Если бы он мог, о чем бы он спросил меня, глядя с черно-белой фотографии из-под козырька буденовки (сколько раз в детстве я держала ее в руках!) с зеленой звездой пограничника, что бы рассказал? Наверно, о деревне Андреевское, что на Стрельне, где всегда жили Даниловы, и он был одним из них — Данилов Василий Федорович.

(На фотографии участники финской и Великой Отечественной войн: Данилов Василий Федорович (1906-1947), уроженец дер.Андреевское Стреленского с/с — слева, Рожин Василий Андреевич (1908-1988), уроженец дер.Мутовино Стреленского с/с — справа).



Родившийся в 1906 году, в 1922-м он уже остался единственным мужчиной в семье. Надо было поднимать маленьких сестер и поддерживать овдовевшую мать. Все крестьянские заботы были на нем. Потом — призыв на «действительную», как раньше называли срочную службу в армии. Потом работа в колхозе — летом, на лесозаготовках — зимой. Работал и на рубке леса, когда пила-лучковка и топор были основными инструментами, и на вывозке, по зимней дороге-ледянке к реке из делянок за 8-10 км на лошадях. Рубка леса и погрузка — все вручную. Как наиболее грамотного назначили десятником. Появилась собственная семья, пошли дети, жили на лесоучастках в крошечных комнатушках, отгороженных в бараках досками. Был дед страстным охотником. То, что добывал в лесной глухомани по дороге на работу и с работы: рябчики, тетерева, глухари, — было неплохим подспорьем в семье. Всю жизнь мечтал об охотничьей собаке, но даже в этом приходилось себе отказывать, собаку тоже нужно было кормить. Какое уж тут, если детям хлеба не хватает... Простая жизнь простого человека в очень суровое время, а что впереди — еще и не догадывался...

Пришел 1939-й. Суровая зима финской войны. Фронт. Серые шинели, буденовки и ботинки с обмотками от холода не спасали. Хлеб рубили топором, раненые умирали не от ран, а больше от мороза. Спали в шалашах из хвойных веток. На сопках — голый камень, в низинах — болота, окопа не выроешь. В центре шалаша поддерживали по очереди костер. К нему ногами и спали. Дежурный следил за ногами, если что, постучит палкой по ботинкам: «Отодвинь, сгоришь!» А днем наступали с боями или лежали в снегу в обороне. Но и после финской дед не сразу вернулся домой. Лучшие части были переброшены в Азербайджан, на границу с Турцией. Но наконец-то в августе 1940-го Василий Федорович вернулся в родной дом. Какой был праздник для семьи, для детей, сохранивших в памяти аромат привезенных отцом южных яблок и белых булок — деликатесов в деревне невиданных! И опять работа в лесу. А до новой войны уже оставалось меньше года.

Время пролетело незаметно, да и много ли его было — не успел солдатские ботинки износить. Уже на третий день войны покинул Василий Федорович родной дом... Младшему сыну, третьему ребенку в семье, было всего 20 дней от роду. Трудные были проводы: старенькая мама, Мария Павловна, упала без сознания, предчувствуя страшное... Прошедших срочную службу, а тем более финскую войну, отправляли без подготовки прямо на фронт. Так и уходили из Устюга колоннами, с винтовками с примкнутыми штыками, со скатками шинелей на плечах пешком до самой Лузы, до железнодорожной станции. А у Василия Федоровича к тому же ноша была, с винтовкой по тяжести несравнимая: как первый номер пулеметного расчета нес он на плече завернутый в брезент ствол со ствольной коробкой станкового пулемета.

Под первую бомбежку попали уже на станции Волга около Рыбинска... А потом были тяжелые бои под Старой Руссой на Новгородской земле, бои длиною в 3 года жизни. Так и стояли там с 41-го года насмерть роты и полки из северных городков и деревень. Немецкие самолеты летали, как на ученья, как на работу, не встречая никакого сопротивления. Бомбежки без конца. Если не хватало бомб, то сверху на наши позиции летели с воем обломки рельсов и железные бочки с пробитыми отверстиями.

А война ведь еще — и тяжелый труд: тысячи кубометров перекопанной земли, траншеи и окопы, окопы и траншеи без конца. Зимой заметает снегом, осенью и весной заливает водой. Короткое наступление, всего лишь на несколько километров, и опять все сначала. Но и немцев, шедших в первые бои опьяненными то ли шнапсом, то ли легкими европейскими победами, в полный рост, без касок, в рубашках с закатанными до локтей рукавами, увешанными шмайссерами и парабеллумами, они — опытные бойцы финской и бывалые охотники — быстро научили ползать и бегать, и зарываться в землю.

Но почему-то редкий ветеран вспомнит и скажет сейчас о них, о тех немолодых солдатах, которые оставили дома семьи, детей, почти таких же своих мальчишек, и опекали на фронте их, юнцов, оберегали с отцовской заботой от пуль, шли сами туда, где опаснее, с простыми словами «успеете еще навоеваться-то». Как коротка наша память, какой бы долгой не была жизнь...

А о наградах тогда и речи не было. За что в конце войны давали ордена целым подразделениям, а то и героя присваивали, в начале войны медаль «За отвагу» полагалась, да и то не всегда. Награды, ведь они только по виду одинаковые, а цена у них разная...

В феврале 44-го был Василий Федорович в засаде на нейтральной полосе, попал под обстрел, от пулемета — груда металла, у самого — тяжелое ранение в бедро, перебитые ноги. 3 суток лежал, истекая кровью, по ночам приползали наши разведчики (у которых было свое задание, и они под угрозой трибунала не имели права вытаскивать раненых, жестокое время — жестокие правила), иногда подбирались немцы. Товарищ, оттащивший его в окоп и сделавший перевязку, попал в плен. А дед все лежал и с надеждой прислушивался к урчанию танковых моторов — не начнется ли наступление? Но танкисты только разогревали двигатели.

На четвертую ночь приползли санитары, спасли... Потом год госпиталей, бесконечных мучений. Домой привезли Василия Федоровича на санях в морозном феврале 45-го с прибинтованной к металлической шине ногой. За бои под Старой Руссой получил дед солдатский орден Красной Звезды, а второй, к которому был представлен, так где-то и затерялся...

Мой дед, Данилов Василий Федорович, не погиб на войне, но я так никогда его и не видела, он мне ничего не смог рассказать, я ни о чем не успела спросить. Он умер от военных ран и послевоенного голода в 1947-м году. Я родилась в 1967-м.

...А дед, наверно, спросил бы меня, как давно я была на Стрельне и как сейчас выглядит наш дом. И услышав мой ответ, что нет ни дома, ни даже деревни, о чем бы он, расстроенный и озадаченный, мог подумать, какой вопрос еще задать? Наверно, так: «Что случилось? Что, снова была война?!»

И как бы я ему могла все объяснить? Может быть, спохватившись, добавила бы радостно:

— А ильм на берегу до сих пор растет!

— Тот самый ильм? — посмотрел бы он на меня недоверчиво, вдруг не тот.

— Да, да, тот самый! — уж тут уверенно заговорила бы я. — Он, правда, стал совсем старым, крона засохла и обуглилась от зимних морозов, летних гроз, от ветров и дождей. Но от корней, рядом с когда-то могучим стволом, пошли молодые побеги, набирая силу и распуская весной свои широкие, бархатные с изнанки листья...