдок-кино, которое умудряется сделать то, что не удалось американскому игровому сериалу Roadies: очень весело рассказать о жизни музыкального коллектива, путешествующего по стране. Действие роуд-муви начинается в Приморье, а заканчивается в Бурятии; герои — настоящий ансамбль казачьей песни «Круголеты». Съемочной группе под руководством двух режиссеров Марии Кособоковой и Полины Завадской удается стать для героев настолько незаметными и прозрачными, что и те перестают быть непроницаемыми — и открываются, живя в кадре, а не играя."Круголеты" — это трогателные школьники и неунывающие взрослые; несостоявшиеся актрисы и голосистые ведущие корпоративов; рубахи-парни и хрестоматийные женщины из русских селений. Легко представить, как обошелся бы с таким материалом документалист-хищник или документалист-скептик: взял бы и попрощался в очередной раз с Россией. Но авторы фильма не жалеют героев, не смотрят на них свысока, не идеализируют их и не подыгрывают им в монтажной комнате. А просто любуются и без помех передают полученную картинку зрителю. Получается очень человечная, теплая и честная история о том, как живут и поют люди далеко-далеко от сердца России; впрочем, после такого кино и непонятно, где на самом деле располагается это сердце. Про анатомию нашей страны ведь ясно только одно: куда не ткни — везде больно. Большая удача фильма — то, что каждый из героев, несмотря на документальный подход, переживает собственную драму. В один кадр, как в одну реку, нельзя войти дважды. И герои, и коллектив на протяжении фильма незаметно трансформируются во что-то новое. Речь не обязательно об изменении — драматургии достаточно и осознания. Для документального кино, проживающего с персонажами короткий отрезок их пути, зафиксировать эту эволюцию и разложить ее по полочкам — серьезный успех.
Но «Верила-верю» — все же кино для зрителей с особым фокусом и высоким болевым порогом; совсем другое дело — художественный фильм «Майкл взаперти», проходящий по статье универсального артхауса. В прошлом году картина выиграла все, что могла, на ирландских фестивалях, а этой весной вышла в национальный прокат и всего пару месяцев спустя оказалась в России. Режиссер Фрэнк Берри записал для вологжан видеообращение, в котором рассказал, что Ирландия давно живет в состоянии гуманитарной катастрофы: социальная среда толкает подростков на правонарушения, судебная система отправляет их за решетку, а из тюрьмы львиная доля этих детей выходит уже профессиональными преступниками. Проповедовавший с экрана кинотеатра Берри этого не видел, но россияне ему кивали: проблема Ирландии, увы, не уникальна. «Майкл взаперти» — мускулистая и массивная тюремная драма, некоторые группы мышц у которой проработаны не хуже, чем у «Пророка» Жака Одиара. В обеих картинах герой попадает за решетку напуганным подростком, а выходит (или не выходит; или выходит, но ненадолго — каким бы крепким ни был этот фильм, спойлеры могут сломать ему хребет) жестоким мужчиной. Отчего-то в последнее десятилетие такое кино лучше всего получалось у хорошо умеющих скрывать свою ярость французов. В 2017-ом году на одном дальнем российском фестивале вдруг показали драму Жан-Стефана Совера «Молитва перед рассветом» — невыдуманную историю английского боксера Билли Мура, выжившего в аду тайской тюрьмы. Совер снимал ее с настоящими заключенными и в итоге у него получился эпос, в котором зритель с крепкими нервами увидит новый «Шантарам», а зритель помягче — рукотворный ад.
Но ирландский школьник Майкл — не английский боксер и не привыкший к борьбе мусульманин из Франции, поэтому его история даже страшнее. Парень водится с мелкими гангстерами из Дублина, потому что так делают все, и помогает им в мелочах, потому что не помочь — стыдно и страшно. Оказавшись в тюрьме, он вновь оказывается перед выбором: стать беззащитным изгоем или притереться к системе. Каждый новый день за решеткой — этап кафкианского превращения в писклявую мышь или опасную крысу. А каждое предложение помощи — мышеловка; чтобы вырваться из нее, нужно как можно скорее стать зверем побольше. Начинающий актер Дэфид Флинн, сыгравший пока всего в двух фильмах, покажи его широкой публике, наверняка отобьет всех поклонниц Тимоти Шаламе: это совершенно точно будущая звезда, и, скорее всего, не только ирландского кино. Режиссера Фрэнка Берри, упрямо работающего в Ирландии уже 20 лет, теперь тоже, хочется верить, ждет прорыв: одного взгляда на постер«Майкла взаперти» достаточно, чтобы понять, что это международный хит.
Что важнее, «Майкл взаперти» — это не только оглушительная драма, но и кино, что называется, прямого социального действия. Подобно «Розетте» братьев Дарденн, оно, теоретически, может привести к настоящим переменам. Надо лишь, чтобы его посмотрели нужные люди. Хочется верить, что фильм до них дойдет.