Времени так мало. Ничего не успеваю. Похоже, я живу не в том ритме, в котором тикают часы.



Стоял в понедельник на остановке вечером. Подъезжал какой-нибудь «пазик», забитый битком, туда втискивались один-два человека, и автобус отходил, тяжело нагруженный, медленно покачивающийся, похожий на пароход. Минут через пятнадцать подходил следующий «пазик», и всё повторялось. За час на остановке скопилось около сотни пешеходов, жаждущих стать пассажирами. Ситуацию мог исправить «икарус»-«гармошка», но его не было. Точнее, прошли несколько подряд, но все по другому маршруту. По одному и тому же маршруту. Первый — наполненный под завязку, сразу следом ещё два — почти пустые.



И мне подумалось: а почему ПАТП не может снять автобус с одного маршрута и отправить по другому? Имеются какие-то медицинские противопоказания или религиозные запреты?



А солнце мягко пригревало затылок, люди галдели о чём-то своём. Кто-то со смехом прогонял с остановки свою коллегу по работе: «Ты в отпуске, зачем пришла сейчас? Только увеличиваешь пассажиро... этот, как его, ...поток. Давай, давай, уходи». А та смеялась в ответ.



Мимо катились машины, и водитель каждой из них старался не встречаться взглядом с нами. Редко в какой машине был хоть один пассажир. И не нашлось храбреца, не нашлось добровольца, который бы остановился, открыл дверь и сказал: «Садитесь, довезу троих». Хотя бы каждый десятый подвёз нескольких безлошадных белдолаг — и уже через полчаса толпа на остановке рассосалась бы. Но это фантастика, сынок.



Потом я ехал на машине, кружным путём, не через пробки центральных улиц, а по болотистой местности, средь запылённых кустов, мимо тарковской воды в канавах — с мусором, бутылками, пластиковой посудой, бумагой и прочими артефактами человеческой цивилизации, которая будет перемолота жерновами природы — но не сразу, не сразу. И глядя на грязные капоты автомобилей, на озабоченные лица водителей, на яркий свет закатного солнца, на покосившиеся заборы немытой России и весь этот живой поток, мчащийся куда-то вперёд, я часто-часто думал: где я в этом потоке?



А время шло. Неумолимый великан-время, переваливаясь косолапо, шумно дыша, спотыкаясь. Он бредёт, никуда не спеша, и каждый шаг его — век, каждый вздох — потрясение в жизни, а в пульс его мы вслушаемся во сне, как в сигналы точного времени. Удар великаньего сердца бьёт тяжелее набата и пробуждает нас для нового дня. Мы мельтешим, суетимся, рвёмся прочь из-под подошв этого великана, а он идёт своим путём и беспечно давит нас, словно муравьёв. Столетие сменяется столетьем. Он идёт.