Деревенская проза не заслуживает пренебрежительных оценок, которых порой удостаивается. Деревенщики оставили по себе очень неплохую литературу. Кроме того, они осторожно, по краешку, но трогали тему коллективизации, и, надо отдать им должное, не в самом лестном ключе. При этом вполне естественно, что течение быстро себя исчерпало — это определялось тематикой.



Василий Иванович Белов вышел в тираж примерно тогда же, когда стала отмирать деревенская проза. Он исписался, но исписаться — не грех, а, скорее, обычная фаза в жизни писателя, если он не Толстой и не дуэлянт или наркоман.



Ещё в перестройку стало окончательно понятно, что деградируют и общественные воззрения Белова. Или они только тогда стали достоянием общественности. Короче, всё это карикатурное почвенничество а-ля «капуста в бороде» было ужасно.



Прибавим возраст и болезни. В итоге, очевидно, что Белов-человек пережил Белова-писателя, да ещё и на несколько десятков лет. Но литературных достоинств его лучших книг это не отменяет.



Сейчас его читают мало, со временем, боюсь, перестанут читать вообще. Что делать, habent sua fata libelli. Я, наверное, рекордсмен по «недавности» чтения его произведений — я перечитывал «Привычное дело» два года назад, случайно наткнувшись в книжном магазине на сборник из семи хороших русских повестей («В окопах Сталинграда» Некрасова, «Иван» Богомолова, «Всё течёт» Гроссмана и пр.).



Теперь его именем назовут какую-нибудь улицу и окончательно похоронят под мраморной плитой с надписью «великий писатель Вологодчины», её ещё при жизни соорудили. Ну а я, пожалуй, «Кануны» с дарственной надисью всё же сохраню.