Из мира безостановочного, бесцветного, постоянно менющегося, из никакого, из безликого — из мира Москвы. Вдруг остановка, тормоз.

Ясность пространства, необьятность, раздолье для глаз. Свобода. Движение по вертикали — вверх. Пропорции пространства меняются. В городе огомная масса земли — домов и крошечный кусочек неба. А здесь — земля где-то внизу, и огромное, огромное, гудящее своей глубиной, небо. И ходишь по земле, однако в небе.

Наши деревни — в простом, незатейлевом месте. Только линия горизонта и поля с тонкими перелесками. Скромно до аскетичности. Зато поля прямо ведут в небо. Красоты не мешают ощущению космичности пространства. Зимой же и вообще нет никакой предметности. В снегопады земля и небо соединяются, линия горизонта исчезает. Посмотри через белую квадратную рамочку — вот Белый квадрат Малевича. Космос.

Поля, перелески и небо. Большие массы цвета. Не травинки-былинки, а глобальное пространство. Взаимодействие масс. Цветовая мощь. Грандиозность мироздания. Трагизм в цвете. Огромная, бескрайняя икона. И часть ее — в северных иконах.

Тонкая полоса земли, на которой стоят святые, в свете горнего мира. Это и мое ощущение — на закате: в поле, но в небе. Может и иконописцы те бывали на этом темном поле, на закате — но в свете неба.

Аскетичный северный пейзаж учит и диктует. Другого примера для подражания нет.

Сила духа проявленная через мощь, монументальность и аскетизм цвета и форм — северные иконы. Весь этот северный край — в них. Ничего подобного в целом мире нет, а есть в Кириллове.

Зима в Вологде