Мои недавние заметки о газете «Вологодский литератор» вызвали неожиданно живой интерес у коллег-писателей. Признаться, и сам такого не ожидал. Тема эта казалась исчерпанной уже после нескольких десятков комментариев, когда из Кадуя пришло сообщение от поэта Александра Дудкина, добавляющее новые штрихи к портрету вологодской литературной номенклатуры, всё более напоминающей номенклатуру партийную.
Еще читая «Вологодский литератор», я обратил внимание на сухой отчёт о прошедшем в Кадуе писательском семинаре. Подробности выясняются только теперь благодаря Дудкину, который сидел и конспектировал ужасающую пургу, которую несли отставные писатели из областного центра:
 

Метод такой: немножко похвалить вначале, затем же в пух и прах разнести. Чем больше автор себя во вступительном слове унижает: я, мол, хорошо понимаю, что мои стихи к поэзии, а проза к художественной литературе отношения не имеют, пишу, вот, для себя, ни на что не претендую, - тем мягче они к нему относятся. В этом случае критика спокойная и конструктивная, а не нервная и не крикливая. Хорошо это, мол, очень хорошо, - давали понять «мэтры», - что вы в один ряд с нами не становитесь и знаете своё место. А уж если разбираемый между делом лягнет кого-нибудь из соперников Вологодской писательской организации, то снисхождение уж точно заслужит.

Наиболее пристрастно, по словам Дудкина, терзали местных литераторов памятные нам господа Бараков и Карачёв. Светила русской словесности, ни дать, ни взять. Партийная кумовщина в ходе обсуждений для меня давно стала великой редкостью, так что чтобы увидеть такое в начале XXI века, придётся и правда ехать подальше от больших городов. Не стану комментировать их пренебрежительные плевки в сторону Союза российских писателей. Тут известный эффект «Не думай о белой обезьяне»: чего опасаешься, то больше всего и на языке. Меня больше заинтересовали закидоны Карачёва, который вместо литературы занимается экзорцизмом. Приведу здесь рассказ очевидца:

Любимое занятие главного литературного деятеля Вологды на этом семинаре - выискивать в текстах бесов, бесовщину. Ещё утром, по-моему, он призвал А. Дёшина избегать таких слов как «бесенята». Опасно, мол. Для автора же и опасно. Потом, ближе к вечеру, в перерыве, бегло посмотрев мою стихотворную подборку, он в начале её нашёл фразу «беснуется совесть», а в её середине с удовольствием встретил упоминание о мелком-мелком бесе. «Ожидания меня не обманули», - радовался Карачев. И в самом конце семинара, крича что-то якобы имеющее отношение к рассказу Марины Гусевой «Липочка», он опять стал бороться со всякой чертовщиной. Боролся яростно, повысив голос, то есть методами-то той самой бесовщины-чертовщины. Волна яростного крика исходила от него. Уже ничего нельзя было понять, что он втолковывает аудитории. В ответ немало людей улыбалось, некоторые же просто смеялись. Я тоже чувствовал себя неуютно, вынужден был взять в руки фотоаппарат и снимать Карачева. А потом в блокноте своём сделал запись: «Можно на словах бороться с бесом, но быть при этом этим самым бесом».

Когда меня спрашивают, как я отношусь к противостоянию двух писательских союзов в Вологде, я обычно отвечаю так: противостояние это не существует, так как тот союз, где Карачёв и иже с ним, уже давно не занимается никакой литературой. Они ловят бесов, протирают тряпочкой собственные памятнички из папье-маше, печатают епархиальные ведомости, выступают с политическими воззваниями. За всей этой их величавой позой как-то забывается, что речь-то идёт о литературе. И отсутствие именно литературных споров по существу дела говорит как раз о том, что люди в этих двух союзах не пересекаются просто потому, что у них нет общего дела: одни литературой заняты, а другие ловят бесов на районных семинарах.