Вернее та, в которой прошло детство. Большая деревня на сто сорок дворов. В ту пору, когда мне было пять лет, жило в ней семьсот человек. Да в окрестных деревнях Острове да Ванееве человек до пятисот. Экая сила!

Как выйдет колхоз на сенокос на заливные луга – праздник души… Все звенит: и косы, и воздух… И песни, и комары над вечерним костром звенят… И кажется, ты сам звенишь и улетаешь вместе с дымом в звенящую звездную ночь… 

Я не мог видеть, какой была жизнь в этой деревне пять лет назад, двадцать, до революции. И кажется старопрежняя жизнь нереальной, сказочной, ненастоящей. А нынешняя стартовала с точки твоего рождения. Что уже было в этой деревне к твоему появлению в ней? 

Первое – магазин с широким крыльцом, на котором часто сиживали мужики после праздников, ребятишки, когда завозили что-то вкусное… Например, неизведанные никем груши. 

Колхозная контора. В ней вечно было шумно, в воздухе плавали сизые клубы махорочного дыма, деревенский молоковоз яростно крутил ручку телефона и кричал в трубку: 

- Алё! Это Ваня Фунтиков с Потереева. Причепи-ко мне маслозавод… Это Ваня Фунтиков… 

Рядом с конторой стоял деревенский клуб, в котором крутили по заказу едва ли не раз в неделю любимый фильм «Свинарка и пастух», за клубом была почта, за почтой пожарный сарай с помпой и пожарными рукавами, пожарными топориками и баграми. На двери сарая висел плакат, исполненный на листе железа:

«Все здесь кое-как хранится, 
В бочке высохла вода… 
Ну а вдруг пожар случится, 
Чем тушить его тогда?» 

Через дорогу был большой пруд, из которого летом брали на поливку воду, а зимой на нем катались на коньках и сражались в модный тогда хоккей, гоняя консервную банку. На берегу пруда стояла беленая сыроварня с ледником и галдареей. Может быть, когда-то и делали здесь сыры, но в наше время она превратилась в сепараторное отделение, где сепарировали молоко. Сливки отправляли в Шексну на маслозавод, а себе оставляли обрат на выпойку телят. 

В выборы на галдарее торговали пивом из бочки, конфетами и яблочным повидло из больших жестяных банок: 

- Николай Афанасьевич! Свешай-ко мне пол кила погиблы… 

На другой стороне пруда стоял родильный дом, пропахший хлоркой и йодом, чуть дальше колхозная пилорама, еще дальше колхозная кузня со станками, в которых ковали колхозных лошадей… 

На другой стороне деревни в окружении школьного сада -огорода стояла двухэтажная деревянная школа. У школы были свои мастерские, своя теплица, крольчатник и даже инкубатор. В то время большое значение придавали трудовому воспитанию школьников. 

Мы работали в поле, помогали телятницам обряжать телят, наиболее сноровистым доверяли управлять лошадьми… 

Что еще было в деревне и вокруг ее. Ветеринарный пункт и с домом ветеринара, стоящим поза деревне, куда часто наведывались зимой волки, коровники, свинарники, бычатник, конюшня… 

На Шексне реке – пристань и остатки шлюза Судьбица Мариинской водной системы… 

Да еще в деревне был детский садик, в который я ходил ровно два дня до его закрытия. И дальше, кажется, моя жизнь свелась к предназначению констатировать деградацию уже созданного кем-то ранее гармоничного, обустроенного деревенского мира. 

В моей жизни весь этот развал начинался с того самого деревенского детского садика…