Достойно завершить данную серию ностальгических зарисовок нам поможет рассказ о черных-пречерных колготках.

Мне шел седьмой год, и мы тогда обретались у бабушек в Вологде. Старый дом на Соборной Горке был продан, большая семья разъехалась по отдельным квартирам, бабушка и прабабушка перебрались в трехкомнатную на Льнокомбинате. На Льнокомбинате мне тоже нравилось. Там было раздолье: рядом железнодорожные депо, гаражи и стройки — все, что я люблю. А еще там было огромное болото. Весной и летом оно даже смахивало на пруд, и по нему можно было кататься на круглых щитах от кабельных катушек, но уже к августу оно пересыхало и превращалось в глинистую топь с редкими лужицами между вспученных вонючих морщин.

Однажды мы в октябре сидели на краю болота и размышляли, что надо бы сделать болотоступы. У всех этих вологодских детишек в деревнях были дедушки, а у дедушек — болотоступы, и что их делать-то: берешь ветки, связываешь в ромб, нет, сперва круг, потом ромб, дай сюда, я ща вам всем правильно покажу, как нужно делать болотоступы!

Мне стало скучно возиться с ветками, и я высказала предположение, что если бежать по болоту быстро-быстро, то ни фига не увязнешь. Увидев скепсис на лицах аудитории, я предложила поставить опыт — ща я пробегу вот до того рогоза и обратно, и вы все убедитесь, что по болоту можно бегать, если делать это очень-очень быстро.
И побежала. К счастью, далеко мы с нашей теорией болотной стремительности не продвинулись — увязла я сразу по пояс в трех-четырех метрах от берега. То есть, сперва в жижу ушли сапоги, потом я дернулась — и вот, пожалуйста, торчу в болоте до подмышек.

Будь я одна, я бы попробовала упасть вперед и как бы поплыть — нам кто-то объяснял, что именно так нужно вылезать из трясины, делаясь как можно более широким и плоским. Но густая жижа вокруг выглядела как—то уж очень неплавательно, к тому же по берегу с криками носились туда-сюда ребята, и я решила пока не дергаться, а тихонечко подождать развития событий. Потом вместе с ребятами стали носиться, также вопя, и разномастные взрослые — какие-то тетки с кошелками и бабули в платочках.
Потом к берегу осторожно подъехал ржавый экскаватор. Он медленно выдвинул в мою сторону ковш, на который забрался длинноволосый парень в спецовке. Парень свесился вперед, схватил меня подмышки и стал тянуть.
Я почувствовала, что с меня сползают штаны, и ухватилась за них изо всех сил, но удержать успела только колготки — чудесные синие резиновые сапоги и синие же спортивные шароварчики достались в добычу трясине. Парень поднимал меня все выше, а колготки все тянулись, тянулись, тянулись и не вытягивались. Наконец экскаватор отполз назад и колготки со чпоканьем вырвались на свободу.
Они стали какими-то бесконечно длинными и тянулись за мной метра на полтора.

Меня поставили на берег и стали обсуждать, что со мной делать. Предложение отнести меня домой ни у кого энтузиазма не вызвало — настолько мы с колготками (да, в общем, и с курточкой) были черными и липкими, и благоухали, как все демоны ада.
— Я сама дойду, — решительно объявила я. — Я на Льнокомбинате живу!
Потом уже, читая про триумфы римских полководцев, я никак не могла отделаться от ощущения, что со мной это тоже было. Под приветственные крики толпы мы медленно и важно шествуем, (а вы попробуйте шествовать быстрее, когда за вами столько колготок влачится), а в воздух, под уши богам, несутся наши имена.
— Там мальчик какой-то в болоте утоп!
— Нет, это не мальчик, это Тата тети Шуры Шустер! И она не утоплая, а живая!
К бабушке под балкон соседские пацаны успели доскакать раньше всех, и услышав
‚А вашу Тату из болота ковшом выскребли!‘
Мама, папа, бабушка и прабабушка, сшибая мебель, кинулись на улицу и успели как раз к моменту вступления во двор торжественной процессии:
Среди ликующей публики шла я с лицом отрешенным и задумчивым
За мной ползли колготки
Сзади тихо ехал экскаватор.

И еще пара воспоминаний о ярких моментах детства здесь (про лужу) и здесь (про ленточки)