Сегодня модно создавать театр в «особенных пространствах» – где угодно. На улице и в подземных переходах, в супермаркетах и подвалах, на заброшенных фабриках и заводах, в бывших больницах и казармах. Такой тип театра называют «современным искусством». И сторонники его не раз жаловались, что именно в провинции экспериментальное и «смелое искусство» приживается с большим трудом. Наша провинция, сетовали они, по-прежнему любит «театр с колоннами и бархатными креслами».
«Право на судьбу»
Я и хочу рассказать об уникальном и, пожалуй, единственном в мире Театре на повети. Пове́ть – это верхняя часть хозяйственной постройки на крестьянском дворе, примыкавшая к дому – в основном на Русском Севере – под одной с домом крышей. Здесь хранили сани, телеги, колеса, сбрую и другое имущество, укладывали сено и солому, летом часто спали.
Но сначала признаюсь: я тоже люблю «театр с колоннами». Люблю чистый театральный дом и тот дух театра, который хранят в себе знаменитые провинциальные театральные хоромины как, например, Иркутский и Ульяновский драматические, напоминающие знаменитую петербургскую Александринку. Но безусловно и то, что в «современном театре» я не ищу «хоровой монолитности» и «психоделический галлюциногенный трип».
Театр на повети не опускает зрителя в «подвалы подсознания», не подвергает насилию с помощью искусственной иммерсии (от лат. immersio — погружение). Конечно, проще нацепить на зрителя «кандалы», отобрать личные вещи, заставить идти по абсолютно темному коридору, объявив все это условием «театрального эксперимента». Труднее иной путь, по которому и пошли в архитектурно-этнографическом музее «Семенково», что расположен в двенадцати километрах от Вологды, в направлении знаменитых Кирилло-Белозерского и Ферапонтова монастырей.
Да, музей. На тринадцати гектарах земли, под открытым небом смоделирована северная русская деревня рубежа XIX–XX веков. 12 домов образуют две улицы. А это 12 статных и мощных домов, храм и часовня, 17 надворных построек (амбары, мельницы, колодцы, качели).
Молодой коллектив научных сотрудников и служителей музея при директорстве Наталии Олеговны Киршиной регулярно выходит из регламента своих должностных обязанностей. Музейные работники становятся актерами, участниками народных игр и забав – ведь музей живет по народному и православному календарю.
Рождество, святые вечера, заговенья, свадьбы на Красную горку – вся русская праздничная культура сотрудниками освоена. Я всякий год еду к ним на Святки смотреть вертеп (сама директор играет святочное вертепное представление о Рождестве младенца Христа), а потом еще и хожу по избам. И в каждой избе свое дело: тут деток учат ангелов мастерить, там – народные посиделки и игры (уникальный опыт, когда мы, посетители музея, незнакомые друг другу, начинаем вместе играть), в другом доме масло бьют, а еще в одном – блины пекут! Все это делает крестьянские дома под северным небом обжитыми. А сам подход, когда результаты знания и научной работы становятся реальными практиками – они называют «живой интерпретацией». И техники такой живой интерпретации могут быть разными. В том числе и театр становится такой новой-старой, но и живой формой.
Уникальное, но и доминантное направление деятельности (научной и творческой) в Семёнково я назвала бы крестьянским.
Научный сотрудник музея Дмитрий Мухин предложил научно-просветительский проект «Право на судьбу». Чье право? Да крестьян – как главного тяглового, работного сословия. Действительно, о тех, кто составил главную трудовую силу страны, кто вспахал и возделал землю, накормил хлебом, распространился пахарем по всей Русской равнине и шагнул за Уральский хребет, мы знаем непростительно мало. Официальные патриоты крестьянами тоже не занимаются. Мы не различаем лица и судьбы крестьян – все они вплетены в одно общее полотно под названием «судьбы народные».
А в «Семёнково» захотели различать их голоса и «показать село как пространство пересечения человеческих отношений и судеб». Конечно, их творческий интерес к целостности крестьянской жизни оформился раньше, чем они выиграли в Благотворительном фонде В. Потанина грант (2 миллиона рублей) в конкурсе «Меняющийся музей в меняющемся мире». Дмитрий Мухин давно сидел в архивах – а что сохранили архивы? Ну, конечно, прежде всего, судебные распри и тяжбы. Но сквозь них и смотрели крестьяне своими подлинными лицами: документы позволили реконструировать жизнь крестьянских общин Русского Севера.
