В 1904 году молодой художник-иллюстратор Иван Яковлевич Билибин, путешествовавший по Северу по заданию этнографического отдела Русского музея, посетил небольшой погост Цивозеро, находящийся в на правом берегу Двины в верхнем ее течении. Здесь, как он отметил в своих записках он обнаружил «чудесную шатровую колокольню 17 века». Рядом с ней стояла новая каменная и деревянные церкви. Колокольня уже не использовалась и, как с горечью отмечал Билибин «доживала свои последние дни». Билибин сделал зарисовку, которая стала одним из наиболее узнаваемых образов русского деревянного зодчества:







108 лет спустя на вокзале города Вологды встретились пять человек. Их целью было посещение колокольни в Цивозеро, простоявшей, вопреки предсказанию Билибина, последний век без каких либо серьезных реставрационных работ. Дороги за последние 100 лет стали лучше, колокольня — доступнее, но расстояния остались прежними. В дороге эти пятеро надеялись обсудить плачевное состояние немногих оставшихся памятников деревянного зодчества, возможность частного финансирования их реставрации, и приложить эти мысли вслух к одному из самых узнаваемых (любой хоть раз в жизни открывавший альбом о русском Севере видел фотографию Цивозера) памятников России.







Вот эти пятеро:







Саша Можаев, идейный вдохновитель поездки, собравший всех пятерых в одной машине. Архитектор по образованию, краевед, автор шикарной (и к сожалению канувшей в лету колонки в журнале БГ), активист Архнадзора, бессменный редактор сайта Архнадзора, и просто очень артистичный человек. К сожалению, без определенных атрибутов сфотографировать его фактически невозможно.









Ричард Дэввис, архитектурный фотограф, многие годы сотрудничавший с Норманом Фостером. Ричард уже около 20 лет интересуется деревянным русским зодчеством. За последние 10 лет он объехал почти все оставшиеся значимые памятники и сфотографировал их. Результатом его работы стал альбом по русским деревянным церквям и часовням, вышедший в Англии в начале этого года. Фотографии Ричарда (в маленьком размере, в большом они гораздо симпатичнее) можно увидеть здесь http://www.richarddavies.co.uk/woodenchurches/index.html. Публикация этого альбома вызвала определенный интерес в Англии, и Ричард надеятся на возможность привлечения английских спонсорских средств на реставрацию какого то памятника в России.









Александр Попов — архитектор, реставратор, плотник, отреставрировавший среди прочего деревянный храм в Верхней Уфтюге, что в 35 километрах от Цивозера. Александр сейчас работает над реставрацией терема в Асташово и дома в Вологде на Благовещенской улице.









Еще один Александр Попов — друг Ричарда, сопровождавший его все последние 10 лет в поездках по России



Ну и ваш покорный слуга, выступавший в этой поездке в качестве переводчика — Ричард не говорит по русски (совсем), двое Саш совсем плохо говорят по английски, и третий не очень.



Погода была под стать размышлениям о плачевном состоянии русских архитектурных памятников — хмурое небо, моросящий дождь, ветер, осенний холод. Переночевали в Устюге — в городе, где слава богу все пока не так плохо с памятниками, их много, многие в неплохом состоянии, даже средовая застройка в основном цела. Я был в Устюге в последний раз за год до появления там Деда Мороза, и опасался худшего. Мои опасения по счастью не оправдались — Дед Мороз со своими оленями поселился за городом, город не сильно от него разбогател, а раз город не разбогател, значит и новостроек в его центре появилось немного. Нескольких милых деревянных домиков не хватает, некоторые явно доживают свой век, но все не так плохо, как в Вологде. Директор музея-заповедника устроила нам шикарную по насыщенности экскурсию по всем основным храмам и музеям. Сделаю о ней отдельный пост. Для тех, кто не был в Устюге одна фотография.







Устюг — это не Дед Мороз. Это самый красивый иконостас в России. И еще много чего удивительного.





