Недавно на эту тему вышла очень важная статья и я даже хотела поделиться своими историями для создания этого материала. Но когда журналист попросила написать все «коротко и по сути», я поняла, что не смогу. Слишком тяжело, слишком много эмоций, слов и сомнений.

Но здесь меня никто не ограничивает, поэтому я хочу написать то, что считаю важным и нужным.
Несмотря на то, что с момента моих первых родов прошло 6 лет, со вторых — 4 года, раз в полгода меня стабильно «клинит» воспоминаниями, и я всё еще не понимаю, как всё это пережить. Это, безусловно, одна из самых моих острых «взрослых» травм.  
 

1. Вина

Я чувствую вину за то, что доверилась официальной системе родовспоможения и не нашла средств на то, чтобы рожать платно.

Да, денег на платные роды не было, но было представление о том, что «все рожают, и ты родишь». Эта пролетарская догма активно поддерживалась дома и не было оснований этому как-то противостоять. Зато я читала форумы и понимала, что ситуации бывают разные, но в целом, плохо (хорошо) может быть везде (нигде). Поэтому я выбрала для себя наиболее комфортный по отзывам роддом, и когда у меня отошли воды, отправилась прямиком туда (у роженицы есть право выбирать роддом по своему усмотрению, если только это не вызов по скорой помощи).
 

2. Еще одна умная приехала «самотёком»

Этого я знать не могла, но «таких умных», которые знают и вслух говорят о своих правах в роддомах, не любят. И это мне сразу дали понять. — Как докажешь, что воды отошли? — спросили меня с порога в приемной тоном прожженной буфетчицы. Это означает, что в приемной, где в ожидании сидят другие люди, ты снимаешь трусы и показываешь залитую прокладку. Если результат удовлетворяет, ты проходишь на следующий уровень. Там, где тебе выдают цветастый казённый халатик. Взамен нужно раздеться и отдать всю одежду и обувь тому, с кем ты приехала в роддом, с собой — только личные вещи.

----------------------
В этот момент все розовые представления
о заботе и уважении к пациенту/роженице начинают растворятся,
потому что дальше — только голый кафель и нелюбовь.
----------------------

Схватки начались в 9 утра, всё это время меня тошнило, но без еды силы начали постепенно меня покидать. Однако рожающую женщину кормить не принято, поэтому ближайшие сутки я провел без еды.

Смотрят тебя бесцеремонно, и если подходит акушер или кто бы то ни было, ты знаешь, что нужно просто раздвинуть ноги. Смотрят молча, на вопросы отвечают односложно или игнорируют, по своей инициативе практически не заговаривают.
Разумеется, такого быть не должно. Акушер должен сказать: «Сейчас я осмотрю вас, не переживайте, я постараюсь не сделать вам больно. Раскрытие составляет столько-то сантиметров, а это значит, что нужно еще немного потерпеть. Но мы рядом с вами и придем к вам на помощь в любую минуту».

Но такого в наших медицинских учреждениях никто не скажет, потому что наказание там отбывают все, и медперонал, и пациенты. Это происходит как-будто добровольно, по молчаливому согласию обеих сторон. Но я знаю, что бывает другая реальность (там чудеса, там женщины рожают в удобных для них позах, в присутствии тех, кто им в тот момент нужен и может помочь), и нам туда очень нужно прийти.
 

3. Боль 

В родах я узнала, что у меня очень низкий болевой порог. Раньше я об этом не догадывалась, потому что в силу характера всегда была терпеливой и сдержанной.
Больно было всё, каждый осмотр. Мне говорили с нескрываемым раздражением «как ты рожать-то будешь, если так воешь от осмотра, — голова младенца больше моего кулака в 5 раз…».
К обеду боль от схваток стала трудновыносимой, и чтобы я не мешала окружающим в палате, меня перевели в родовой зал, где наконец сделали обезболивающий укол. Это помогло отключится на какое-то время. Но потом действие обезболивающего прошло и телесные страдания вернулись с удвоенной силой. Так как раскрытие было всё еще недостаточным, мне сделали второй укол.