Русское самоуправление на Севере, когда «до Бога высоко, до царя далеко», традиционная политическая культура в вологодской деревне рубежа XIX–XX веков – вот какую жемчужину нашли в музее! И нынче, когда все регионы заняты разработкой своего «привлекательного для туристов имиджа», мне кажется, что на Вологодчине как-то мало понимают, каким богатством владеют в «Семёнково».
Ни такой программы, ни такой живой интерпретации крестьянской общинной жизни нет, как я понимаю, нигде.
Их живой музей к Театру на повети подбирался неспешно.
«Мы, собравшись, постановили…»
Кого сегодня не волнует тема власти и кому не кажется, что он не имеет никакой власти для решения существенных вопросов?
Ну конечно, есть музей ГУЛАГа, скажете вы, – и там всё сплошь про власть. Тоталитарную. Об этой же власти снимают кино и ставят спектакли. И тема «лагерная» в большом ходу. И тема репрессий не личности, но народов – тоже не исключается из повестки дня десятилетиями, да и подается всё это под соусом «исторической травмы», нанесённой русскими иным народам.
В «Семенково» не гонятся за модными политическими трендами и тенденциями. Они просто работают: комплексно реставрируют и изучают структуру сельской власти в дореволюционной России, реконструируют отношение к власти самих крестьян (которые, скорее, старались избегать быть старостами, потому как это был тяжелый и очень ответственный труд, но и избежать этой участи почти никому не удавалось – должности были выборными). И наконец, в музее создали редкую и единственную в стране интерактивную экспозицию, посвященную общественной службе крестьян – «Мы, собравшись, постановили». Это был институт прямой демократии (прямых выборов). Научные сотрудники ввели в интерактивное пространство музея образы старосты, сборщика податей, полицейского, десятского, стараясь как можно более достоверно показать характер взаимоотношений в северной деревне. В музее уверены: «Уникальным примером функционирования институтов прямой демократии может служить система общественного крестьянского управления рубежа XIX–XX вв.».
Тут важен еще один момент: законодательство должно было взаимодействовать с традиционной народной культурой. Традиция не меньше закона управляла жизнью крестьянина. Как крестьянин понимал «честь», «службу», «общество», «труд», «семью»? От понимания этих «столпов» и рождался особенный сплав традиции и законодательства, дав уникальную систему управления. Исследования в Семёнково показали, что «из-за большого количества выборных должностей представители каждой крестьянской семьи Вологодского уезда должны были служить не реже, чем раз в 3–4 года; сходы не менее чем 8 типов также проводились регулярно. Поэтому активное участие значительной части крестьян в общественном управлении было нормой. Но отношение самих людей к выборам было неоднозначным».
Экспозиция разместилась в памятнике архитектуры XIX века, (перевезен в музей «Семенково» из дер. Бор Нюксенского района) – доме Храповых.
Глава дома – Осип Степанович Храпов – был сельский староста, волостной старшина, гласный уездной земской управы, попечитель Богоявленской народной библиотеки, заведующий тотемским почтовым трактом, то есть он сам был представителем системы крестьянского управления Устюгского уезда конца XIX века.
