Николай Полянский был управляющим отделением госбанка в Вологде в 1896–1900 гг. Умного и предприимчивого чиновника назначали на разные должности в разные города, 50 лет он отдал банковской службе. Не принял революцию. В конце жизни, в 1919–1921 годах Полянский написал «Воспоминания банкира»: в них все подробности местной жизни, с именами, локациями, оценками, размышлениями. «Воспоминания» были изданы Центробанком в 2007 году. Седьмая глава книги посвящена Вологде. И она — краеведческая находка. И чудесный вечерний досуг.

Предисловие.

«В моих воспоминаниях одна правда. Выдуманного ничего в них нет. Писал для себя и для моих родных.

Почти вся моя жизнь прошла в провинции. Судьба заставляла перекочевывать из одного города в другой. Род деятельности давал широкое поле соприкосновений с общественной жизнью. Страсть к охоте сближала с охотниками.

Под старость волею судеб я был заброшен в деревню Лукино Балахинского уезда Нижегородской губернии.

Составление записок составляло мой досуг»

Глава 7. Вологда (1896–1900 гг.)

В Вологду приехал я вместе с семьей в августе месяце 1896 года. Квартира моя ремонтировалась. Остановились в гостинице «Золотой Якорь» Брызгалова на Базарной площади. Чрез неделю переехали в казенную квартиру в две комна­ты, бывшую свободной в нижнем этаже здания. Ремонт моей квартиры затянул­ся. Пришлось с семьей ютиться в двух комнатах больше двух месяцев.

Представившись губернатору и архиерею и сделав несколько официальных визитов, я приступил к приему учреждения, а затем занялся текущими делами. Дела оказалось много. Учреждение было запущено и, кроме того, ввиду бывшего конфликта у моего предместника с местным купечеством получалось много щекотливых положений, которые необходимо было уладить.

Не буду вдаваться в причины обострившихся отношений между управляющим Седовым, которого я заменил, и учетно-ссудным комитетом Вологодского отделения, так как при приезде в Вологду я его там уже не застал и, следовательно, не мог его выслушать; но думаю, что виной тому [была] его болезнь, с кото­рой трудно ему было справиться.

Руководящую роль здесь, как потом выяснилось, играл бывший член комитета вологодский городской голова Николай Александрович Волков, человек богатый и влиятельный.

Во всяком же случае, если бы бывший управляющий Седов был бы и не нрав, принятый членами комитета способ его изъятия коллективным отказом от дальнейшей с ним службы, несомненно, не мог не отразиться на ходе текущих дел и не мог быть корректным.

Дальнейшее участие в комитете бывших членов, избавившихся таким способом от нежелательного для них управляющего, могло бы слишком много дать в руки им козырей для влияния на будущих управляющих, а потому пришлось действовать крайне осторожно и политично.

Но все же в общем мое положение было очень затруднительное. Знаю, что пригласить вновь в состав комитета всех бывших членов нельзя, но ведь и дело не терпит: векселя из учета поступают и торговые обороты купечества нуждаются в средствах.

Стороной же до меня доходят слухи, что господа члены бывшего комитета пришли между собой к соглашению приступить к работе лишь в том случае, если они будут приглашены вновь все без исключения.

К счастью моему, до приезда в г. Вологду я служил не в каком-либо отдаленном городе, а в Рыбинске, имеющем во время навигационного времени много торговых сношений с северным краем и в том числе с Вологдой. Вологодское ку­печество очень часто приезжает в Рыбинск за покупкой хлеба, и многие рыбинские хорошо вологжан знают.

Пользуясь этим, я просмотрел еще до отъезда в Вологду список кредитующих­ся по предъявительству в Вологде лиц, а затем мне помог контролер Вологодского отделения Николай Германович Борисоглебский, человек порядочный и честный.

Руководствуясь правилами приема к учету векселей без участия членов Комитета, я стал работать один. Дело пошло.

Для того чтобы поближе узнать вологодскую клиентуру, временно взял на себя разрешение выдач по переводным билетам. Правда, может быть, непривычная к этому публика первые две-три недельки поворчала, но когда увидела, что я всех вежливо принимаю и быстро отпускаю, то стала хвалить вновь заведенный порядок, убедившись, что я не формалист, а человек дела. Шифры были всегда у меня проверены раньше; маленькие суммы выдавал без всяких удостоверений, а при больших получениях опрошу лишь на словах -«Кто Вас знает?» и «Имели ли Вы к нам какое-либо дело?» и выдаю.