Через 13 часов начались потуги. Специальными ремнями ноги прикрепили к креслу, чтобы я вдруг не вздумала изменить положение тела в родах (так делают со всеми «бесплатными» роженицами, выбирать удобное для родов положение тела можно только за большие деньги). В соседнем зале рожала другая женщина (из разговоров я поняла, что платно), и часть бригады значительное время провела там, — акушер пришел к нам только ближе к концу.
Сын родился в хорошем расположении духа, его ненадолго положили мне на живот и увезли в неизвестном направлении. А меня начали зашивать.

В палатах не было места и ночью меня оставили на каталке в коридоре. Боль не прекращалась, и я постоянно стонала. Мне было очень плохо, и очевидно, нужна была помощь.
Персонал отделения ходил мимо, никто не интересовался, всё ли в порядке.
 

----------------------
Но потом им надоело слышать меня 
и кто-то из дежуривших медсестёр сказал
«нужно проверить, почему орёт эта xxxутая». Принесли
  портативный аппарат УЗИ и что-то ещё, привели дежурного врача.
Я также попросила есть и пить,но мне отказали.
----------------------

К 6 утра меня отвезли в палату и выгрузили на койку. Медсестра тайком принесла сладкий чай и сказала «вообще-то, не положено».
А уже в 8 часов начался бодрый осмотр заступившей на новую смену врача: «Встаём, мамочки».

По команде я попыталась встать, встала и тут же рухнула. Потеряла сознание впервые в жизни.
И вот тогда персонал забегал, потому что до них дошло, что «мамочке» не того, плохо, и что если с ней что-то случится, то всем несдобровать, и пиши потом объяснительные, и премии лишат, тьфу-тьфу, не оберёшься всякого. Вот тут начались и анализы, и уколы, и даже «как ваше самочувствие».
 

4. Грудное вскармливание 

В роддомах удивительно грубо относятся и к процессу грудного вскармливания. В первый же день в палату заходит неонатолог, отвечающая за кормление младенцев, и проверяет у мам молоко. Происходит это обычно так: тебе резко сдавливают сосок и если оттуда не льется удовлетворяющая её струя молока, она делает заключение: молока недостаточно, назначаем ребёнку искусственный прикорм.
Пока я лежала в отключке первые часы после родов, ребенка уже успели накормить смесью. Вместо того, чтобы дать возможность накормить его материнским молоком.

Надо сказать, что не может быть никакой «уверенной струи» в неразработанной груди, молочные протоки могут быть к этому просто не готовы. И вместо того, чтобы помочь ничего не понимающей маме справится с ситуацией первого прикладывания к груди, ребенка увозили и кормили смесью.

В результате у меня начался лактостаз — это когда в груди накапливаться молоко, нет его оттока, грудь каменеет и ты не можешь ее расцедить. Во-первых, это больно, во-вторых, страшно и начинается паника (что не сможешь кормить, начнутся осложнения и потом только операция). Я стала читать форумы и уже в ночи попросила передать мне молокоотсос. Потому что в роддоме никто тебе не поможет, пока ты ходишь на своих ногах.
Не знаю, что сработало лучше, молокоотсос или малыш, но через 12 часов мы вдвоем справились с это проблемой.
 

5. Самообслуживание 

Первые три дня я практически не вставала, ходила очень медленно, держась за поручни вдоль стен. Но так как это был хороший роддом, «трудным мамашам» еду завозили прямо в палату (как я потом поняла, в обычных роддомах не делают и этого). Медсестра на посту окрикнула меня в коридоре, видимо хотела пристыдыть: «посмотри, все, вон, бегают, одна ты, страдалица, по стенке ходишь, прекращай уже». Тогда я рассказала ей, что бывают разной степени разрывы промежности и разные болевые синдромы, она не ответила, но и не окликала меня больше.

На пятый день мне стало лучше, и мы с сыном. отправились домой.

 

6. Вторые роды 

Тут снова стоило бы начать про мое чувство вины за то, что я не выбирала роддом, акушера и снова рожала бесплатно. Муж никак не отреагировал на мою просьбу поддержать меня своим присутствием в родах, хотя мою предыдущую историю, конечно же, знал. Снова вопрос денег. Папа хотел помочь, но создалась бы неловкая ситуация перед мужем, а мама и вовсе сказала «никто за тебя тужиться не будет». Это было трудное для меня время и глубокая эмоциональная яма. Я по-прежнему боялась унижения, но мне уже было немного всё равно.

