Я в зал зайти не успела, мне еще в гардеробе стало страшно! Ну а как? Я в ларек не могу выйти, чтобы не встретить кого-то из знакомых. Я если ненакрашенная из дома выхожу, то вообще встречаю ВСЕХ! Бывших, будущих, недобывших, девушек бывших, пока еще не бывших и очень-очень много будущих))) все по закону подлости, девочки поймут



А здесь: холл ДКПЗ, люди раздеваются — с платочками на голове (вооцерковленные), с гребешками как у петушка (панки), хипстеры (привет, интерны), но ни одного из них я не знаю. Страшный сон, не меньше. Огромный зал, где нет знакомых — даже для художника-мизантропа, живущего в Вологде, картина стррррашная!



Всех нас спас Иван! Он вышел на сцену и рассказал, что ....нее. не так. На сцену вышел режиссер-актер-сценарист-актер-рокер-актер-отец Иоанн-Доктор Быков, и следующие два часа я ежеминутно жалела, что не взяла блокнот и ручку. Это не похоже ни на один концерт, на котором я была. Если прямо сказать — Иван Охлобыстин первые полчаса объяснял, почему выбрал именно такой формат, а остальные полтора отвечал на вопросы вологжан.



Боже, храни незнакомых мне людей, которые в тот вечер пришли на «беседу». Я бывала на встречах с режиссерами в рамках кинофестиваля Voices, мои уши и мозг сворачивались в дугу от вопросов зрителей-вологжан, к которым так и хочется добавить приставку «Гы-Гы». А тут всё в рамках, четко, по делу и интересно. Меня Дима сегодня спрашивает, почему вопрос не задала? а я говорю, что смысла не было, люди так интересно интересовались....



Ну хватит о нас. Теперь о нём.



Запомнилось его «госдума — бесполезный орган», «Я ушел из режиссуры, потому что надоело, что с одной стороны у меня пьяные операторы, которых нужно приводить в чувство, а с другой прихотливые актрисы, которых надо уговаривать» (о, как я его понимаю). «Любовь — это глагол», много про жену и детей. Все мы, 4 человека выделили главное: национальная идея. Теперь постараюсь почтицитировать.







У всех остальных стран национальная идея одна — мы самые крутые и нам нужно завоевать мир. Даже самая маленькая и слабая страна именно так думает о себе — я самая сильная и лучшая в мире (ай, Моська!). Россия — единственная страна в мире, чья национальная идея — НЕ ДАТЬ ДРУГИМ СТРАНАМ реализовать свою идею. Мы некий нейтрализатлор. Например, даже втора мировая.



— дошли до середины Европы, оглянулись: — О! Чудно тут у вас!!!

И обратно ушли...



«Чудно тут у вас» и обратно — на мой взгляд, да, так и есть! И мне очень даже нра такая идея!





Смешной, непосредственный, «свой в доску», набожный, жесткий. Не буду больше рассказывать, каков он. Мне лично он очень уважаемый, потому что ему сколько? почти 50? А он все-равно умен не по годам! Ну и я еще не видела человека, который смог бы вот так «построить» Вологду. Доктор быков крут, да...

Ох, да, вы спросите, а что о боге? О боге было много, но это личное, что ли ...



Иван Охлобыстин

ТЕМНАЯ ГАЗЕЛЬ



Вера моя — предсмертный вздох души.



Я не видел чудес, я не общался со святыми. Нет ничего осязаемого, чтобы бы мне позволило поверить в Бога.



Я не знаю, что заставляет меня идти в церковь, и просить прощения у Бога за то, что во мне нет веры, за то, что я несправедлив и жесток к людям, за то, что я слабохарактерный лентяй, за то, что я так и не научился любить близких.



Но я иду в церковь и молюсь.



Я воплощенное отрицание всех Заповедей Господних. Последний кто должен молиться — это я. Если Бог есть, он меня никогда не простит, если Бога нет — это тем более не имеет смысла.



Но я иду в церковь и молюсь.



Мне не привили в детстве, что нужно ходить в церковь. Мне не читала мама Библию перед сном, и мы не молились всей семьей перед едой.



Но я иду в церковь и молюсь.



Мне ближе строгое, величие католической архитектуры, зажигательное безумие суффийских танцев, экстатическое равнодушие буддистов, животный восторг пиров Валгаллы.

Но я иду в церковь и молюсь.



