В полночь с 30 на 31 августа меня разбудил голос моего водителя. Обернувшись к задним пассажирам, он громко повторял: «Кто жив?! Кто жив?!»
Я открыла глаза и увидела перед собой мерцающую туманность. Туманность имела форму детской люльки. Когда сознание вернулось, я поняла, что люлька — на самом деле разбитое на осколки, но каким-то чудом висящее прямо над глазами лобовое стекло автомобиля BMW 750.
Сзади зазвучали голоса:
— Я в порядке! — сказал мой
— Я не могу открыть глаза. Там стекла! — моя мама плакала.
Я повернулась, чтобы дать ей платок и воду. С волос за шиворот посыпался дождь осколков. Видимо, пока я спала, откинувшись на подголовник, стекла летели надо мной — маме в лицо. В свете фар не был виден ни «камаз», ни иной объект, спровоцировавший аварию. На ночной трассе Ярославль — Вологда было тихо и пусто, как в космосе. Я спросила водителя: «Что это было?»
Он сказал: «Лось».
Я подумала, это шутка.
То, что никто не думал шутить, стало ясно, когда я выбралась из машины. Двухтонный лимузин выглядел как искореженная консервная банка. Удар пришелся на левую сторону. Капот был смят, стойки погнуты, так что треснули все стекла, на крыше зияла огромная вмятина. С первого взгляда было очевидно, что машина восстановлению не подлежит.
Я огляделась вокруг. Метрах в тридцати за BMW валялось нечто, похожее на мешок. Я пошла смотреть. Огромная туша, поросшая густой коричневой шерстью, рога, залитый кровью глаз; так, наверное, мог бы выглядеть мертвый дьявол. Больше всего поражали раскинутые в стороны, длинные, словно у верблюда, ноги с жуткими черными копытами. Я начала понимать, что именно проспала.
По всей видимости, удар пришелся лосю по ногам, тот повалился на капот, пробил лобовое стекло, смял крышу и, перелетев через нее, рухнул на асфальт. Учитывая, что зверь весил килограммов семьсот, следовало писать благодарственное письмо в концерн BMW.
Пока мозг составлял сухой отчет о реальности, глаза отказывались в нее верить, настолько фантасмагоричной была картина. По обе стороны трассы Ярославль — Вологда стеной стоял лес. Верхушки елей топорщились в черном небе. Над ними висела громадная желтая луна. Убитый монстр истекал у моих ног кровью.
Около нас стали останавливаться машины. Водители предлагали помощь, интересовались, что случилось, и, получив ответ, горячо поздравляли нас с тем, что мы остались живы. Оказалось, что аварии с участием лосей в этих местах не редкость, а осенью и весной — вообще стихийное бедствие. На эти сезоны у лосей приходится гон, они дуреют и бегут на дорогу. Если скорость автомобиля выше 60 км, столкновения избежать невозможно. Движущаяся ночью на скорости, светящая фарами машина — не помеха, а цель, которую животное намеренно атакует. Девять из десяти подобных аварий заканчиваются летальным исходом. Лось либо влетает через стекло в салон либо проламывает крышу, так что водитель и передний пассажир получают перелом позвоночника. «Недавно четверых в закрытых гробах хоронили!» — вдохновенно повествовал водитель джипа, взявшийся доставить меня, маму и ребенка в Вологду. Полицейские поздравили нас со вторым рождением и признали невиновными, так как знака «Осторожно, лось» на этом участке дороги не было. Разбитая BMW отправилась на эвакуаторе в Ярославль. Мертвого лося забрал егерь.
В Вологде, в доме наших родственников, мы смогли рассмотреть друг друга при свете. На мне не было ни царапины. У ребенка несколько ссадин на шее. Больше всего досталось сидевшей за мной маме: ее лицо и грудь покрывали кровоподтеки, следы от осколков стекла.
