В декабре 2012-го был принят самый человеконенавистнический закон в нашей стране, запрещающий американцам усыновлять детей из России. Я тогда работал в телеке, всей редакцией мы не верили своим глазам и ушам, делали про это множество сюжетов, разговаривали с детскими домами в России, разговаривали с американскими усыновителями, разговаривали с людоедами из Госдумы. Трагедия этого закона заключалась в том, что именно американцы массово усыновляли русских детей с диагнозами. Не здоровых красивых голубоглазых младенцев, которые, строго говоря, в детских домах особенно не задерживаются. А действительно сложных детей, которые никому на всём белом свете не нужны.
Я тогда и подумать не мог, что через восемь лет сам кого-нибудь усыновлю или удочерю. Тем более кого-то с диагнозом. В медкарте у нашей Агаты чёрным по белому описан порок сердца.
Сегодня отвезли девочку к хорошему кардиологу в Москве. Он её слушал, смотрел, просвечивал, крутил и вертел, делал узи и другие манипуляции: «Да нет, нет у неё никакого порока сердца, с чего вы взяли? На физкультуру придётся ходить».
Мы немножко удивились. Брали с пороком. А получилась без.
А теперь представьте себя, сидящего в федеральной базе в поисках приёмного ребёнка. Какова вероятность того, что вы остановите свой взгляд на девочке с диагнозом? Какова вероятность того, что вы предпочтёте ребёнка с диагнозом другому здоровому ребёнку? Какова у девочки с пороком сердца, которого на самом деле не существует, вероятность оказаться вне системы детских домов?
Ей просто поставили ложный диагноз — намеренно (на детей с диагнозами государство обязано выделать больше денег, в этом заинтересованы детские дома) или случайно (диагностика вне Москвы часто хромает). И шансы её упали на дно. На то самое дно, в котором Россия оказалась в декабре 2012 года и за 8 лет не то что не закрыла вопрос сиротства — как обещали в наших сюжетах депутаты-людоеды, но и не нашла сил и времени навести порядок в процедурах усыновления.
Слава богу, Агата здорова. Жаль, что этого нельзя сказать про систему.