Утром выехали в Красноборск, что от Устюга в 130 километрах ниже по Двине. В Красноборске в течение часа договаривались о пароме на тот берег (утренний уходит в 7 00, мы его пропустили, а следующий официальный — в 14 00). За это время мы с Ричардом сходили в райсовет и передали копию его книги заму местной администрации, который помог Ричарду несколько лет назад добраться до всех деревянных церквей в районе (Пермогорье, Уфтюга и Цивозеро).







От парома до Цивозеро — 15 километров, по дороге идущей через сосновые боры-беломошники и цепочку полузаброшенных и заброшенных деревень. Дорога — неплохой грейдер, получше даже чем у нас в Чухломе. Саша Попов (реставратор) вспоминал что в 80ые, когда он делал Уфтюгу, дороги не было, добирался он до Уфтюги двумя самолетами и либо пешком по колее, либо на технике 15 километров. Ну а от Уфтюги на Цивозеро — это был поход на два дня пешим ходом.





Цивозеро — деревня, где стоят новая каменная церковь,







Сильно перестроенная под школу (?) деревянная церковь, тоже относительно новая.









Сама деревня полузаброшена, используется в основном под летние дома местными жителями. Постоянное население здесь — несколько человек.









Красиво, но грустно.









Виновница нашего визита — колокольня, построенная около 1650 года. Саша Попов (нумер 1) видел ее 25 лет назад, Саша Можаев — 15 лет назад, Ричард и второй Саша Попов — 8 лет назад, я видел ее впервые.









Состояние нас, честно говоря, ужаснуло. Колокольня явно сильно поплохела за последние несколько лет. В этом году ей покрыли крышу рубероидом, подперли ее, и выкосили траву (кажется работы вело «Общее Дело», могу ошибаться). Но из-за наклона шатра внутрь все равно постоянно попадает вода. Поперечные балки внутри сгнили, начала гнить основной несущий столб. Колокольня заваливается набок.









Снаружи бревна выглядят вот так. Они стояли, открытые всем элементам, без обработки, 360 лет.





Вообще Цивозеро удивительно тем, что оно срублено вроде как небрежно, сикось-накось, одно бревно длиннее другого,







Шатер держится на смешной и совершенно ассиметричной конструкции.









А все вместе выглядит удивительно гармонично... Одним словом — это абсолютно русский памятник, тяп-ляп — и готовый шедевр.









За три с половиной века сруб ушел в землю на 6 венцов. Попасть внутрь можно только протиснувшись сквозь оставшееся небольшое отверстие.









Внутри в целом получше, но гниет потихоньку все, особенно поперечные балки.









Ричард с риском для жизни забрался на то, что было звонницей. Говорит, что еще 8 лет назад он гулял по звоннице без проблем. Сейчас все висит на поломанной посередине балке.









В каменной церкви такое же запустение.









Рядом стоит телега сплющенных ушастых запорожцев.





Уезжаем весьма подавленные. В планах — заселиться на ночлег в Белой Слуде и обернуться до заката в Уфтюгу и обратно.







Белая Слуда — сельсовет, где живет несколько сот жителей. тут есть асфальт, ухоженные дома, водопровод в каждом доме. Нас встречают директор школы, Любовь Хабарова, и учительница Галина, с которой Ричард познакомился много лет назад. Основа экономики в белой Слуде — сбор белых грибов в окрестных борах-беломошниках. Грибов собирается какое то астрономическое количество. В остальном экономика сельсовета мертва, больше здесь ничего не происходит. Школа, впрочем, прекрасно оснащена — помогает спонсор, предприниматель с корнями из Слуды. Жалко только что количество учеников сокращается с каждым годом — сейчас их 39, а несколько лет назад было за сотню.



В школе есть музей Белого Гриба, где держит двор Царь Грибов. Ричард преклоняется перед Его величеством.