Стекло было везде: в волосах, сумках, одежде, на коже. Расчесывая волосы над кафелем в ванной, я с отвращением увидела, что вместе с осколками с моей головы сыплется короткая коричневая шерсть и какие-то жуки. Лось, хотя и мертвый, продолжал слать приветы из сказочного леса.
Хозяева дома накрыли стол. Говорили тосты, плакали и радовались за нас. Спать легли поздно.
Утром мы отправились в краеведческий музей. Там должно было произойти событие, ради которого мы всей семьей и отправились в Вологду — город, где я провела детство. В бывшей архиерейской резиденции, под стенами кремля XV века, открывалась выставка, посвященная
31 августа в 15.00 мы с сыном и мамой стояли под сводами старинного здания и слушали торжественные речи. Мама была в темных очках и блузке с высоким воротником. Вечером я пригласила музейных работников на небольшой ужин — милые, пожилые, знакомые мне с детства люди со слезами на глазах вспоминали деда. А я со слезами смотрела на них — работающих в музее за зарплату в три-пять тысяч рублей и не ропщущих ни на царя, ни на Бога.
Следующим утром мы уехали в Москву на арендованной машине. Глядя на утлые деревеньки, стожки и елки, я вдруг четко поняла, что в городе Вологда была последний раз и никогда больше сюда не приеду.
До дома добрались благополучно. Про аварию как-то сразу забыли. У ребенка начался учебный год. В Москве стояла нежнейшая золотая осень, утром в окне появлялось робкое солнце. Я завтракала, одевалась и ехала в офис. Все шло отлично, как всегда. Но что-то было не так.
Все чаще в мыслях я возвращалась к той ночи, испытывая гнетущее, нехорошее ощущение. Воображение снова и снова воссоздавало картину, нереальную, словно кадр из фильма: черный лес, луна, искореженная машина, рогатый труп. Мне казалось, все это — части странного пазла, который мне необходимо собрать. Ощущение было такое, будто я не могу разобрать шепот, какие-то обращенные ко мне слова.
Я почти перестала выходить из дома. По вечерам сидела одна в темноте, с бутылкой вина. Курила сигареты и часами смотрела перед собой. Я знала: придет момент, когда знаки и символы выстроятся в единственно правильную последовательность, и откроется смысл.
Постепенно авария перестала быть плоской картинкой. Словно паутина, от нее во все стороны света и тьмы потянулись нити, задвигались веретена и челноки судьбы. Начал ткаться прихотливый узор.
Я улыбалась в темноте, думая, что лось, напавший ночью на несущийся, сияющий огнями немецкий лимузин, — точная метафора родины, ее хищной, завистливой, хаотичной стихии. Исчерпав иные способы «пожрать своего поросеночка», родина тупо выломилась на меня из леса в виде 700 кг мяса, костей, рогов и копыт. Но кто-то сказал родине: «Нет, эта добыча тебе не по зубам и не по рогам».
За две недели до аварии этот «кто-то» прислал мне подарок.
Жарким августовским вечером я приехала в ресторан «Веранда у дачи» на встречу со старым приятелем — ныне бизнесменом, а в прошлом врачом. К «Веранде» я подъехала на щегольской красной машинке с опущенной крышей. За ужином мой друг сказал странную вещь: «Ты очень уязвима. Когда ты ездишь в машине без крыши, мне кажется, что ты topless. Так нельзя, здесь ведь не Монако. Я боюсь за тебя». Я посмеялась и сообщила, что как раз окончательно решила бросить беспонтовую родину и уехать навсегда, все равно, в Монако или Италию. Мой собеседник очень серьезно спросил: «У тебя есть какая-нибудь другая машина?» — «Нет». — «Я тебе дам свою „семерку“. Поездишь пока на ней».
Автомобиль своему щедрому другу я вернула спустя две недели с комментарием страховой компании «восстановлению не подлежит».
