Роман Прилепина «Обитель» никогда не станет явлением мировой литературы… В романе Донны Тартт «Щегол» первые 250 страниц скучно, а потом становится интересно… Фильм Юрия Быкова «Дурак» — такое дерьмо, что нельзя было посвящать его Алексею Балабанову… Фильм Андрея Звягинцева «Левиафан» русофобский, он же — потрясающая трагедия…

Тьфу, черт! Почему я должен слушать все это? Как это получилось, что эфир, фейсбук, печатные издания забиты искусствоведческими суждениями вот такого детсадовского уровня?

Они ведь даже еще живы в основном — люди, из-за которых я не пошел в медицину, а пошел в искусствоведение. Или совсем недавно еще были живы. И я ведь помню, как учитель мой переводчик Николай Живаго говорил про трудности, возникающие при переводе стихов с итальянского, где все рифмы женские, на русский, где половина рифм мужские. И я помню, как Александр Житинский читал мне, подростку, тот кусок из набоковского «Дара», где стихи записаны прозой, самозарождаются из прозы и снова в прозе растворяются. Читал и рассказывал о традиции записывать стихи как прозу, начиная с Пушкина, у которого в «Капитанской дочке» «Не приведи бог видеть русский бунт» — ямб, а «Ну, барин, беда, буран» ритмически повторяет народную песню «Барыня».

И я ведь помню, как Кама Гинкас сказал мне:

— Обрати внимание на последнюю ремарку в пьесе Чехова «Иванов». «Отбегает в сторону и застреливается». Что это за мир, в котором, даже чтобы застрелиться, надо отбежать в сторону?

Я ведь помню все это. Захватывающие разговоры об искусстве, которым можно было предаваться каждый вечер и не замечать, что на столе только картошка в мундире и обжаренная на всякий случай зеленоватая вареная колбаса. Куда все это подевалось? То, что я говорю — это стариковская ворчба? Или вправду не осталось в публичном поле никакого искусствоведения, кроме лекций Дмитрия Быкова о литературе? Да и они отравляются тем фактом, что прекрасно говорящего о литературе Быкова вечно интервьюируют про волатильность рубля, в которой он ничего не смыслит.

А ведь было бы интересно. Мой учитель театральный критик Борис Любимов часто повторял, что критика — это наука открывать прекрасное. Не закрывать ужасное, не отбрасывать, не оценивать на уровне «не понравилось», не орать, что новая книга или фильм никуда не годится, но раскрывать, обращать внимание на открытия, даже если не понравилось.

Мне было бы интересно говорить и слушать про удивительный язык игнорирования, который изобрел Прилепин.

Про «Щегла» Донны Тартт интересно, что две главные героини списаны, буквально скопированы с героинь «Всей королевской рати» Роберта Пенна Уоррена. Что Донна Тартт как будто переносит классическую, то есть южную американскую литературу в Нью-Йорк. Южная литература, основанная на том, что «нас разбили янки, но мы сохранили наш южный образ жизни», переплавляется в нью-йоркское «нас разбомбили террористы, но мы сохранили наш нью-йоркский дух».

И еще загадка про Донну Тартт. Какую, кроме «Щегла» вы знаете книгу, в названии которой — птица, сюжет вертится вокруг картины и часть действия происходит в России и на Украине? «Белая голубка Кордовы», разумеется. Через пятьсот лет исследователь Донны Тартт наверняка бы подумал, что она сделала «Щегла» из «Белой голубки» Рубиной, как Шекспир сделал «Ромео и Джульетту» из новеллы Маттео Банделло.

А про фильм «Дурак» интересно, что чиновники там хоть и убивают друг друга, но все друг другу свои, как налетчики в «Одесских рассказах» Бабеля. А народ — все друг другу чужие, как бойцы в того же Бабеля «Конармии».

Про «Левиафан» же Звягинцева интересно, например, вот что. Из всех персонажей своей картины режиссер больше всего похож на самого отвратительного, на мэра. Этот мэр — бандит, убийца, живет в чудовищном мире, который сам же создал, и тщится исправить этот мир тем, что строит посреди мира церковь — нечто, по его мнению, прекрасное. И пока строит, убивает еще, и делает ужасный свой мир еще ужаснее. Так вот поразительнее всего то, что и режиссер Звягинцев посреди ужасного мира, в котором живет, громоздит прекрасную конструкцию своего фильма. И мир от этого становится ужасней, чем был.

А еще интересно… Нет? Не интересно? Запутались? Ну, тут уж ничего не попишешь.