Записки с ИВЛ (1). Скорая.

Начну потихоньку рассказывать о том, что и как происходило. Может кому-нибудь это поможет. Итак, заразился я, видимо, на работе еще в марте, так как в число изолянтов не попал и вынужден был ездить на строительство инфекционного центра в Вороново. Там было несколько тысяч рабочих и около сотни начальников на совещаниях, плюс еженедельно три десятка журналистов, иногда иностранных… Не мудрено, несмотря на маску и очки, что-либо подхватить. Сначала, как и все, неделю я лечился дома, вызвал врача из своей поликлиники, который сказал, что легкие чистые, но мазок на COVID 19 я, как и моя семья, сдал. Принимал антибиотики, парацетамол — температура скакала с 37,5 до 38,8. Появился кашель. Результаты семьи пришли на 3-й день и они были отрицательные, а мой — на пятый, и он был «неопределенный» (!).

Что это такое я так и не разобрался, фантазировать не буду, но это меня напрягло. Врач из поликлиники посоветовал мне ложиться «пока (5 апреля) в больницах есть места». Я послушный пациент и вызвал скорую. Машина приехала через 1,5 часа и врачи были не в скафандрах, а обычные — в синих хб со светодиодными лентами, из защиты только обычные маски. Доехали мы быстро, но полчаса моя скорая колесила по больнице и не могла найти место, где, собственно, сдают больных, оказалось они едут туда впервые. Наконец, мы попали в приемное отделение и тут начался скандал. Меня и двух моих врачей обступили «зефирные люди» в «скафандрах» и начали кричать на скорую. «Клоуны! Вы откуда такие без спецзащиты взялись! Вы в зоне карантина! Мы вас теперь должны на 14 дней оформить в карантин!». Не знаю, чем кончилось дело, потому что меня увели «по этапу» на КТ и сдавать анализы. С этого началось мое 22 дневное пребывание в больнице.

На фото. Вид с моей кровати в реанимации, в яркой банке — понятно что…, а на той кровати, что попала в кадр, пока я лежал, умерло двое пациентов. Но тот человек, что в кадре, не из их числа, фото я делал уже перед переводом в стационар. 
 

Записки с ИВЛ (2). Стационар.

Больница в Коммунарке поражает. Я был в ней пару раз еще когда мы ее строили, как говорится: «знал ее еще котлованом». Она похожа на декорацию к «Гостье из будущего»… Но, к делу. В приемном отделении очень быстро сделали анализы — кровь, мазок на COVID 19 (который подтвердился, сняв «неопределенность»). Сделали КТ, которое убрало другую иллюзию про «чистые легкие». Оказалась двусторонняя полисегментарная пневмония.
 

На соседних койках сидело еще пять поступивших пациентов, трое из которых были женщинами — медработниками, и со скорой, и из поликлиник. Они нещадно кашляли и постоянно звонили по своим рабочим вопросам. После КТ меня проводили на пятый этаж. Палата была одноместная, размером с мою кухню, с туалетом и душем. Между палатой и коридором — санитарный тамбур, все как в телевизоре про инфекционные боксы показывают. Над кроватью красная кнопка вызова персонала. Все вещи у меня были с собой, куртка висела в шкафчике.

Однако, ключевой моей ошибкой этого этапа было госпитализироваться в субботу. Друзья, старайтесь ложиться в наши больницы в будние дни! В выходные работает дежурный врач с парой студентов-волонтеров и санитарка, и они не делают резких движений. Тем не менее, из новых препаратов мне сразу назначили плаквинил и еще горсть таблеток, сиропов. Эти первые двое суток хотелось более интенсивной терапии, хотел неделю полежать и домой. Поэтому мне все не нравилось, я был жертвой пиара, хотелось некоего магического лечения — «как у Лещенко». Я даже немного «побузил» (тогда еще были силы), так как мне назначили капать антибиотики, к которым я был предположительно резистентен. Правда, дежурный врач не послушал.

Так или иначе, COVID 19 делал свое дело понедельнику у меня упала сатурация с 94 до 88, температура держалась в районе 38, кашель усилился. В середине дня понедельника я вызвал дежурного врача и сказал, что мне хуже. «Тогда в реанимацию» — с легким нажимом сообщила дама в скафандре. И я с ожиданием другого лечения и некоторым страхом отправился на каталке на первый этаж — туда, где кислород.

На фото. Первые три фотографии — последствия оторвавшегося во сне катетера. При лечении мне кололи в живот кроверазжижающие препараты и кровь от них быстро текла. На последнем фото больничная передача, так ко мне с «воли» прибыла зарядка от телефона.

Записки с ИВЛ (3). Реанимация: начало.

На каталке меня перевезли на первый этаж в ОРИТ 4 (отделение реанимации и интенсивной терапии) и там полностью раздели. Из личных вещей остались только очки и телефон без зарядки. В палате лежало 12 человек, выглядела она, как некая подкова, где вокруг поста были выставлены койки. 9 человек лежали на ИВЛ. Когда я впервые этот аппарат увидел, и десяток голых, обездвиженных, в основном, пожилых людей в трубках, проводах, то испугался.

Оптимизм внушала женщина лет 60ти из дальнего угла, которая ходила сама, и у нее одной была одежда. Мне дали небольшую кислородную маску на резиночке, а потом мной действительно интенсивно занялись. Поставили катетеры, капельницы, резко увеличилось количество препаратов, добавилась калетра (противовирусный против ВИЧ). Работа ОРИТ 4 выглядела, как конвейер, «завод по выздоравливанию» людей. В промежутках между приемами лекарств и капельницами работали массажные машины, такие кастрюльки на проводах, которые кладут под пациентов и затем эти кастрюльки сильно вибрируют. Меня стали перекладывать на живот, так меняется дыхание и работа легких, теоретически нужно на животе лежать 16 часов в сутки, но я больше 8 не вылеживал. Тем временем, моя корона «росла». Сатурация колебалась даже с кислородом, меня решили перевести на полную маску кислорода, такую, как акваланг. Я попытался начать в ней дышать, и потерял сознание.

Последние слова, которые слышал, были: «интубируем». Я получил наркоз. В сознании рождались картины невероятных цветов и яркости. Потом я очнулся. Не мог пошевелить ничем, кроме глаз, еще немного двигал головой. Я был в сознании, врачи это не сразу заметили, перед подготовкой к постановке меня на ИВЛ и погружению в кому. Тут как раз я испугался, пытаясь подать сигнал глазами, но никто не обращал внимания.

Вообще абсолютная беспомощность, лекарства — все это вызывало страх, пожалуй, это было самое тяжелое время в больнице. В этот период я сначала молился, а потом отчаялся. Подумал, что мне уже «все равно». Потом врач-анестезиолог сказал: «Эй, ребята, а у вас пациент в сознании, посмотрите на его глаза». Ему ответили: «Да? Сейчас исправим». Мне вкололи еще лекарств и отрубили. Очнулся я через несколько дней в реанимации, в другой палате, из горла торчала трубка ИВЛ, дышал за меня аппарат.

На фото. Буквально за несколько часов до потери сознания. Кадрировал эту фотку — полностью она слишком страшная.