Первое стихотворение Пушкина я выучила благодаря заставке передачи "Очевидное-невероятно". В моем неизбалованном компьютерной графикой детстве, медленное появление рукописных букв выглядело абсолютно завораживающе и волшебно. И какое разочарование, что после начинался унылый дядька, говорящий на непонятном русском языке. На самом деле им был чудесный учёный-физик Сергей Капица, но то было выше моего тогдашнего дошкольного понимания.

О, сколько нам открытий чудных
Готовит просвещенья дух
И опыт, сын ошибок трудных,
И гений, парадоксов друг.

Никакого адекватного разумения о пушкинском четверостишьи, конечно же, не было. Мне нравилось, что оно начиналось с восклицания О! и было про чудные открытия — о, этот ни с чем не сравнимый волшебный восторг внезапной ясности я уже знала. Дальше были две строчки белого шума, а в последней я слышала имя и фамилию какого-то друга — Гений Парадоксов.

Потом началась унылая пора школьного Пушкина, где «солнце русской поэзии» слепило нещадно эпитетами превосходства и гениальности, а от задания выучить стихотворение к следующему уроку хотелось, то ли как зверь завыть, то ли заплакать как дитя. Не моё это было, не моё.

И как удивительно, что «очей очарования», всё что поэт прожил и осознал за свои 37, открылось уже далеко за 40. И это четверостишье цепанулось третьей строчкой, потому что было про опыт, жизненный опыт: и тот, которым внутренне гордишься, а его, хоть ты тресни, никак не замечают; и тот, который, блин, куда бы спрятать, а его всё равно видно.

... И опыт, сын ошибок трудных...

Сначала я слышала в строке банальность: опыт это трудно. Ну да, без труда, не вытащишь и рыбку из пруда. Как потопаешь - так и полопаешь. Справедливо. Ни разу не удивил. Потом я поняла, что опыт — это про ошибки. Что муторное состояние неудачи, которое так хотелось бы избежать, избежать невозможно. Это цена за желание что-то постичь или достичь. Принятие этого болезненного для самолюбия обстоятельства, сделало жизнь намного спокойнее и увереннее. Я всё равно накосячу, ошибусь и всё равно, неизбежно, из ошибки получу жизненный опыт.

И только недавно меня осенило, опыт — это сын! Ай-да, Пушкин, ай-да, чёртов Гений чистой красоты! Назвать опыт своим дитём, сыном: родным, живым, растущим. Опыт — то, что рождается как ребенок, из взаимодействия меня и другого (человека, обстоятельства, Бога). Не может быть опыта, где «он/она/они такие-сякие, разэтакие, а я тут ни при чём». Он всё равно родится, хромой, косой, кривой, не такой как представлялось, но свой, родной, мой. Принять такого как есть, как получился, та ещё задачка для души.

Но бывает же наоборот, когда опыт кажется настолько прекрасным, что невозможно отказаться, отпустить. Особенно, это касается таланта от Бога или мастерства в чём-либо, достигнутого ценой времени и труда. Это представляется столь ценным, что происходит подмена: я = мой талант. Если нет таланта, то нет меня. Так часто происходит и с нашими детьми, когда в них, и только в них видится главная ценность жизни. Но дети вырастают и это закон жизни. Отрицая, отодвигая, протестуя против неизбежного взросления и сепарации (отделения),мы наносим себе вред. Который может называться модными словами: выгорание, прокрастинация, депрессия... Любой опыт, достигший зрелости, как сына, ставшего совершеннолетним, важно отпустить. И начать что-то новое. А отпущенный опыт каким-то мифическим образом (тут я не разобралась как) начинается быть сам по себе, как взрослый сын. И это очень интересно. Даже есть шанс, что будет кормить, когда-то в старости.

Что же до последней сточки пушкинского стиха, то я не так уж не права была в детстве. Мне бы очень хотелось оказаться с Гением Парадоксовым на дружеской ноге.