Тем временем благодаря постоянным общениям с публикой и разговорами с ней в тех случаях, когда это могло представлять интерес для изучения вверенно­го мне района, я в короткое время успел перезнакомиться на деле со всей клиен­турой. В городе стали относиться ко мне одобрительно, и, как стороной передава­ли, ждать приглашения в Комитет прежних членов. Я же продолжал работать один. Так продолжалось около двух месяцев.

Но так как свет оказался не в одном окошке, а среди Вологодского купечест­ва мне удалось лично познакомиться со многими лицами помимо прежних чле­нов комитета, то я, собрав дополнительные о них справки, написал пригласительные письма для вступления в члены комитета за один раз нескольким лицам, не бывшим раньше членами, в том числе Василию Ивановичу Семенкову, Ивану Федоровичу Клушину, Ивану Ивановичу Мазалеву и еще некоторым, преиму­щественно независимым по своему торговому положению и имеющим обширные знакомства среди вологодского купечества.

Само собою разумеется, что я заранее позондировал почву о желании их вместе со мной послужить. Через несколько дней, получив от всех приглашенных мной лиц их письменные согласия, сделал представление в центральное управле­ние об их утверждении. Все представленные лица были утверждены.

Впоследствии оказалось, что освежение состава комитета имело огромное значение на увеличение оборотов отделения. Чрез два года моей в нем службы чистая прибыль Вологодского отделения достигла почтенной цифры, а обороты коммерческих операций заняли видное место среди других учреждений.

Одним словом, из захудалого учреждения, работавшего чуть ли не в убыток, оно из третьего разряда было переведено во второй разряд. Мне же после трехлетнего управления Вологодским отделением было предложено другое, более серьезное по деятельности Елецкое отделение.

Невольно тогда вспомнились напутственные слова рыбинского городского головы Константина Никитича Лытникова:

— Я с уверенностью предсказываю вам, глубокоуважаемый наш Николай Павлович, широкое поле деятельности. Я знаю Вас давно. Вам нужно было полу­чить самостоятельность. А теперь при Вашей трудоспособности, энергии и зна­нии дела служебная Ваша карьера обеспечена.

После Ельца мне были предложены Ярославль или Псков — я предпочел Ярославль; затем Воронеж и Нижний Новгород с назначением чиновником особых поручений V класса Министерства финансов. В Нижнем Новгороде [я] был назначен председателем Строительной комиссии по постройке дома для отделе­ния, преобразованного в присутствии государя императора Николая II в конто­ру Государственного банка. Дом в память трехсотлетия дома Романовых постро­ен в древнерусском стиле. Архитектором-строителем был приглашен академик Владимир Александрович Покровский.

На другой год после постройки дома мне было предложено назначение на должность управляющего Московской конторой Государственного банка.

Об этом буду писать в свое время. Теперь же продолжаю о Вологде

Вологда — город, раскинутый на широкой площади и запущенный. Дома в большинстве деревянные, окрашенные, за редким исключением, в серую краску, и вследствие, вероятно, давности окрасок почти все дома пятнистые.

Сплошные каменные дома лишь на одной Кирилловской улице, а на осталь­ных — изредка. Тротуары узенькие деревянные из проложенных в длину деревянных досок; каменные и асфальтовые — в виде редких исключений. Рядом с тротуарами повсюду шли глубокие канавы со стоячей весной и осенью водой, а зимой покрытые снегом. Стоило пешеходу оступиться, чтобы в лучшем случае отделаться потерей калош.

Я пишу о Вологде 1896 года; теперь, может быть, она представляется городом более устроенным, но в мое время было так.

Растительность [здесь] как в городе северном жалкая. «Печальные березы» и акации. Городских садов почти нет. У частных же владельцев их много. Палисадники, огороженные прозрачными заборами, [есть] почти у каждого дома. Очень хорошие в Вологде из березовых аллей бульвары. Начинаются они у со­бора и охватывают квадратом несколько городских улиц.

Я особенно любил эти бульвары в зимние морозные дни. Морозы в Вологде очень сильные, но во время морозов почти не бывает ветра. Когда деревья покрыты снегом, а длинные бульвары расчищены и посыпаны песком, это лучшая местность для прогулок. Летом тоже хорошо. Кругом бульваров трава, нет пыли.

Железные дороги меняют характер городов — в прежнее же время г. Волог­да имел значение большого складского пункта товаров для снабжения северно­го края. Расстояния между городами и селениями на Севере огромные. При отсутствии хороших путей сообщения процветала как в Вологодской губернии, так и в смежных с ней Архангельской, Новгородской и Вятской ярмарочная торговля и по селам, и по городам. Всякий старался запастись товарами по возможности на целый год.