Забрали на скорой, с преждевременными схватками. До фактических родов (и срока) оставалось еще 2,5 недели, но из роддома на поздних сроках уже не выпускают. Как не выпускают и гулять на улице — даже в больничном дворе (по той же причине, что и выше — всю верхнюю одежду и обувь ты отдаешь при входе «на зону»). Единственная возможность движения — это ходьба по коридору, туда-обратно, туда-обратно. Меня в моём эмоциональном состоянии это просто уничтожало (дома к моменту вторых родов стало совсем тяжко и я всё глубже погружалась в свою темноту). Славабогу там не запрещали пользоваться ноутбуком, и я продолжала работать.

В палату ежедневно заходили студенты, но они в силу своей неиспорченности даже спрашивали разрешение, прежде, чем принимались обмерять живот и тазобедренные косточки.
В этот раз я знала все нормативы и законы, которые подтверждали моё право на человеческое отношение в роддоме. Я только не понимала, что это знание работает ровно до той поры, когда ты еще можешь членораздельно говорить и владеть собственным телом. Женщина в родах — совершенно беспомощное существо, которое не в силах себя защитить…

Понимая свои особенности, я заранее предупредила свою акушерку о низком болевом пороге и о необходимости анестезии. До начала родов она казалась мне вполне адекватной и даже чуткой (я ошиблась).

Вторые роды длились вдвое меньше первых — всего 6,5 часов. Когда начались схватки, я забеспокоилась: меня не готовили к родам, никуда не отвозили и не обезболивали. Когда боль снова стала невыносимой, я просила вызвать ансетезиолога, но мне отказали, ссылаясь на то, что такое решение принимает акушер. Но врач почему-то решила, что меня не нужно обезболивать. Та самая, которой я всё заранее говорила…

От предродовых палат, где женщины мучаются в схватках, до родильного зала — длинный коридор. Рожениц обычно возят на каталках, но не всегда. Несколько раз я просила подойти ко мне и проверить раскрытие, но подходили неохотно, как-будто есть какой-то временной период, который нужно выдерживать, чтобы не зачастить и не уделить какой-нибудь отдельной роженице больше внимания, чем она заслуживает.

----------------------
На очередной мой крик, наконец, откликнулись и решили,
что мне не просто пора в родильный зал, а пора немедленно.
Сказали встать и идти туда самой.
----------------------

По ногам хлестала кровь, тело скручивало от схваток, — идти я уже не могла. Тогда меня подхватили под обе руки и буквально поволокли. По стенам на меня сочувственно смотрели пустые немые каталки…

В родовом зале стало чуть понятнее, чем отличаются условно хорошие роддома от условно плохих. Здесь в одном родильном зале одновременно рожали от 2 до 4 женщин. В том первом роддоме такой же зал был предназначен для одних родов.
А ещё здесь я услышала весь набор стандартных фраз: «будешь так орать, родишь больного ребёнка» и т. д. и т. п. Ноги ремнём здесь не пристёгивали (не было специальных ремней), зато их фиксировали вручную две медсестры, третья давила логтем на живот.
От нестерпимой боли критическое мышление сводится к минимуму, это такое отчасти бессознательное состояние, когда не до конца осознаешь команды и не совсем владеешь своим телом. Дышать и тужиться «правильно» в таком состоянии не получается. Хочется побыстрее вытолкнуть из себя человеческий плод и завершить телесную пытку.

Но даже в таком состоянии мне было очень трудно (по-человечески) выносить то, как обращались со мной / ко мне медсестры и акушерка. Через свои крики я вполне отчетливо смогла прореветь «не разговаривайте со мной так». Но это их только раззадорило («смотри-ка ты…»).

От таких тяжелых родов и отсутствия анестезии, от неправильного тужиния и дыхания, я передавила малыша — у него было небольшое кровоизлияние в одном глазу. В остальном он был богатырь — чуть более 4 кг и 53 см. Порвалась в этот раз сильнее. Зашивали тоже «наживо», причем дали попрактиковаться студентке, не спросив об моего разрешения. Да и кто такая роженица, чтобы предупреждать или спрашивать её о манипуляциях, — просто обезличенное тело. Акушерка сказала сакраментальное «ничего, потерпишь…». И вправду, потерпела, не растаяла.

