Искусство придворного социолога состоит в том, чтобы задать правильному человеку правильный вопрос. Естественно – в правильный момент. И тогда ответ будет получен тоже правильный.

Представьте, что вы подходите к случайному прохожему и спрашиваете: «Ты счастлив или нет?». Какова вероятность того, что он предложит вам сходить в такое место, куда идти вам не захочется? Правильно – именно такая вероятность, как вы подумали. Поэтому кого ни поподя спрашивать о счастье не стоит – необходимо сначала отобрать тех, кого социологи называют «респондентами» – отвечающих. Это должны быть правильные, ответственные отвечающие.

Далее. Что ответит средний человек на вопрос «Ты – лузер? Или нет?»? Особенно – если подсказать ему в качестве возможного ответа «Не очень лузер. Не самый большой лузер. Скорее все-таки не лузер». Сколько окажется тех, кто считает себя лузером? Правильно. Именно столько, сколько вы подумали.

Ну, вот – теперь всё готово. И можно преподнести всему советскому, простите, российскому народу праздничный подарок – 78 процентов россиян счастливы. Жить стало лучше, жить стало веселей. Не верите? Так ведь у нас наука. Смотрите сами. А что может обычный человек против науки? Ничего. Волей-неволей приходится ему верить, что все вокруг счастливы. Пусть глаза его и говорят о чем-то совсем противоположном. А как же – наука!

А почему? А потому что есть мудрое руководство. Коммунистической партии и лично... То есть, я хотел сказать, конечно, партии жуликов и..., тьфу, что я говорю – каких таких жуликов? – я хотел сказать партии «Единая Россия». И лично.

Простому человеку – а где вы видели других? – ему ведь всяких тонкостей не надо. Ему прямо говорят – наука доказала, что жить стало лучше, что все счастливы, кроме, конечно, лузеров. И все благодаря ему, Ему. Нет, не Богу, конечно. Но все равно – слава Ему.

В этом маленьком вранье, в этой маленькой первомайской пошлости («первомайской пошлостью» называл мой учитель истории вещь куда более невинную: шарик, прыгающий на резинке, весеннюю радость тех моих сверстников, которым посчастливилось стать обладателями этого сокровища, – мы тогда, пол-века назад и не догадывались, какими могут стать настоящие первомайские пошлости), но я отвлекся, так вот, в этом вранье не было бы ничего особенного на фоне глобального прочего вранья. Если бы не одно «но», которое заставляет отнестись к этой вциомовской шалости гораздо серьезнее.

То, что на научный крючок попадет значительное число простаков, это еще не так страшно. Через день-другой они поймут, что их обманули – не в первый же раз – и что мы не так уж страшно счастливы. Плохо другое. Плохо то, что сама тема счастья девальвируется. Что говорить об этом с приличными людьми становится как-то не очень ловко, как-то неудобно становится произносить само это слово, «счастье». Вот так же совсем недавно заболтали у нас слово «духовность», которое от слишком частого использования слишком неподходящими людьми как бы утратило свой блеск, опошлилось.  

И вот это-то по-настоящему плохо. Потому что слова эти, «счастье», «духовность» – очень важные для нас слова, может быть, самые важные. Потому что без них мы не можем думать, как нам жить дальше, не можем выстраивать проект своего будущего. Конечно, можно и к этому как-то приспособиться, придумать новые, незатасканные слова, что-то вроде «качества жизни» или «индекса удовлетворенности». Но это будет не совсем то. Потому что из этих новых «умных слов» может выскочить тот невидимый, но очень важный смысловой потенциал, который есть в слове «счастье» и который только и может стать путеводной нитью для общества, устремленного в завтра.

Вы думаете, что те, кто забалтывают хорошие слова этого не понимают? Прекрасно понимают. И, в частности, именно поэтому их и забалтывают.