После Первой мировой войны в Германии был введен День народного траура, когда люди оплакивали многочисленных погибших. Для Германии, как и для любой страны, прошедшей через страшную войну, это было важно для сотен тысяч семей.

Потом к власти пришли нацисты. В течение всех двадцатых годов они рассуждали о том, как Германию обидели и как теперь необходимо восстановить национальную гордость. «Веймарский синдром» — ощущение национального унижения в послевоенной Веймарской республике — был очень силен, и эти разговоры вызывали симпатию. Но, увы, рассуждения о национальном унижении быстро приводят к призывам к новой войне.

Первую мировую все время вспоминали, но говорить о былых поражениях нацисты не хотели. Поэтому после их прихода к власти принципиально изменился характер Дня траура. Теперь это был День памяти о героях.

Маленький сдвиг в названии означал принципиальное изменение в отношении. Теперь полагалось скорбеть. Речь же шла о героях! Они погибли за Германию! Героев, отдавших свою жизнь ради интересов государства, не надо оплакивать, — очень характерная идея для любого режима, в котором человеческая жизнь мало что значит. Так появляются огромные бесчеловечные памятники и не менее бесчеловечные празднования, когда государство бряцает оружием, а для простых человеческих чувств места не остается. (Это я про Германию, если что).

21 марта 1943 года — День памяти о героях — Гитлер проводил очень характерным образом. За полтора месяца до этого был ликвидирован Сталинградский котел, так что нужно было показать, что не все потеряно. Поэтому он явился на устроенную в Берлине выставку захваченного советского вооружения.

По выставке его должен был провести офицер барон Рудольф-Кристоф фон Герсдорф, который собирался убить Гитлера. В карманах его мундира были спрятаны взрывные устройства, он включил их, как только Гитлер вошел в музей. Они должны были сработать через 10 минут, и оба, — и Герсдорф, и Гитлер — погибли бы. Но Гитлер пронесся через музей, нигде не останавливаясь — и, не пробыв там десяти минут уехал. Герсдорф ринулся в туалет и успел в последнюю минуту отключить часовой механизм.

Высшие офицеры, участвовавшие в заговоре, быстро перевели Герсдорфа на фронт — и никто ничего не узнал. Мало того, когда многие из этих заговорщиков были арестованы в 1944 году после неудачного покушения Штауффенберга, никто не назвал Герсдорфа. Позже он попал в плен к американцам, анализировал для них немецкие военные операции во время войны, затем вернулся в Западную Германию и попытался в 50-е годы снова поступить на службу в армию.

А его не брали. К нему, как и к Штауффенбергу и к другим военным, пытавшимся свергнуть Гитлера, относились как к предателям. Каким бы ни был нацистский режим, а офицер не должен против него выступать… Ну что же — Герсдорф занялся благотворительностью и основал «Иоаннитскую помощь пострадавшим от несчастных случаев» — связанную с протестантской ветвью древнего рыцарского ордена госпитальеров. К несчастью, через некоторое время ему самому понадобилась помощь, так как в 1967 году он пострадал во время верховой езды и последние двенадцать лет жизни был парализован.

К этому времени отношение и к Штауффенбергу, и к другим офицерам-заговорщикам начало меняться. Но зато теперь на них обрушились обвинения с другой стороны. Стали доказывать, что они не были убежденными антифашистами и честно служили Гитлеру, пока тот не начал проигрывать войну — а вот тогда, мол, они опомнились…

Сам Герсдорф в своих воспоминаниях утверждал, что на Восточном фронте он всеми силами противился исполнению преступных приказов, хотя это его утверждение сегодня оспаривают… Кто знает, может, сначала и не противился. Но мне-то кажется, что каждый из нас своими путями приходит к осознанию того, где добро, а где зло. У некоторых этот путь оказывается очень извилистым. Главное, чтобы он все-таки в конце концов повел в правильном