Я смотрела на этих женщин в родильном зале (в этот раз весь медперсонал — сплошь женщины) и не понимала, как это вообще возможно. Такое тотальное отсутствие человеческого и профессионального сострадания, эмпатии.

----------------------
Мне показалось, что мы находимся в каком-то подвале
и вокруг — топорные сантехники, уставшие от грязных труб
и прорвавшихся канализаций.
----------------------

В целом, мне было чуточку проще, чем в прошлый раз. Я знала, что и как будет дальше, сколько времени уйдет на то, чтобы снова сидеть и ходить, как прикладывать ребёнка к груди и пр. А еще мне очень повезло с соседкой по палате — она носила мне еду из коридора (здесь ее категорически не завозили лежачим мамашам), подавала стакан воды и даже первое время помогала подмывать малыша. Сама она прекрасно себя чувствовала, так как родила безо всяких осложнений миниатюрную девочку, вдвое меньше сына.
Зато осложнения были у меня: не до конца удалили послед, началось воспаление. Через пару дней сделали чистку и отпустили восвояси.

Физическое восстановление после родов — процесс неизбежный, а вот психологическое выздоровление — более сложная штука. Близкие мою боль понять не смогли: всё ведь уже позади, зачем же это мусолить. Психолог оказался вообще «не в теме». Советский бэкграунд и вовсе возвращает всех в риторику о том, что «могло быть хуже» (стимуляция родов, щипцы и пр.), и главное, что дети живы-здоровы.
Потом ты и сама думаешь, ну сколько можно, может само рассосётся… А оно почему-то вылезает с регулярной периодичностью и кровоточит.

Потом я наткнулась на рассказ о традиционном «пеленании» роженицы, которым, в частности, занимались повитухи, — таинстве послеродового повивания / восстановления роженицы, которое имело и физическое, и психологическое воздействие на родившую женщину. Я мечтала, что со мной кагда-нибудь тоже произойдет такой обряд, после которого я больше не вспомню о том, какое тяжелое психологическое насилие пережила в родах.

С мужем мы перестали жить вместе спустя 8 месяцев после вторых родов. Всё-таки, мужчина, который не готов поддержать свою женщину в такой важный момент, не может быть ей надёжным спутником в жизни.

В первые месяцы после родов у меня это так болело (не тело, а тема насилия), что я хотела ввязаться в борьбу, начать писать письма и отстаивать права женщин на человеческое отношение в роддомах. Потом понимала, что не осилю вести две войны одновременно. Хотя бы потому что это не только отдельно взятый роддом, а целая система взаимоотношений в обществе.

Помните, Сергей Довлатов писал в «Зоне. Записки надзирателя»: «По Солженицыну, лагерь — это ад. Я же думаю, что ад — это мы сами…»
И потом главное, что странным образом перекликается с взаимоотношениями внутри роддома, между медперсоналом в белых или голубых халатах и заключенными там роженицами в цветастых халатиках:

«И вот я перехожу к основному. К тому, что выражает сущность лагерной жизни. К тому, что составляет главное ощущение бывшего лагерного надзирателя. К чертам подозрительного сходства между охранниками и заключенными. <…> Я обнаружил поразительное сходство между лагерем и волей. По обе стороны запретки расстилался единый и бездушный мир. Мы говорили на одном, приблатненном языке. Распевали одинаковые сентиментальные песни. Претерпевали одни и те же лишения. Мы даже выглядели одинаково. Нас стригли под машинку. А лагерные робы издали казались неотличимыми от заношенных солдатских бушлатов. Мы были очень похожи и даже — взаимозаменяемы».

И всё же я верю, что эта ситуация будет меняться. Хотя бы потому, что мы перестаём молчать и считать это нормальным. Потому что у кого-то хватит сил, чтобы не пройти мимо собственной травмы. Потому что мужчины постепенно изменят своё отношению к участию в родах и воспитании детей.
Потому что так не должно быть.

P. S. Я выросла во врачебной семье и знаю, что на свете много хороших медицинских специалистов и прекрасных врачей, и что, в целом, они спасают жизни, в том числе, рожениц и новорожденных. Но всё это никак не отменяет того, что где-то рядом другие такие же специалисты наносят глубокую травму другим своим пациентам, не осознавая никакой проблемы в своём нечеловеческом к ним отношении.