В доме Храповых действуют следующие экспозиции: «Общественная квартира», «Сельская школа», «Мы, собравшись, постановили». Общественное самоуправление – дело ежедневное, его не отложишь «на потом». Все самые существенные вопросы решались на сельском сходе («Глас народа – глас Божий»). Меня особенно поразила «пространство Власти» – это небольшая комната прямо под крышей повети, к которой ведет лестница «восхождения», на которой написаны все многочисленные обязанности выборных лиц, и лестница «нисхождения», спускаясь по которой можно прочитать, за что и какой полагался штраф: староста на сход не явился, за что ему 2 рубля штрафу; крестьяне общества дорогу не ремонтировали, за что со старосты 3 рубля штрафу…
В общем, не только фольклор песенный и не только праздничная культура (что наиболее распространено) интересует сотрудников музея «Семенково». А вот в самой комнате с низким потолком мы видим лубочный герб с двуглавным орлом на этом потолке (входящий головой «потолок подпирает», ощущая «давление власти»). По стенам расположены знаки, которыми отличали тех, кто имел выборные должности. А когда ты садишься на стул крестьянского старосты – дух захватывает: под ногами глубокий колодец с редкими огнями-светляками, высвечивающими его уходящую глубь то ли в толщу жизни, то ли в глубину веков, то ли в тьму обязанностей сельского старосты… В общем, в народном представлении власть – не сласть…
В программе «Мы, собравшись, постановили…» есть и еще одна часть – это бродилка по крестьянским домам, полям, с заходом к мельнику, к сельскому старосте, в крестьянский дом. Время действия – 1898 год. Мы стали свидетелями того, как проходил волостной суд; как разрешались крестьянские споры внутри семьи, между семьями; побывали и на крестьянском сходе, и на процессе по обязательствам семьи-приемыша для пропитания престарелых, неработных крестьян. И в основе всего – архивные документы, которые одушевлялись научными сотрудниками, участвующими в живых картинах. Сотнями крестьянских историй и документов располагает нынче музей. Этот процесс одушевления документа они назвали созданием антропологического спектакля.
«Родная мать»
Антропологический спектакль. Так можно назвать драму в одном действии «Родная мать», что была показана в Театре на повети.
Здорово! Наука о человеке через создание образа – это умно. Но к спектаклю они подбирались медленно. Тут нужны искусные.
Сначала делали фильм для экспозиции. Для участия в фильме пригласили как раз не актеров – а самых что ни на есть деревенских людей, в которых вдруг проснулась генная память, и заговорили они голосами предков. Но учить слышать и понимать историю, которой уже больше ста лет, они начали в «Школе музейной интерпретации».
Вот что говорит Наталья Киршина: «Ее ученикам – жителям областного центра вне зависимости от возраста и социального статуса – будут предложены занятия по этнографии деревни, актерскому мастерству, сценической речи. Интерпретаторов познакомят с традиционным бытом, общественным устройством вологодской деревни, особенностями народного костюма и основами фольклора. Благодаря акции “Музей на колесах” крестьянские истории из прошлого на общественных началах будут гастролировать по всей Вологодчине». «Школа» и сейчас работает. А критерии у тех, кто учит, такие – корректность и правдивость.
И все же для проращивания на повети спектакля они пригласили профессионального режиссера Ольгу Бороздину и актрису Любовь Губернаторову на главную роль Матери (Анны Николаевны Дудниковой). Все остальные герои сыграны сотрудниками музея. Сценарий написал Дмитрий Мухин на основе архивных материалов Трегубовской волости Устюгского уезда. Свет поставил Степан Анкудинов.
Сама по себе история, которая легла в основу сюжета – простая. В семье Дудниковых умер домохозяин. Сельский сход постановил – быть домохозяином старшему сыну Дмитрию Власьевичу (играет Юрий Матвеев). Но мать, по сути, а не по закону, оставалась в доме главной. А сынам захотелось пожить по своей воле. Старшенький-то и призывает в дом старосту Федора Павловича (Дмитрий Мухин), чтобы тот напомнил матери о решении схода. Появление старосты в доме – это уже не просто обозначение зреющего конфликта, когда семье не хватает внутренних сил все замирить и сгладить. Это уже публичный акт! Но тут и младший сын Михаил Власьевич (Анатолий Перевозников) заявил о своих законных правах. Мать принимает решение делиться. Но она знает и другое: как царство разделившееся в себе не устоит, так и дому устоять нельзя.
Разделились сыновья, и будто чужими друг другу стали.
Мы присутствуем при дележе всего имущества (сцена вмиг наполняется мешками) – разделение прошло мирно, а мать «пропитывать» решено по очереди. Вот и ходит она от сына к сыну. Вот и видит, что старшенький-то совсем не имеет тяги к хозяйству. Апофеозом его несподручности к крестьянскому делу стала сцена, когда сын приглашает мать попить чаю. Мать же прекрасно знает, сколько стоит этот настоящий китайский чай, который их крестьянскому сословию не с руки было пить (не экономно – пили так называемый русский чай, Иван-чай). Старший сын весь в долгах, но зато попивает модный, изысканный и благородный напиток. И откуда в крестьянском сыне этот избыточный «артистизм» натуры?!