В школе — огромное количество стендов на краеведческую тематику, некоторые из них весьма и весьма любопытны. но здесь размещу вот этот, тронувший меня уголок.



Часто в русской глубинке вижу улицы, названные в честь героев последних войн. И происходит это не только потому. что тут их особо чтят, а потому что и в Афгане и в Чечне Россия воевала вот такими, деревенскими ребятами. В городах у людей была возможность откосить, а если и попадали в армию, то у городских ребят было больше шансов откупиться и не попасть в горячую точку. А в деревне в армию идут почти все.









Разместить нас предлагают на полу в детском саду. Здесь все очень трогательно, по старому, сразу всплывает ворох воспоминаний в голове.









Сашу Попов здесь оказывается знаменитостью. «Как, тот самый Попов!» — удивляется Люба. — «Что Уфтюгу делал? А вроде на фотографии в Уфтюге не похож... Александр Владимирович ну вы Уфтюгу то помните? Вы наверняка с тех пор еще с два десятка церквей сделали, но все таки Уфтюгу то должны помнить?» Эх, неистребима вера в русском народе что церквей этих по всей России сотнями и тысячами... И реставрируют их десятками. На самом деле сделал с тех пор Саша две церкви, и то чудом.









Нас просят посмотреть на Слудскую церковь, которую ремонтируют всем миром уже несколько лет, без посторонней помощи, на свои (очень скромные) средства.









Когда-то Слудский погост выглядел вот так — здесь стояли деревянные Владимирская и Афанасьевская церкви и еще колоколенка, а каменная церковь была самым скромным храмом погоста. Афанасьевскую церковь и колокольню разобрали в войну на дрова, а огромная Владимирская сгорела в 1961ом году от удара молнии. Галине было тогда 11 лет — она помнит, грохот, как бабушка перекрестилась и сказала «Ох, не к добру», как деревня побежала за околицу, и как пылала церковь, как огромный факел.









Сгорело у нас церквей за сотню, а сфотографировали как они горят один раз — знаменитая и ужасная фотография Ольги Зайцевой, с горящим Заостровским погостом.









Осматриваем восстановление храма. Трапезная и колокольня рухнули давно... Слудские школьники два года растаскивали мусор оставшийся на месте трапезной. Сейчас получился симпатичный дворик. Село хочет восстановить этот объем, но это предполагает средства, им недоступные.









Внутри расположен импровизированный алтарь и полуподвесные леса, с помощью которых красили церковь и расчищали фрески. Красили, к сожалению, водоэмульсионной краской, которая не даст кирпичу дышать...









Служат здесь по праздникам.









Фрески очень поздние, весьма примитивные, но симпатичные.









Пока Саша Попов дает советы по реставрации, незаметно пролетает очень много времени. В Уфтюгу, похоже уже не успеваем. переигрываем на месте, и решаем успеть на последний паром, а не ночевать в Слуде — завтра ехать обратно до Москвы (1070км от этой точки). Фотографируемся на память, идем обратно в школу, пьем чай, угощаемся солеными грибами. Ричард дарит свой альбом хозяйкам. Я зачитываю из него перевод воспоминания английского фотографа. который в 1932 году сфотографировал Цивозеро и Владимирскую церковь в Белой Слуде. Выходит небольшой конфуз, потому что тот англичанин очень расстраивался, что местные деревни настолько бедные, что гостеприимство в них состоит в сне на голых досках пола. Галина и Люба — на самом деле мы не как тот англичанин, ради деревянного зодчества мы и на улице в спальниках готовы спать :-)









Совсем чуть чуть хорошей погоды. Паром.









Закат над Двиной.









Фотография, которая должны убедить потенциальных спонсоров, что мы — люди серьезные.





Устюг, пивбар «Погребок». Рассматриваем альбом Ричарда. Состояние большинства из памятников — аховое. Не говоря о тех, что упали за годы работы Ричарда над альбомом (Палтога, Предтеча), были разобраны без каких либо понятных перспектив (Кимжа, Ильинская церковь) или были ужасно отреставрированы (Лядины, Ковда).



