К такому интервью я готовилась впервые. Я ехала на встречу с призером литературного конкурса «Страшная комната, или Паустовский в жанре хоррор», который проводила «Российская газета» среди своих читателей. Участникам нужно было написать продолжение жуткой истории о странном существе, приводившем в ужас постояльцев гостиницы из «Повести о жизни». Рассказ Андрея Смирнова получил специальный приз от Первой Образцовой типографии - прижизненное издание "Повести о жизни" Паустовского 1955 года. Всю дорогу я прокручивала в голове вопросы, думая, с чего начать - литературы или жизни: Андрей Смирнов отбывает наказание в шекснинской колонии ИК-12.

После получения пропуска и сдачи мобильника дежурному по унылой территории колонии меня провели в такое же унылое здание с надписью «Учебная часть».

В неожиданно уютном кабинете, который назвали классом, меня поджидал мужчина лет 50, плотный,  с умными светло-серыми глазами за стеклами очков. Я замешкалась, думая, что это сотрудник колонии и сейчас он проводит меня  на встречу с заключенным. И только когда он подвинул мне стул, я заметила на его черной рабочей робе бейджик с именем и фамилией – Андрей Смирнов.

Черный Мики

Сейчас я уже не помню, почему наша беседа началась не с литературного конкурса.

- Из школы надо было уходить, я устал от нее, устал учиться. Поработал во время обучения в техникуме переплетчиком в типографии, оформлял на заказ книги в подарок Брежневу, Раулю Кастро. Некоторые писатели сами заказывали подарочные экземпляры, например, Сергей Михалков. Но его самого я не видел. А вот Дудин приезжал – этот простой, зайдет, поговорит, везде нос сунет. Константин Симонов звонил – очень торопил, чтобы мы его книгу переплели. Оказывается, в больницу ложился, откуда уже потом не вышел. Я потом понял, что он торопил нас, чтобы сборник стихов его при жизни опубликовали. Успели.

Андрей Васильевич вдруг начал рассказывать, как поступил на истфак в институте имени Герцена, а потом подался в политику.

- Потом я пошел в райком партии, это был конец 70-х. Говорю, хочу работать. И началось - советы Европы, Ливерпуль, Лондон, Страсбург, Оксфорд. Это уже были такие европейские тренинг-курсы, когда я от правительства как руководитель общественной организации проходил обучение. Люди, в том же комитете по молодежной политике, знали, что я люблю все новое, и направляли меня учиться. Я всегда соглашался, тем более что люблю путешествовать. Госдума, Совет Федерации – приезжал, выступал, писал бумаги, аналитические записки к съезду «Единой России» мне заказывали писать. Было весело, интересно жилось.

- Когда вы впервые стали писать?

- В школе я сочинял истории, а в 11 лет понял, что делаю это лучше взрослых. Друзья просто заставляли меня придумывать истории, мы часами гуляли, я, бывало, по 11 часов рассказывал им про приключения. А записывать их не успевал.

Эти детские рассказы он записал уже здесь, в колонии, спустя десятки лет.

- Огромный объем! Я взял истории из детства, которым уже по 30-40 лет. Мне друзья давно говорили – «Напиши книгу!», пытались на магнитофон меня записывать. Я даже за деньги как-то выступал в литературном кафе в Петербурге, четыре вечера подряд по 2,5 часа рассказывал свою «устную» книгу. Она называлась «Черный Мики». Я ее на протяжении 30 лет потом ребятам рассказывал.

- Мики? Кто это?

- Это книга про ребенка-итальянца с исключительными способностями, который был злой и через злобу пытался стать добрым, и про взрослых. Мики умел брать энергию человека, который погибал. Совершая зло, он хотел измениться. Его таким сделали. В какой-то момент он взбунтовался и сбежал от доктора, который пытался использовать его способности. Мики появляется в лагере, но ребята там поняли, что с ними что-то не то и стали за ним наблюдать. И начинается борьба. Они не понимают, что это за человек. Начинают гибнуть люди. В конце концов ребята убивают Мики. По сути, злодея, но к которому они каждый год приезжают на могилу и кладут цветы. Он все-таки себя изменил. Но то, что он совершил плохого, за это он был наказан, он погиб.

" Ливерпуль, Лондон, Страсбург, Оксфорд..." все еще звучит у меня в голове, когда я выхожу из кабинета и вижу эту карту мира у выхода. Сейчас это всего лишь лист бумаги на стене класса в колонии ИК-12...

 

Я слушаю про Мики, и понимаю, что теряю нить повествования. Стать добрым через зло – в моем мире такое невозможно. Но я не перебиваю, это его история.

- Мики мог взять себе внешность доброго человека, которого все любят, к которому могут подойти на улице и дать шоколадку незнакомые люди. Мики хотел быть таким. Он подходил к такому человеку и говорил: «Я буду, как ты». А тот смеялся и говорил: «Нет, таким ты никогда не будешь!» А Мики в конце берет его внешность, глаза, имя, душу. Не знаю, откуда у меня эта история появилась, но помню, что когда рассказывал ее в юности друзьям, то концовку рассказывал уже сам себе, потому что мне самому было интересно, чем же она закончится.

