Третьего февраля 2012 года в вологодском центре «Северная Фиваида» состоялся вечер памяти вологодской поэтессы, настоящей звезды 70-х годов Натальи Масловой (Кругловой).

На вечере выступали известные люди Вологды, знавшие ее: владыка Максимилиан, писатели Роберт Балакшин, Владимир Аринин, поэтесса Ольга Фокина, ректор ВГПУ Александр Лешуков, а также подруга юности по пединституту (ныне Вологодский Государственный Педагогический Университет) Наталья Пименова. Все выступавшее в голос твердили: «Она была прекрасным человеком, добрым, светлым, понимающим. Она была редким поэтом, с ярким, неповторимым слогом». Никто не сказал правды о том, как была загублена поэтическая карьера Натальи Масловой, и ни одной книги стихов после нее не осталось.

Я не была в числе приближенных и друзей Натальи Ивановны. Впервые услышала о ней в 1990 году во время работы в редакции многотиражной газеты «Вологодский подшипник» (ПЗ-23). Редакция тогда готовила к выпуску заводской литературный сборник, посвященный двадцатилетию первого подшипника. В числе первых же имен всплыло имя Натальи Масловой, которая долгое время работала на заводе заведующей техническим отделом, но к этому времени она уже руководила литературной студией в Лукьяновском детском доме №1. Стихи для публикации принесла начальник юридического отдела Лидия Николаевна. Наталья Ивановна позднее заглянула к нам, чтобы вычитать публикацию.

Дверь распахнулась, и каким-то вихрем внесло большую, статную женщину с невероятно смеющимся лицом. Она ошеломляла манерой говорить, еле сдерживаемой улыбкой, на бедре была повязана огромная шаль с кистями. «Такая-то и сидела в техотделе?» – испуганно подумала я. Да Наталья Ивановна и фотографию принесла необычную – себя смеющуюся, с ромашкой в зубах. Когда сборник с большими трудами все-таки вышел в 1991 году, я позвонила всем авторам и ей тоже. «Ваши стихи лучше всех!» - выпалила я в трубку. – Так это беззубые, – отозвалась она. – настоящих-то ты не видала. – А что ж не дали настоящих? –Нельзя.»
Вот я тогда первый раз почувствовала какое-то двойное дно. Наивная, я тогда не знала, что проходных стихов у нее гораздо меньше, чем непроходных.

Дальше мы встречались с ней изредка и на бегу. Я в основном жаловалась ей на проблемы с литобъединением. К тому времени наш руководитель, Юрий Макарович Леднев, уже не мог с нами заниматься, и мне пришлось его заменять, а я ничего в этом не понимала, меня никто не слушался, и в то же время я очень переживала за каждого автора. Он слушала мои сбивчивые рассказы с улыбкой, но не обрывала меня. Один раз сказала: «А ты не критикуй, хорошее ищи, а то ты им всю охоту отбиваешь». А я-то думала, что надо правду говорить, но и ее по-разному можно подать. Критиковать стихи Натальи Ивановны мне не хотелось, в них была какая-то неведомая энергия, которая захватывала и несла, я даже не могла понять, много ли у нее глагольных рифм, какие особенности применения метафор и так далее, настолько эмоционально все было.

Мне случилось как-то послушать кассету песен на стихи Масловой в исполнении Ирины (Ловенецкая). Сразу показалось очень красиво, но чуждо. В песнях стихи, конечно, менялись, но все-таки это были стихи Масловой.

При каждой встрече я умоляла ее: «Дайте стихи, книжку сделаю». Она отмахивалась: «Потом. Я умру, все равно тебе все достанется. Там кроме стихов всякого добра много – Нет, давайте сейчас! – Да нельзя! –Да отчего же нельзя?»

И тут она сказала мне: «Никакого толка от этой книги не будет, меня не пустят в литературу, вернее, уже не пустили, я ведь мечтала в литинститут поехать, просила направление». Она замолчала. «И что, не дали? – в страхе спросила я. – Не дали. Был один человек, от которого зависело, но я сама его разозлила. Он приходил ко мне в общежитие, да я его выставила. Ну и все».

