Город, не знавший колеса. Продолжение
 
Мы спали на еловом лапнике. Под бок мне забралась андреевская лайка и посапывала в ухо, и сам капитан тоже похрапывал. Я проснулся часа в три от криков совы.
Спать уже не хотелось. Я вышел на волю. Огромная красная луна зависала между сосен и казалось, что можно подойти к ней и потрогать рукою. Летучие мыши черными тенями метались по лунному диску, потом, как в замедленной съемке пролетела сова.

Удивительно было, как луна оказалась в лесу? Рядом с избушкой…
Я пошел к ней. Но через несколько шагов загадка открылась. Избушка стояла на высокой песчаной гриве, поросшей сосняком. Грива закончилась, передо мной внизу текла река, видимо, это был рукав Модлоны. А дальше шла низина, заросшая осокой и камышом. Луна, все такая же багровая и огромная все так же зависала над миром.

Я вернулся к другому краю нашего соснового пристанища. Занимался неуверенный рассвет, отблески его играли в темных водах реки. В том месте, где я вчера ловил лещей, в устье ручья шла какая-то неустанная работа. На воде плавились круги жирующей рыбы, тростник, хотя ветра не было, волновался. Из глубины зарослей доносилось чмокание и чавкание. Это кормились лещи, подрывая на дне корневища.

— Вот бы здесь бросить сетку, — подумал я. — Вот это был бы улов!
Андреев неслышно подошедший, стоял рядом, взволнованно поглядывая на устье ручья.
— Давай, бросим сетку, — сказал он. – Поботаем!
Мы напились холодной ухи и пошли ставить сетку. Но я остановил капитана:
—Давай для начала попробуем половить на удочки. Порадуемся.

Казалось, что я вернулся в детство. Рыба клевала беспрестанно: крупные окуни, плотва, лещи. Щука жадно хватала наши блесны.
Когда солнце поднялось над Модлоной, у нас была полная шарманка рыбы: килограммов двадцать. Дальше ловить не было смысла. Нужно было спасти эту рыбу.
Мы вычистили ее, посолили, переложили крапивой и осокой.

— Теперь едем на Воже, — сказал капитан, он же композитор, создатель песни о родине. — Ты, думаю, никогда не был в городе Чаронде. Едем…

О Чаронде я не только слыхал, но даже летал над нею, когда мы в конце восьмидесятых снимали с Сашей Сидельниковым фильм о судьбе крестьянства в 20 веке. Кто не поленится может найти в интернете фильм «Преображение». Селение это в два десятка домов, с церковью на берегу гигантского озера Воже, с огородами с другой, зажатое болотами и отрезанное от мира реками, поражало своей отрешенностью от мира.
Я полез в справочники, которые утверждали, что Чаронда – бывший город… Вот как?

Считается, что это селение было организовано в 13 веке на торговом пути из Волги в Беломорье. Скорее всего рыбацкая деревня была здесь всегда. Чего же не жить здесь человеку, коль рыбы полно, зверя в лесу хватает, и даже землицы клочок есть, чтобы нарастить овса да репы… Но вот с развитием торгового пути, а это был кратчайший путь на Север с выходом на заграницу, и Чаронда стала быстро развиваться.
На этом пути стояло несколько городов, жизнь которым дала эта удивительная дорога. Самый известный Каргополь. Но трехсот километровый участок от Белого озера до Каргополя был пустынным Единственная рыбацкая деревня — Чаронда, отвоевавшая на топких берегах озера Воже песчаный уголок, стала опорным, перевалочным пунктом этого пути. Ее жители промышляли рыбой, проводили караваны по Модлоне и Свиди, занимались торговлей.

Такое положение обеспечило Чаронде бурное развитие. Ее расцвет пришелся на XVIII век — в 1708 она получила статус города, став центром Чарондской области, которая была включена в состав Архангелогородской губернии. В те времена здесь было более 1000 дворов, около 10 000 населения.
Но XVIII век стал и веком конца водно-волоковых путей. Была построена Мариинка, потом Северо-Двинский канал герцога Александра Вюртембергского. Сухопутные дороги стали достаточно совершенными, чтобы доставлять грузы.

Городом Чаронда была всего пол века — в 1770-х годах она снова стала селом, а к революции 1917 года здесь жило уже менее 1000 человек. Город, ставший «неперспективной деревней», постепенно умирал.

… Андреев завел мотор, и мы снова поплыли по Модлоне, пугая уток и петляя средь бескрайних просторов осоки и камыша… Часам к десяти Модлона распустила многочисленные свои рукава и мы вышли в озеро. Просторы его поражали. Шестьдесят километров в длину, до восенадцати в ширину. Где-то справа в озеро впадала самая крупная река — Вожега, на которой километрах в десяти от Устья начинались деревни. Все остальное пространство подчинено было воле озера, превратившие ближайшие территории в топкие ие непроходимые заросли.
Слева должен быть тот самый мифический город Чаронда.

Но мы увидели другой город, поразивший наше воображение. В обе стороны от устья Модлоны по границе тростника роились свайне домики рыбаков и охотников. Их было великое множество, они соединялись друг с другом переходами из жердей и необрезных досок, образуя целые улицы, бесконечно длинные и обжитые. Только вот людей в этих домиках не было. Видимо, не сезон.
Мы походили улицами этого удивительного селения. Домики были открыты, можно было затопить печки, сварить еды, погреться и хорошо отдохнуть на нарах под плеск волн.
Я закинул удочку с мостков и тут же поплавок скрылся под воду. Окунь, второй, третий. Клев был сумашедшим настолько, что я смотал удочку.
А между свай тем временем покатились, пришедшие со стороны Чаронды волны. Мы с Андреевым переглянулись. Налетевший ветерок быстро раскачивал озеро, по которому понеслись стада белых бурунов.

— Сегодня нам в Чаронде не бывать, — сказал старый капитан. — Да по всему видно не бывать и завтра. Поедем-ка мы домой. Пусть старуха нам пироги печет…