Эта сталинская формулировка была для Дрыгина ключевой на протяжении всей вологодской командировки. Один из бывших партработников стал свидетелем телефонного разговора Анатолия Семеновича с молодым секретарем из Кириллова. Было это в начале шестидесятых.
— Все хоть там тебя слушаются? — спрашивал он, видимо, уже имея какую-то информацию с места.
— Да есть тут один председатель колхоза неуправляемый. Не слушается. Спорит и возражает до тошноты.
— Так вот! — зарокотало в трубке. — Если он плохо работает, собери бюро и сними с работы. За неделю сними. Но если он хорошо работает, то собери бюро, собери актив и поезжайте все к нему учиться. И учитесь, да спасибо говорите за учебу.
…Сидим у костра в лесу под Тотьмой с лесником Павлом Шаровым. Случайная встреча. Напились чаю. И почему-то разговор коснулся Дрыгина. И вот это случайный встречный такую историю выдает:
— После окончания Молочного института меня назначили директором Тотемского маслозавода, — мой собеседник угли прутиком мешает в кострище. — Маслобойки размещались в обычных крестьянских избах. Тем не менее, масло получали высокого качества. Но как вывезти его? Район огромный, дорог нет. И тут из Великого Устюга проездом побывал у нас начальник областного управления молочной промышленности Иван Петрович Толмачев. Поглядел он на наше хозяйство, пожал мне руку и заявил при всем коллективе, что из первой же пришедшей в область партии вездеходов Зил-157, одну машину он направит к нам в Тотьму.
Мы обрадовались, ждем. Но вот приходит разнарядка, а Тотьмы там нет. Я звоню Ивану Петровичу:
— Может ошибка какая закралась?
— Нет, никакой ошибки! Вам дадим машину в следующей партии.
А когда эта партия будет, Бог ее знает… А у нас продукция тоннами пропадает…
Я парень настырный был. Обидно стало. Лечу самолетом в Вологду — и к Толмачеву. Он меня из кабинета выгнал: «Не будет вам машины». Вышел я на улицу: куда идти, кому жаловаться? А перед глазами вывеска: «Обком партии». И решился я на обман. Захожу в вестибюль и… к милиционеру. Вот, говорю, прибыл на прием, вчера из райкома позвонили, говорят — должен быть у первого секретаря обкома в одиннадцать. Вот моя командировка, вот паспорт. Милиционера прошел, попал в приемную, ту же историю излагаю.
— Да нет, — говорят, — Вас в списке приглашенных.
Я скандалить начинаю, чтобы погромче было.
— Что вы думаете, — напираю, — я сам, что ли, это выдумал? Что мне, делать больше нечего?
— Доложите, — кричу, — первому секретарю.
В общем, добился я приема. Кабинет большой, столы буквой «Т». Выходит мне навстречу огромный мужчина, глазами меня сверлит.
— Что это Вы, молодой человек, меня добиваетесь, скандалите в приемной, хотя никто Вас не приглашал?
Я ему все, как есть, выложил. Простите, говорю, за обман, но этот вопрос только Вы можете решить…
— Да, — покачал он головой. — Вот есть у нас еще такие областные руководители. Ездят, обещают, руки жмут, а потом ничего не делают! Сколько, -спрашивает, -тебе, сынок, лет?
— Двадцать четыре…
— И уже директор? А что? Правильно! Вот таких молодых, энергичных и нужно на руководящие должности ставить! Тут он снимает трубку:
— Товарищ Толмачев! — голос, что из бочки гудит. — Слушайте меня внимательно. Из приходящей партии вездеходов две машины направьте в Тотьму. Не одну, а две! Тот, слышу, начинает что-то блеять.
— Вы меня поняли! Я проверю. Все!
Обернулся ко мне: — Вот тебе мой номер телефона. Если опять обманут, звони мне! …
Звонить ему не пришлось. Уже тогда Дрыгина никто не смел ослушаться. Действительно, правил он круто. Рассказывают, однажды в кабинете первого секретаря Вашкинского райкома партии раздался ранним утром звонок из обкома. Первый секретарь был в отпуске, и на его месте находился второй.
— Как там у тебя с заготовкой кормов?
— Анатолий Семенович? Одну минуту, только возьму сводку.
— Не надо! Вы уже не секретарь!
По мнению Дрыгина, секретарь райкома настолько обязан владеть обстановкой, что подними его ночью с кровати, он должен без запинки ответить — какие в районе надои, сколько заготовлено сена, силоса, сенажа…