Это сейчас трудно понять, почему она не поехала туда по своей воле, а тогда все это понимали. С этим же человеком она однажды попала в гости к Яшину, и жена Яшина, грустно грустно посмотрев на гостью, спросила ее тихо: «Зачем вы здесь с ним? Милая, писатели никакие мужья. Да бегите, бегите от них». И девушка прямиком пошагала к электричке.

Самое странное, что эту историю, услышанную лично от Масловой, я слышала потом от одной женщины из Вожеги и от московской издательницы, почти слово в слово. Допускаю, что жизнь Натальи Масловой, закрытая от сторонних глаз, обросла легендами, но я в эту историю поверила сразу.

Имя этого человека – Василий Белов. Патриарх вологодской литературы немалую славу завоевал для города, но при этом загубил немало талантов. Потому что помогали ему в этом братья-писатели, коллеги по вологодской писательской организации. И ведь сколько лет партиарх был болен, не писал, а гахнты продолжали услужилово публиковать все, что бы он ни сказал.

Ближе всех к истине оказался Владимир Аринин. Даже на сцене актового зала «Фиваиды», где все сплошь было залито сиропом славословий, где великая Фокина повторяла: «Она была удивительным поэтом, настоящим поэтом», даже там Аринин не удержался от горечи, рассказывая эпизод с Масловой.

Он шел по мосту (не уточняя, по какому, но я поняла, что Каменный мост) и увидел Маслову, которая рыдала, уткнувшись в стену головой. Он подошел и стал ее расспрашивать, но она только качала головой, не отвечала. На правах старого друга, Аринин отвел ее домой, и они с женой долго отпаивали Наталью чаем. Упокоившись, она сказала: «Ну, теперь все, никаких стихов не будет».

За этой недосказанностью, возможно, стоял тот самый факт, о котором Наталья Ивановна мне рассказывала. Помимо этого факта, я знала и другое: отсутствие денег, бедность, при этом, муж не зарабатывал денег, а в семье росла маленькая дочка. В другой раз, встретив ее я спрашивала: «Ну что, написали?» - имея в виду новые стихи. – «Да, - отвечала она. - сценарий, платный». Она все время писала сценарии праздников и вечеров, чтобы заработать лишний рубль. Напоминания о стихах ее раздражали.

Однажды я ей позвонила, попросила стихи для своего журнала «Свеча», она ответила слабым голосом что болеет и что ей не до того. «Да ты полистай «Красный север», там «Холсты» найди, Шорохов напечатал, правда, сократили почти в три раза, но все-таки почти не правили». Я пошла в библиотеку и, перерыв архивы, нашла это стихотворение или поэму, не знаю, как правильно, если учитывать истинный размер. Потом я напечатала «Холсты» в восьмом номере «Свечи» (2007).

В 2010 году в антологии «Чудь» «Холсты» были перепечатаны, не смотря на то, что по условиям издателя туда попадали ныне пишущие поэты, а я не знала даже, пишет ли она теперь. Оказалось, Наталья Ивановна ушла из жизни осенью 2011 года. Последний год страшно болела, и в это время общалась много с Натальей Пименовой. Наталья Никитична тоже наседала на нее со стихами: «Давай сегодня сложим книгу, где у тебя стихи? Делаем?» «Делаем!». Один день делаем, второй день уже не делаем. Куда девался архив поэтессы? Пименова предположила, что он отправлен к отцу Масловой в Никополь.

Вообще все творчество Натальи Масловой представляется мне именно в виде пластов ткани – это те самые холсты, которые лирическая героиня пыталась выловить из студеной реки, но так и не смогла.

А они все повторяли: «Добрая, ласковая, светлая, яркая». пусть они что угодно обо мне говорят, что но больно мне было от этого вечера. Как однажды я увидела на похоронах режиисера Половникова госпожу Рацко, плачущую крокодиловыми слезами - "мы потеряли, потеряли такого человека!", а ведь стоящие там люди - Веселова, Канунова,- знали что именно она и довела его до тупика, не давала работать, гнала в Прибалтику... А потом принялась плакать без стыда.