Торговые векселя поэтому, в особенности же при сношениях с уездными городами Вятской и Архангельской губерний, в большинстве были долгосрочные. Но торговое дело шло правильно, без спекуляций, применяясь к местным сти­хийным и климатическим условиям и действительной необходимости. Потерь по учетной операции не было, хотя капитальных людей в Вологде было не очень много. Дела в большинстве шли в кредит. Более известные и крупные фирмы: Николая Александровича Волкова, Федора Александровича Ворокина (тут Полянский спутал фамилию, Варакин) и Ивана Ивановича Никуличева.

Никуличев, чтобы поздравить меня с приездом, прислал на новоселье из сво­их рыбных промыслов на Кубенском озере огромных размеров живую нельму. Я был этим очень сконфужен и не хотел брать. Посланный очень настаивал, сказав, что не взять нельзя, так как могло бы Ивана Ивановича обидеть, и что нельма эта прислана «ни к чему-либо», а лишь по расположению от своего избытка.

Я долго упорствовал, предлагая за нее деньги, но посланный не уходил.

— С нельмой, — говорит, — если принести ее обратно, то и на глаза Ивану Ивановичу нельзя показаться, уж очень «рассерчают».

Пришлось рыбу взять, но при этом я, вероятно, неосторожно просил приказчика передать Ивану Ивановичу, что я очень ему благодарен, но все же прошу на будущее время даром мне нельму не присылать.

Нельма оказалась удивительная, но такой нельмы я уже не ел во всю свою жизнь. Впоследствии, когда у меня в Вологде бывали вечера или обеды, я искал такую нельму у вологодских рыбных торговцев и хотя и находил, но она далеко не была так хороша.

Когда же я обращался с просьбами к Ивану Ивановичу Никуличеву прис­лать еще раз такую нельму, какую он прислал мне на новоселье, он отвечал: «Не могу ни за какие деньги — мы торгуем оптом, а не в розницу».

Разумеется, я впоследствии свою ошибку осознал. Иван Иванович Никули­чев был миллионер, не кредитовался и в моих услугах не нуждался.

С присылкой рыбы поступил он по добродушию, желая меня приветство­вать. Нельму надо было без всяких разговоров взять, а затем сделать ему какой-либо соответствующий подарочек. Репутация моя, которой я всегда так доро­жил, а также дорожу и теперь, не пострадала бы. На все нужен жизненный опыт.

Получение первой самостоятельной должности меня очень увлекло. Здание отделения в приобретенном у частного лица доме по тому времени было прекрасное, напоминая своей архитектурой небольшой загородный дворец, вроде пе­тербургских дворцов на «Островах». Отойду, бывало, на другую сторону площа­ди, на которой стоял дом, любуюсь на него и совершенно по-детски счастлив.

— Вот это наш дом, — говорю жене, — и я в нем хозяин! Вот, слава Богу, мы достигли с тобой самостоятельного положения. Дай Бог только здоровья, а то жить теперь можно и детей поднять на ноги.

В Вологду из Рыбинска я привез с собой семерых детей: Павлушу, дочь Женечку, Уарчика, Володю, Юрика, Ваню и Алешу. Все, кроме последнего, учились.

Губернатором в Вологде во время моего приезда был Иосиф Яковлевич Ду­нин-Барковский. Он и жена его Капитолина Михайловна были очень милые и гостеприимные люди. Жить с ними было приятно. Часто мы у них бывали, любили и они у нас бывать.

Губернским предводителем дворянства был Владимир Александрович Касаткин, человек очень болезненный. Вице-губернатором — Александр Павлович Лаппа-Старженецкий. Жены их — Мария Ивановна Касаткина и Мария Дмит­риевна Лаппа-Старженецкая занимали в местном обществе доминирующее положение. Председатель окружного суда был очень милый и гостеприимный человек Павел Федорович Ошанин, с любившей общество женой Кристиной Станиславовной. Председателем Казенной палаты — Василий Васильевич Рос­товцев. Управляющими акцизными сборами — прежде Микулин, а потом Вла­димир Иосифович Подобед. Прокурорами окружного суда: Николай Яковлевич Чемадуров, Павел Григорьевич Курлов и Александр Васильевич Лядов. Началь­ником жандармского управления — Николай Петрович Маньковский (его жена— Елизавета Ниловна). Советниками губернского правления — Петр Дмитриевич Шереметевский и Николай Николаевич Неелов.

Из местного общества вспоминаю председателя уездной земской управы Андрея Платоновича Лихарева, уездного (впоследствии губернского) предводителя дворянства Николая Николаевича Андреева, Александра Ксенофонтовича Еремеева, Николая Дмитриевича Грязева, Михаила Дмитриевича Волоцкого и Нила Николаевича Зубова.