История про Мики заняла 1200 тетрадных рукописных листов. В колонии время терпит.

- А здесь, в колонии, вы рассказывали эту историю про Мики?

- Особо нет. Здесь совсем другие люди… Когда смотрю на них, меня охватывает сильнейшая грусть. И так-то печально то, что происходит у нас в стране, а здесь совсем катастрофа…

Андрей Смирнов организовал в колонии литературный кружок. Чтобы избежать катастрофы или спасти самого себя?

- Вот я пытаюсь вести этот кружок, «заводить» людей, но это невероятные усилия. По 10-11 человек они собираются, ничего не знают, но по крайней мере слушают. Мы читаем стихи. Моя задача – чтобы читало как можно больше людей. Вот скоро будет мероприятие, посвященное Марине Цветаевой, 23 июня. Они расскажут о ее биографии, прочитают стихи. Сначала-то я хотел, чтобы они анализировали, спорили, например, про гибель Есенина - было ли это самоубийство или убийство, но понял, что людям тут это не под силу. Им сложно обсуждать. Застыли, остановились в развитии. Хуже нет, чем останавливаться. Рассказываю людям об авторах, чтобы они знакомились с ними, с их творчеством, учили стихи. Если у кого-то не получается – страхую. Воспринимают сложно, не понимают стихов, никаких. Но все равно приходят слушать. За два с небольшим года мы подготовили 70 литературных конференций. Каждую пятницу заседание литературного кружка.

- Молодежь меньше интересуется здесь такими занятиями?

- Да нет, возраст разный. 20, 30, 40 лет – разные все. Конечно, то, что хотелось, не получается – чтобы могли думать, культурно спорить, высказывать свое мнение. Нет ощущений самопожертвования, сопереживания. Эти люди ничего не будут двигать.

Я ловлю себя на мысли, что забыла про то, где нахожусь, и хватаюсь взглядом за темную статуэтку кошки на фоне нарисованного окна в нарисованный мир.

 

«Я бы здесь вообще все поменял»

- Вот, сейчас Кончаловского читаю, - Андрей Васильевич кивает на статью в «Российской газете», которую он выписывает в колонии.

«Дело не в свободе…» - обрывается заголовок сложенной вдвое газеты. Но мне сейчас не до Кончаловского, и почему-то даже не интересно, в чем, по его мнению, дело.

Андрей Смирнов продолжает что-то говорить, но я уже не слышу. Это происходит не со мной. К реальности меня возвращает упоминание о Владимире Тендрякове.

- Неправильно у нас учат, не умеют вовлечь. Я когда вспоминаю в школе уроки литературы, на которых было скучно, и я все никак не могу понять, не дорос я до нее, что ли? А когда учительница вдруг решила не по программе поговорить про Тендрякова, его «Весенние перевертыши», я же запомнил все эти нравственные понятия, которые там были, почти слово в слово. А серьезную классическую литературу в том возрасте я не читал, потому что не понимал. Вот я прочитал у Майн Рида - «Им было ничего делать, они пошли поохотиться, убивать животных». Я эту книгу тогда закрыл и больше этого автора не читал. Убивать животных, потому что нечего делать?! Я балдел от Горького, это величина безумная. Но каждый приходит к своему, надо попасть в возраст. А в школах этого не делают.

- А здесь?

- Здесь другие законы. Я бы здесь вообще все поменял. Надо уметь каждого человека сделать хоть в чем-то победителем, я так в своем лагере с детьми работал. Вот у меня был такой Попов, ужас ходячий, а я ему говорю: «А ты выучи столицы». Он их учил три месяца, выучил все. И стал всех побеждать, потом в медицинскую академию поступил. А был никто.

- Что за лагерь? Вы там были вожатым?

- Нет, это был мой лагерь. Подготовка спасателей, скауты, брейк-данс, рэперы, спортивные направления. Получилось случайно. Я когда был ребенком в лагере, то попал в отряд, где другие дети были младше меня на два года. И оказалось, что я могу решать – вы не будете драться, вы не будете сквернословить. И тогда я понял, что может быть такое сообщество, где ты можешь решать, определять, устанавливать мир, справедливость. Это великая игра.

- У вас тогда получилось это?

- Да, пока я был в смене, все было хорошо. А когда потом в отряд приехали другие ребята, в первый же день случились три драки. Так я отработал старшим пионервожатым, и понял, что это не то. И тогда я создал свой лагерь «Большая медведица». Это был мир, который я сам пытаюсь понять и изучить. Что такое счастливые люди? Лагерь был необычный. Отбой в два часа ночи. Да, строгие линейки, зарядки. Но был мир, где они могли раскрыться, постоянные игры. Лагерь, где не нужны были дискотеки. Они сами убирались, дежурили на кухне. А вечером я шел смотреть на счастливых людей, говорил жене: «Пойду погуляю по лагерю». Лесной лагерь, живут в палатках, где все сами обустраивали, с пилой, с топором. За 25 лет у меня в лагере было всего три травмы, случайные.