А вот и младший учудил тоже: сепаратор прикупил. И мать воспринимает эту машину как предвестницу конца света, несмотря на то, что у этого сына как раз хозяйство идет в гору. И тут снова побеждает глубина и сила традиции: сепаратор решают спрятать, чтобы не было конфликта в доме.
У старшего за долги несут из дома самовар, и мать стыдливо прикрывает его ветошкой, чтобы позору меньше было. А у младшего дом в избытке. И начинает мать, то спросив, а то и без спросу, ценные вещи к старшему носить, из долгов выручать, чтобы дело не дошло до волостного суда.
Но бедой ведь тоже можно по-разному распорядиться. В этом спектакле нависшая судебная угроза братьев сблизила, – снова сделались они братьями, прилепились друг к другу, а мать меж ними стоит – связала символические заборы их домовладений своим поясом… Навек.
Это не бытовой и не этнографический театр. Опыт живой интерпретации требует от актера не психологизма, но иного существования. Как назвать его? Тут стоит говорить о связи, об отношениях, которые возникают в интерпретаторе-актере – говорить о причастности всех их к материалу, с которым работали как исследователи, а теперь – как художники.
Острая, ясная гармония. Без всякой психоделической и психологический мути.
Когда-то А. Солженицын сформулировал принципы выживания зэка: «Не верь, не бойся, не проси». Так вот, принципы крестьянской жизни – это, конечно, не просто выживание, но жизнь, в которой есть, напротив, вера и доверие друг к другу, есть надежда матери, есть просьбы брата и даже старосты, который дает, вообще-то, этический урок, особенно актуальный сегодня. Из любой проблемы сегодня принято делать скандал. Чем более она личная – тем более привлекательная для разного рода шоу. А в сельской общине была иная стратегия: сначала решать спор внутри семьи, а уж потом привлекать лицо стороннее – старосту, а уж после – сход (мир) сзывать. А вот волостной суд – дело последнее, а часто и постыдное!
Спектакль назвали «Родная мать», указывая на высокую этическую ценность родства. Любовь Губернаторова в своей героине подчеркивает именно бесконечную силу любви как прощения, и поэтически переживает чувство вины (она ведь знала, что старший не станет настоящим домохозяином – натура не та!).
Но роднее, то есть ближе к сердцу, в этом спектакле становится буквально все: когда под самые стропила стильно убранной под театр повети уходит театральное небо, вписываясь в скаты крыши; когда дышат теплым покоем настоящие мощные бревна; когда над «зеркалом сцены» установлен экран, и мы видим прошлое, становящееся в театре (с его чудом все превращать в «здесь и сейчас») живым, включенным в спектакль.
Но в Театре на повети и зрителям удобно (разноуровневые тумбы могут мгновенно становиться и столами, и стульями, и скамьями). Всё – даже фотографии актеров в ролях, состаренные и подсвеченные в стиле Прокудина-Горского, развешанные по правой стене – всё работает на то, чтобы мы открыли дверь в дом Дудниковых, в семейной истории которых так много этически ценного – непобедимости злом добра.
Естественная среда спектакля (поветь) дополнена мобильной (что важно, деревянной) декорацией: два помоста с низкими заборами-поручнями и деревянная же связь между ними легко трансформируются. То соединяются, то расходятся по разным сторонам сцены – вслед за людьми. И будто проводники между старинными крестьянами и нами – по бокам от зеркала сцены расположены те, кто живым голосом сопровождал спектакль. Поют народные песни или задают ритм деревянными ложками и барабаном Кирилл Дубинин, Анна Никифорова, Софья Петрова, Юлия Черноусова. (Режиссер Ольга Бороздина придумала отличную мизансцену семейного обеда – мы слышим только стук ложек. И в этом стуке каждого из героев ритмически обозначен и его характер, и будущий конфликт (раздел).
Театр на повети удивительно много дает нам, нынешним: делится теплотой старины; обнажает перед нами «костяк мироздания», который зовем мы дом и семья; а всё вместе преподносит нам урок этики – этики целого, в конце концов, удержавшегося любовью внутри себя и не распавшегося на «законные осколки».