На этом можно было бы и остановиться. Поблагодарить хорошего человека, поставить свечку за чудесное спасение, или что там делают добрые христиане в таких случаях. Но тоска и тревога не покидали — казалось, я не докопалась до разгадки. Пришло смутное ощущение, что ключ к моему дикому приключению надо искать не «у Матронушки» — в темном, заполненным свечным духом и шепотами пространстве церкви, а в холодной, открытой всем ветрам, бесчеловечной античности.
...Четыре года назад, ледяной зимней ночью, две машины с московскими номерами въехали в город Челябинск. Группа московских журналистов, любителей родины, путешествовала по маршруту Москва — Владивосток. В состав экспедиции, организованной мной, входили пять человек. В головной машине нас было трое: водитель — невозмутимый бывший «альфовец» и мой близкий друг, журналист. С последним нас роднила манера воспринимать окружающую действительность под веселым девизом «насрать в тетрадь». 99,9 процента человечества в нашем лексиконе именовались «лохами». На мир мы взирали с таким презрением, что нас за три метра обходили даже сибирские дальнобои.
Второй экипаж составляли фотограф и человек, которого никто из нас четверых, хорошо знакомых между собой, до поездки не знал. В. был нами взят пятым, так как в одиночку совершил кругосветное путешествие на мотоцикле.
Вопреки ожиданиям, В. проявил себя занудой и почти трусом. Особенно нас бесили его настойчивые требования в темное время суток ехать со скоростью не более 60 км. Каждый день мы отмахивали по 700 верст, вечером хотели как можно быстрее добраться до ночлега, двигались минимум 140, делая вид, что просто не слышим В.
В Челябинске его прорвало. В отеле, куда мы ввалились ночью, он каким-то чудом раздобыл грифельную доску и мел и, вооруженный этими аксессуарами, явился в ресторан, где мы пили красное. Выводя на доске формулы и схемы, В. объяснял:
— Поймите, если в темное время суток вы встретите на дороге препятствие, то имеете шанс избежать столкновения и спастись только в случае, если ваша скорость ниже 60 км в час. Если скорость выше 60 км — шансов нет. Это аксиома!
В. меня раздражал всю дорогу. Своей педантичностью, осторожностью, тем, что кадрил официанток в провинциальных ресторанах, имея жену с маленьким ребенком. Даже тем, что его семейный бизнес был связан с пошивом ползунков. Сидя в челябинском ресторане, я поняла, что в отношении к этому человеку перешла «точку невозврата». Прикрыв глаза, я сказала загадочным тоном сфинкса:
— Дорогой В., спасибо за впечатляющую лекцию. Однако, как вам известно, ваши товарищи не слепые, не пьют за рулем и имеют весьма приличные навыки вождения. Поясните нам, какие смертельные препятствия нас ожидают на ночной дороге?
В. ответил:
— Самое страшное — это лось! Водитель и передний пассажир обычно погибают на месте.
Это прозвучало до того абсурдно, что мои спутники прыснули, а я продолжала тихим, мягким голосом:
— Правильно ли я понимаю, что вы, В., очень боитесь умереть?
В. смотрел на меня, как будто до него не доходил смысл слов. Я пояснила:
— Правильно ли я понимаю, что вы считаете, будто кому-то интересно, живете вы или умерли?
Повисла пауза. Придя в себя, В. заговорил — очень взволнованно:
— Как ты можешь так говорить?.. У меня семья, маленький ребенок... А ты, вы все, вы что, не хотите жить? Почему вы ведете себя, как будто вам плевать на все, включая самих себя?! — В. почти кричал. — Чего вам от меня надо?! Я только хотел сказать, что скоростной режим при плохой видимости имеет значение...
Сфинкс в моем лице поднял веки и самым сладким на свете голосом произнес:
— НИЧТО. НЕ ИМЕЕТ. НИКАКОГО. ЗНАЧЕНИЯ.
В. сбежал от нас в Москву на следующий день.
Лось и сфинкс нашли друг друга спустя четыре года.