Когда я был маленький и подросток, то однажды пошёл в парикмахерскую.

Советские парикмахерские — это было нечто, что сейчас ещё можно встретить в некоторых современных больницах и общественных туалетах. Впрочем, в парикмахерских висели плакаты, изображающие модные причёски, да-да, чего в больницах и туалетах уж точно не было. В туалетах висела вонь и мухи, а в больницах висели картины с ужасными карами для тех, кто курит, пьёт и не проходит флюорографию.

То есть я хочу сказать, что советские парикмахерские с больницами и туалетами спутать было можно, но только сильно постаравшись.



Но вот я пришёл, юный и безусый дуремар лет двенадцати, уселся в кресло... Кстати, кресла в советских парикмахерских были, ну не то чтобы украдены из общественных туалетов, но всё же судьба к ним была явно неблагосклонна.

В Москве, надо думать, парикмахерские кресла были первоклассные, но я как-то стеснялся обременять родных поездками в Москву для пострижки.

Так вот уселся я в кресло, промямлил «молодёжную, пожалуйста» или «модельную, пожалуйста», уже и не помню, и замер, чтобы, не дай бог, не помочь мастеру расчёски и ножниц оттяпать себе кусок уха, проткнуть мозг в районе lobulus paracentralis или наделать петухов и ступенек.

Это нынешние, да и то не все, хлопочут вокруг вас, словно денег вам задолжали, а те, советские, к проткнутому мозгу клиента относились житейски, философски, даже извинялись порой.

Помню, женщина, которая меня пыталась стричь, была очень недовольна моими волосами. Она билась над ними словно сиамский воин, пытающийся проткнуть юркого геккона стеблем юного бамбука.

Она, возможно, даже вспотела, но я постеснялся это заметить, а уж когда она, пыхтя и нервничая, бросила мне «не волосы, а проволока», то я совсем убедился, что жизнь моя дадена мне зря, раз я могу вот так, совершенно походя, расстроить прекрасную женщину и мастера изящных причёсок.

У меня пересохло во рту, я боялся дышать, я клялся, что навсегда брошу бродить по парикмахерским, мне было очень неловко за себя и за проволоку, которая вздумала расти на моей голове.



И вот прошла четверть века. Сегодня я вспомнил этот случай, потрогал свои волосы. Они всегда у меня были мягкие, густые и мягкие, а не проволока. И я подумал, почему она сказала, что они как проволока?

Может, счастья в жизни, в её советской унылой и скудной жизни было мало? Может, жених бросил её? Может, её младое чадо какалось какашками не той консистенции, какими следовало какаться здоровому младому чаду? Может, вату и марлю в аптеке раскупили, когда она вчера закончила работу, а прокладок в аптеках отродясь не было?

Но если кто помнит, каковы были советские ножницы, даже парикмахерские, тот поймёт.

И те, кто сейчас думает, что Советский Союз был расцветшим садом самых лучших народных мечтаний, пусть поймут, что даже обыкновенные ножницы, привезённые из-за бугра, тогда являлись предметом гордости и непатриотических выводов.

Кроме всего остального прочего.