Я ни на что не надеюсь, я ничего не хочу, и я ничего не боюсь, я просто иду в церковь и молюсь.



Молюсь за свою семью, за свою землю, за своих друзей, за тех, кто меня попросил помолиться за него или за кого-то еще. У меня нет веры, но я понимаю, что без нее жить нельзя. Я и дальше буду ходить в церковь и молиться, в надежде, что кто-нибудь, глядя на меня со стороны, скажет себе «ну, если даже такой зверь верует, то есть Бог!»



У меня нет веры, но отчего — то я знаю точно — настоящий смысл моей жизни и заключается в утверждении того, во что я так и не смог поверить.



Иначе никак нельзя объяснить — почему я иду в церковь и молюсь.



А я иду и молюсь.ТЕМНАЯ ГАЗЕЛЬ



Вера моя — предсмертный вздох души.



Я не видел чудес, я не общался со святыми. Нет ничего осязаемого, чтобы бы мне позволило поверить в Бога.



Я не знаю, что заставляет меня идти в церковь, и просить прощения у Бога за то, что во мне нет веры, за то, что я несправедлив и жесток к людям, за то, что я слабохарактерный лентяй, за то, что я так и не научился любить близких.



Но я иду в церковь и молюсь.



Я воплощенное отрицание всех Заповедей Господних. Последний кто должен молиться — это я. Если Бог есть, он меня никогда не простит, если Бога нет — это тем более не имеет смысла.



Но я иду в церковь и молюсь.



Мне не привили в детстве, что нужно ходить в церковь. Мне не читала мама Библию перед сном, и мы не молились всей семьей перед едой.



Но я иду в церковь и молюсь.



Мне ближе строгое, величие католической архитектуры, зажигательное безумие суффийских танцев, экстатическое равнодушие буддистов, животный восторг пиров Валгаллы.

Но я иду в церковь и молюсь.



Я ни на что не надеюсь, я ничего не хочу, и я ничего не боюсь, я просто иду в церковь и молюсь.



Молюсь за свою семью, за свою землю, за своих друзей, за тех, кто меня попросил помолиться за него или за кого-то еще. У меня нет веры, но я понимаю, что без нее жить нельзя. Я и дальше буду ходить в церковь и молиться, в надежде, что кто-нибудь, глядя на меня со стороны, скажет себе «ну, если даже такой зверь верует, то есть Бог!»



У меня нет веры, но отчего — то я знаю точно — настоящий смысл моей жизни и заключается в утверждении того, во что я так и не смог поверить.



Иначе никак нельзя объяснить — почему я иду в церковь и молюсь.



А я иду и молюсь.

ТЕМНАЯ ГАЗЕЛЬ



Вера моя — предсмертный вздох души.



Я не видел чудес, я не общался со святыми. Нет ничего осязаемого, чтобы бы мне позволило поверить в Бога.



Я не знаю, что заставляет меня идти в церковь, и просить прощения у Бога за то, что во мне нет веры, за то, что я несправедлив и жесток к людям, за то, что я слабохарактерный лентяй, за то, что я так и не научился любить близких.



Но я иду в церковь и молюсь.



Я воплощенное отрицание всех Заповедей Господних. Последний кто должен молиться — это я. Если Бог есть, он меня никогда не простит, если Бога нет — это тем более не имеет смысла.



Но я иду в церковь и молюсь.



Мне не привили в детстве, что нужно ходить в церковь. Мне не читала мама Библию перед сном, и мы не молились всей семьей перед едой.



Но я иду в церковь и молюсь.



Мне ближе строгое, величие католической архитектуры, зажигательное безумие суффийских танцев, экстатическое равнодушие буддистов, животный восторг пиров Валгаллы.

Но я иду в церковь и молюсь.



Я ни на что не надеюсь, я ничего не хочу, и я ничего не боюсь, я просто иду в церковь и молюсь.



Молюсь за свою семью, за свою землю, за своих друзей, за тех, кто меня попросил помолиться за него или за кого-то еще. У меня нет веры, но я понимаю, что без нее жить нельзя. Я и дальше буду ходить в церковь и молиться, в надежде, что кто-нибудь, глядя на меня со стороны, скажет себе «ну, если даже такой зверь верует, то есть Бог!»



У меня нет веры, но отчего — то я знаю точно — настоящий смысл моей жизни и заключается в утверждении того, во что я так и не смог поверить.



Иначе никак нельзя объяснить — почему я иду в церковь и молюсь.



А я иду и молюсь.