- Я только - только замуж вышла, свадьбу сыграли. И пришлось нам с мужем на чужбину отправляться из родных-то стен.

 

Евдокия Васильевна сидела за деревянными кроснами, из-под которых выходили необычные половики-картины, и рассказывала мне про свою надломленную в самом юном возрасте жизнь.

 

Е.В. Панова родилась в деревне Нокшино ныне Любомировского поселения Вологодской области в 1907 году. Рукоделием занималась с самого детства, но крестьянская работа, а затем и семейные хлопоты (Евдокия вышла замуж за Петра Александровича, замечательного плотника и столяра, вместе с которым они вырастили четверых сыновей и дочь) не позволяли уделить ткачеству достаточно много времени, необходимого для проявления таланта. 

 

На половике деревня: тщательно вытканные домики, темный лес за огородами и свадебный поезд по улице. А в одном доме волей художницы распахнута стена, чтобы можно было видеть и свадебный стол и молодых с гостями и задорную русскую пляску под гармонь….

 

- Четырнадцать домов было в Нокшино. Четырнадцать хозяйств на пригорке, вокруг поля и на кромках лес. – Евдокия Васильевна оставляет на минуту работу и в глазах ее светится тихая радость. - Окрестные крестьяне называли Нокшино Украиной. Такие обильные урожаи здесь родила земля.

 

Коровы все - молочницы. Сливки на маслобойку сдавали, знаменитое вологодское масло по всей округе делали. И платили нам хорошо. А уж белых да грузденья сколько росло в лесах, что ездили за грибами на телегах. Наставим кузов полную телегу и всей семьей на Сполохово. Два часа - и полны короба. Потом еще раз за солониной съездим, и вся наша семья на зиму грибами обеспечена…

 

Вот так и жили. Песни пели и старые, и малые: на сенокос идут – поют, с сенокоса - опять поют. Молодежь за околицей хороводы водит…
А как эта беда пришла, так я с тех пор и песен не певала.

 

«Расставались с дролей мы
В это воскресение.
Ему назначено в колхоз,
Мне – на выселенье…

До свиданья, до свиданья
Вот и до свиданьица
Не бывало у меня
Такого расставаньца…»

 

О том, что произошло в тихом счастливом Нокшине рассказано в половике, вышедшем из-под кросен Евдокии Пановой… У бедной крестьянки-выселенки не было ни холстов, ни красок, она не могла написать роман или поэму. Она и рассказала о трагедии своей деревне в половиках, которые ткала всю жизнь, зарабатывая на хлеб… Сначала ткала простые половики, обычные из старого тряпья, изветшавшей одежды, расстриженные на тонкие полосы. Красивые половики, радужные, которые несут в себе тепло и энергетику крестьянских семей. А в восьмидесятых, словно очнулась душа Евдокии, будто бы треснул над головой крестьянки Пановой асфальт, многократно закатавший крестьянскую душу, которая под этой тяжестью хранила пятьдесят с лишним лет все оттенки и радости прежней вольной жизни на земле.

 

Сначала росток этой крестьянской души в песнях старинных пробился к свету, когда в обществе разговор пошел о безвинно загубленных крестьянских семьях. Правда-то она все одно на свет выйдет.
Сядет Евдокия Васильевна за кросна, раздумается о своей жизни и словно горизонты откроются перед старой крестьянкой. И запоет ее душа, освобождаемой от гнета несправедливости и жестокости.

 

« За реченькой-о-ой да за не Вагою-у-у…
С перебродками. Да не полынь в поле качается,
То душа моя, душа моя мается…»

 

Красивая песня, трогательная. До слез прошибает. А Евдокия Васильевна, оборвав песню, начинает рассказ о былом. Вижу, трудно ей прошлое ворошить, да и не высказаться нельзя…

 

- Так вот . милушко, четырнадцать домов в деревне было. Четырнадцать хозяйств. А тринадцать из них раскулачили. Как так?