О лагере он рассказывает так, будто это тоже одна из глав его истории – так же, как типография, райком партии и Черный Мики. Только эта – самая длинная, кульминационная.

- У меня были рейтинги, так можно было заработать право на поездку за границу бесплатно. Это был фантастический мир, когда люди едут в эту сказку, смотрят города. У меня был волшебный лагерь. Вот приезжали родители, я им говорил: «Поставьте палатку, поживите тут с детьми, отдохните». И они жили. А взрослые ребята, которые отдыхали в лагере, потом приезжали с семьями бесплатно уже, а взамен помогали мне по хозяйству. Удивительный мир был. А потом сняли меня, и где они сейчас, эти дети?

 

«Все было предопределено»

- Я не сижу здесь. Я нахожусь здесь. Это чужой мир, он не мой. Так судьба распорядилась, что я здесь, значит, буду здесь. Это служение, человек должен служить людям, - философствует Андрей Васильевич. – Мир не переделать, но можно создать уголок мира, где все будут счастливы. … Вот я  здесь уже 7 лет. Ко мне приезжают мои ученики из Питера, чтобы поговорить со мной, поддержать меня. Они меня все ждут, жена, сын.

Я вспоминаю про литературный конкурс, который привел меня в колонию. Андрей Смирнов говорит, что писал свой рассказ для детей. Страшный рассказ, заканчивающийся словами «Утром следующего дня я покинул отель, город и страну. Я еще не знал, что ждет меня впереди…».

- Каждый должен придумать свой конец?

- Да, читатель – это тоже профессия. Когда книга заставляет остановиться, подумать, либо дать шанс и надежду. Это много значит.

От разговора о том, как он оказался в колонии, Андрей Смирнов уходит, обронив лишь, что его «подставили» из другой партии.

- Я не думал, что со мной так могут поступить. Я мог уехать, куда угодно, у меня были деньги, связи в Европе, но мне даже в голову не пришло. Ладно, сделали. Но мне-то все равно. У меня нет обид. У меня всегда все было открыто, включая компьютер, я ничего не скрывал. Да, я делал какие-то вещи неправильные, справки подделывал. Я-то не против об этом говорить, но у нас общество такое. Вот я выйду и скажу: «Вот, меня за это посадили, такой я гад». И буду смеяться, потому что я счастлив. Я лучше по этой статье 12 лет отсижу, чем буду депутатом Милоновым.

А потом вдруг добавляет: "Меня планировали оставить библиотекарем в «Крестах», говорили, на тебя ничего нет, тебе много не дадут. А в итоге 12 лет и перевели сюда".

- Вы бы хотели что-то поменять в своей жизни?

- Нет. Все было предопределено.

Я начинаю собираться.  Его история продолжается, но время моего пропуска в нее истекло, и я ухожу.

Я не люблю неоконченные рассказы. Вернувшись в редакцию, я набрала в поисковике «Андрей Смирнов. Лагерь Большая медведица». На меня посыпались страшные заголовки крупных новостных сайтов и информационных агентств, названия статей уголовного кодекса…

Его задержали в феврале 2010 года. «В Санкт-Петербурге вынесен приговор по громкому делу, возбужденному в отношении депутата от партии «Единая Россия» Андрея Смирнова», «… 50-летний депутат Приморского района Санкт-Петербурга, председатель и один из учредителей региональной детской общественной организации «Исторический скаутский центр «Царское Село» Андрей Смирнов (баллотировался по спискам "Единой России") подозревается в совращении малолетних детей. "Задержанный уже сознался в содеянном, - сообщил Life News источник в правоохранительных органах Петербурга. - Смирнов был женат. В семье воспитывал усыновленного ребенка».

«Он сообщил, что сотрудничал со многими директорами детских домов Петербурга. Именно они поставляли ему в скаутский лагерь мальчиков-сирот для утех. Это чудовищно, никто не ожидал, что в сети Смирнова втянуто так много людей, причем среди них руководители детских учреждений».

Задержали депутата дома. При появлении сотрудников милиции народный избранник не стал оказывать сопротивления и уже вскоре стал давать признательные показания».

 

…Я спрашиваю себя, поехала бы я в колонию теперь, узнав все это в обратном порядке, как в «Загадочной истории Бенджамина Баттона», и понимаю, что не знаю ответа.

Но это его история. Я не могу ее редактировать. Ни ту главу, где ему вручили приз за хоррор в литературе, ни ту, где он получил наказание за хоррор в жизни, ни ту, где я вхожу в ворота тюрьмы, которую он отвергает и принимает одновременно.