Формируются какие то тезисы. Во первых, памятники о которых идет речь — это то, самобытное, что Россия может предложить миру. Удивительным образом мы очень любим гордиться тем, что у нас — не как в Европе. Но при этом, когда дело касается архитектуры, мы в основном пытаемся доказать, что наш Зимний Дворец — самый дворцовый дворец в мире и наша европейская архитектура — самая европейская архитектура в Европе. А то что действительно есть только у нас и нигде больше как то стыдливо остается в сторонке. Ну может Кижи вспоминаются как памятник мирового значения. А на самом деле все традиционное русское деревянное зодчество — явление мирового значения.



Во вторых основная проблема этих памятников — то что среда в которой они появились давно и окончательно исчезла. А новая среда в которой они были бы нужны так и не была придумана, за исключением резерваций, тьфу, музеев деревянного зодчества. Если бы в России понимание значимости этих памятников соответствовало их реальной значимости, то задача сохранения оставшихся 40, ну максимум 50 выдающихся церквей и часовен решалась бы на национальном уровне — через создание туристической инфраструктуры, популяризации памятников, через создание просто инфраструктуры (ко многим памятникам нет дороги), через качественную реставрацию, через воссоздание плотницкой, реставрационной школы. На самом деле расходы на такую госпрограмму не какие то запредельные. Если не пилить, то все основные памятники можно отреставрировать за 50-70 миллионов долларов, что в масштабе России — смешная сумма. Кажется на Кижи св сумме тратят больше.



В третьих, большинство памятников простояли без ухода и присмотра уже под сотню лет. Разговоры о том. что они гибнут, идут уже более сотни лет и активно последние 50 лет. В то же время сделано, особенно качественно за все это время, не так и много. А сейчас по многим памятникам например по Цивозеру, все уже так плохо, что даже непонятно требуемые работы — это реставрация, или создание копии? Короче состояние многих памятников бросает новые вызовы с точки решений.



Конкретно по Цивозеру мысли вслух были такие: памятник настолько обаятелен именно своей «неряшливостью» и «ветхостью», что трогать его просто страшно — потянешь, выяснится что придется менять все или почти все, делать бесчисленные вставки итд. Что выйдет в результате и как это будет смотреться? Возможным вариантом была бы музеификация существующего сруба — обработка полусгнивших бревен, постановка под колпаком в музейном центре — Москва, Архангельск с защитой от сырости, и создание на месте точной копии. Но это, повторюсь, мысли вслух. Было бы интересно выслушать разнообразные предложения.





Разговоры продолжаются по дороге в Вологду.







Здесь тоже все плохо с деревом. Есть, конечно благополучные, ухоженные дома.







Но в основном, история деревянной Вологды очень печальна. В год сгорает и умирает по десятку домов, в 90ые пропадало еще больше. Центр застраивается бездушными стекляшками торговых центров.









Заходим по известному адресу — этот дом, памятник архитектуры, подожгли застройщики несколько лет назад. Людей расселили — кроме одного, известного вологодского фотографа и краеведа, который отказался выезжать и ведет борьбу за то чтобы дом отреставрировали.









Дом был построен купцом с замороченным именем Илиодор Аполлонович. Внутри почти везде обвалились потолки, Стариков ютится в единственных трех пригодных для жизни комнатах.









Внутри его жилье выглядит примерно вот так.... Но если он съедет отсюда, дом исчезнет и на его месте будет очередное чудо из турецких стройматериалов.









Фотографируемся на память со Стариковым (хозяином дома) перед тем как разбежаться — Ричарду обратно в Питер, нам в Москву.





Ну а резюме такое — работать, пытаться привлечь средства, потом выходить на какие то объекты, и делать все качественно и на совесть.







Хотя грустно это все... есть от чего опустить руки.