 

А вот был в нашей деревне изо всех один такой непутевый мужик. В семье, говорят, не без урода. Лодырь да неумеха. А гордыни в нем на всю деревню. И вот новая власть с этим - то непутным и стакалась. Дали ему власть над нами суд вершить.
Он и подвел всю деревню под раскулачивание. К нему в помошники прислали одного идейного, который за светлое будущее народа бился. Учитель сельский из другой деревни. Вот с ним наш-то и начал хозяйства и семьи крестьянские зорить. Кого на выселение, кого насильно в колхоз… Лучшую лошадь в деревне себе забрал, у одного мужика реквизировал валенки с калошами. Так и ездил верхом, выставляя напоказ валенки с калошами. Прежде-то богаче лаптей не обутки у него не бывало.

 

А тут кожанка, наган в портупее, два краснойармейца в охране.

 

Горе и слезы в каждом нашем доме. Каждый день на подводах чекисты увозят крестьян на железнодорожную станцию Чебсара на отправку в неведомые края. Кого в лагеря на каторгу, кого недалече на расстрел…
Учитель тот, который в компаньенах у нашего Иуды был, не выдержал. Видно, по-другому народное счастье представлял. Так тот в овине пулю себе в рот пустил…

 

Так вот мы и остались без родины и без родимой земли-кормилицы. Не крестьяне и не пролетарии. Поставили с мужем домишко в Чебсаре, да так и прожили жизнь без всякого интереса…
И вдруг уже в возрасте за шестьдесят лет Евдокия Панова, крестьянка из маленького провинциального поселка Чебсара становится знаменитой.

 

«Мне посчастливилось познакомиться с Евдокией Васильевной лично, — рассказывает главный специалист Череповецкого музейного объединения Наталья Лопатенко. — Это была строгая, но справедливая и уникально талантливая женщина. В конце 70 в поле зрения сотрудников музеев и искусствоведов попали удивительные полотна – художественные половики Евдокии Васильевны. Она приняла участие в выставках самодеятельных художников.

 

В советские годы для такой экспозиции лучшие работы сельчан отбирались сначала в родной деревне, потом — в районе, а затем — в области. Специалистов поразило, как пожилая женщина, нигде и никогда не учившаяся ни основам композиции, ни рисунку, ни цветопередаче, могла так талантливо и точно создавать целые жанровые картины.»

 

И вот примерно в то время оттаяла душа, и открылся в этой старой крестьянке невероятный волшебный талант художницы. Половик с раскулачиванием, в котором все четырнадцать домов Нокшина, в каждом доме беда и страдание. И тот самый деревенский Иуда нашел свое воплощение, и родители Евдокии, которым предназначено было выселение и коровы на улице, уводимые в колхоз… И телеги с арестантами, плачущие женщины и детишки, и мужик, в окошке, намерившийся сбежать от палачей… И едущий в деревню пахарь, еще не ведающий о том, что происходит в его родимой деревне… 

 

Пошли по миру гулять половики Евдокии радостные, полные солнца и веселья. Та же деревенька Нокшино, в которой гуляет праздничная молодежь, счастливые пары, озорная пляска, парни и девчата в замечательно красивых платьях и рубахах в цветущих лугах.

 

Приезжая раз за разом к Евдокии Васильевне, я поражался открывшемуся таланту крестьянки и ее мастерству и умении собирать из кусочков обрезков ткани, старых платьев и рубах такие потрясающие, гармоничные живые картины…

 

Вот знойный июль, страда сенокосная. Народ в лугах, цветные платки женщин с граблями в руках, белые рубахи мужиков с косами, луговое разнотравье, лошади, стога… Кажется, что ты ощущаешь аромат замирающего на солнце сена, которое вот-вот ляжет в стога и будет стоять здесь сохраняя энергию солнца до седой метельной зимы…

 

Я поражался, каким образом можно сотворить на кроснах, которые не дают мало-мальской возможности разгуляться творческому воображению, жестко ограничивая его. Но как удавалось Пановой передавать сочетанием цветных кусочков материи, вбиваемых бердом в уток, движение людей и животных их экспрессию, мало того лепить фантастически узнаваемые характеры и портретное сходство…