Родина моя имеет обыкновение назло надменному соседу отмораживать себе нос. Еще давным-давно (не помню, какие тогда были внешнеполитические трения), чтобы наказать американцев, наши начальники приняли закон, запрещавший перевозить через границу России биоматериалы.
И если до этого закона я знать не хотел никого во власти, то, как только закон был принят, я стал как шелковый — терпеливо и вежливо разъяснял на страницах газет и в частных беседах, как важно бывает транспортировать биоматериалы через границу. Например, кровь. Чтобы подобрать ребенку, больному раком крови, донора костного мозга в европейском регистре, надо же перевезти через границу кровь. А потом надо ввезти донорский костный мозг в Россию. Я разъяснял это терпеливо. А потом, когда запрет на транспортировку биоматериалов отменили, радовался и чуть ли не плясал от радости.
Когда в ответ на «список Магнитского» запретили американское усыновление, я опять стал как шелковый. Терпеливо разъяснял и в прессе, и в частных беседах с чиновниками и депутатами, что многих больных детей в России не вылечишь. Вот и сейчас у меня есть тяжелобольная девочка. У нее непропорционально развиваются кости. Ей нужно раздвинуть кости черепа, пока они не раздавили мозг. И ее хотели удочерить американцы, и сделали бы ей уже операцию. А теперь девочку записывают на очередь в российской больнице аж на 2016 год. И доживет ли она до 2016 года.
В ответ на новые американские санкции правительство подготовило указ, согласно которому нельзя покупать в российские больницы импортную медицинскую технику. А я довольно много хожу по больницам. И вот, хоть убейте меня, не могу вспомнить, чтобы мне в больницах попадалась на глаза какая-нибудь медицинская техника, произведенная в России. Ну, разве что стетоскоп. Разве что чашки Петри бывают елатомского завода. Но никогда мне не приходилось видеть отечественного эхокардиографа или отечественного аппарата МРТ.
И даже в Министерстве здравоохранения не знают, как на эту инициативу ответить. Как проект правительственного указа оценить. Все сроки вышли, а в Минздраве молчат. Потому что, если скажешь, что без закупок импортной медтехники мы не можем, — будешь национал-предателем и никто тебя не станет слушать. А если поддержишь запрет на закупки импортной медтехники, то через пять лет медицина наша откатится на позиции военно-полевой хирургии Пирогова.
Врачей знакомых спрашиваю об этом проекте правительственного указа — врачи вообще молчат, разводят руками и молчат, не могут поверить, что подобный указ возможен.
Между тем шантажировать врага смертью своих собственных детей — это известная мировая практика. Так, например, делает движение «Хамас». Устанавливают огневую точку над детским садиком, и израильская ракета, направленная подавить огневую точку, прилетает в детский садик.
Современный мир с его информационными технологиями и с его экзальтированным гуманизмом так устроен, что всерьез навредить врагу можно, не бомбя его территорию, а уничтожая собственных мирных жителей, особенно детей.
У кого есть дети-подростки — понимают. Эффективнее всего подросток может шантажировать взрослых, угрожая навредить себе.
Мне сорок пять лет, и меня сложно чем-нибудь напугать. Безработицей не напугаешь: я уж четыре года не имею журналистской работы. Тюрьмой не напугаешь: дедушка с детства приучал меня к мысли, что каждое российское поколение должно посидеть в тюрьме. Бедность тоже не страшит меня. Богат никогда не был. А беден всерьез был — и ничего, пережили.
Я был на войнах, землетрясениях, эпидемиях, революциях, но самое страшное, что я видел в жизни, — ребенок в провинциальной больнице. В подключичную вену ребенку этому был введен не катетер, а обычная инъекционная игла. Инфузомата, который отмерял бы лекарство, не было. А мама ребенка стояла у капельницы и считала капли. И вот так давалась ребенку высокодозная химиотерапия. И если бы мама обсчиталась, ребенок бы умер — не от болезни своей, а от отравления. Это было в 90-е годы, и страшнее этого я могу представить себе только ядерную войну.
Это мое слабое место. Если за пару инфузоматов, за чемодан окклюдеров, за эхокардиограф или коробку «Кансидаса» надо махать флагом, приветствуя аннексию Крыма, — я зажмурюсь и буду махать.