Мы скоро со всеми хорошо сошлись. И сами везде бывали, и у нас бывал почти весь город. Вечера в семейных домах и у нас бывали часто. Разумеется, как всегда и везде в провинции: чай, карты, а затем ужин. Жилось нам в Вологде хо­рошо, общество было милое и интересное.

На дачах в окрестностях Вологды мы жили в трех местах: в селе Ильинском у Арцибашева, за Семистрельной у Николая Ивановича Соколова и в селе Прибытково Михаила Дмитриевича Волоцкого. Из этих дач больше других вспоми­наю Прибытково.

Это одна из красивейших местностей под Вологдой, на хорошей речке. Усадьба Прибытково старинная, принадлежавшая когда-то вологодскому пред­водителю дворянства Волоцкому, а затем перешедшая к его сыну. Владелец Прибыткова Михаил Дмитриевич Волоцкой сдал нам свое имение за отъездом из Вологды в Симферополь на должность непременного члена губернского присутствия. В Вологде он был земским начальником. На эту дачу мы один раз ездили и из Ярославля.

Вспоминаю дачу Марии Яковлевны и Николая Николаевича Нееловых у инженера вологодской железной дороги Цеха. Ездил к ним часто на велосипеде. От Вологды это около двадцати пяти верст.

Также вспоминаю наши поездки большой компанией в имение Николая Николаевича Андреева Куркино. В сгоревшем в Вологде у Андреева доме, а также и в Куркино было много старинной редкой мебели. В городе при пожаре дома вся мебель сгорела. Сгорело много старой бронзы и редких старинных стеклянных с подвесками люстр. Отец Андреева Николай Федорович был большой люби­тель и знаток старины. Они были очень богатые люди.

В Вологде мы особенно близко сошлись с Нееловыми и Ростовцевыми, а за­тем я часто играл в открытый винтик с Александром Павловичем Лаппой-Старженецким.

Купеческие вечера редко обходились без меня. Я всюду получал приглаше­ния. И, правду сказать, вращаться в купеческом обществе было для меня крайне полезно. Что делать, наше дело такое. Сидя дома, ничего не узнаешь и не увидишь, а нам надо кое-что знать и помимо учетно-ссудных комитетов. Да и купе­чество общительность с ним ценит. Все это для дела очень нужно. Только во всем этом необходим известный такт.

В командировки из Вологды ездил три раза. Один раз в Ростов ярославский на ярмарку, другой — в Нижний Новгород для исполнения обязанностей управляющего Нижегородским отделением, и третий — в Рыбинск — рыбинским…

…Пробыл я в Рыбинске два с чем-то месяца. Командировка моя совпала с двадцатипятилетием нашей свадьбы. К 24 августа приехала ко мне жена. Когда она возвращалась в Вологду, то пароход, на котором она ехала, столкнулся вследствие тумана с каким-то другим пароходом и был поломан. К счастью, для же­ны все окончилось лишь испугом. Всех пассажиров пересадили на другой паро­ход, но были и пострадавшие.

Осенью по моему возвращению в Вологду за перемещением Иосифа Яковлевича Дунин-Барковского в Житомир, где у него было имение, прибыл вновь наз­наченный губернатор граф Александр Александрович Мусин-Пушкин.

Бедный граф! За ним ходила репутация шатуна и кутилы. Служить поэтому ему было трудно. В действительности же далеко неглупый, очень энергичный и живой человек, с благими начинаниями. Правда, пошалить он любил, и выпить в компании умел, но умел и дело делать далеко не хуже других.

Ходил слух, что, когда он был вице-губернатором в…ве, то как-то после хорошей попойки в клубе прошелся с веселой компанией по городу с пропетой хо­ром участников в этом шествии известной песенкой «Паулина». Но что оказалось возможным с большими связями Мусин-Пушкину, то было недопустимым для простых смертных.

Об этом шествии кто-то куда-то донес. Участвовавшие в шествии воинский начальник, жандармский полковник и еще кто-то были раскассированы по не столь далеким городам, хотя и без понижений, но против их желаний. Граф же Александр Александрович Мусин-Пушкин в свое время получил назначение на должность губернатора. Приехав в Вологду, он энергично начал приводить город в порядок, не всегда считаясь с привычками и удобствами обывателей и, разуме­ется, быстро нажил себе врагов, в особенности же среди местного купечества.

Начал он с того, что решил бывшую среди города базарную площадь пере­нести на другое место. Нельзя не согласиться с тем, что действительно, базарная площадь портила весь город не только своим грязно-неряшливым видом, но и едущими возами загромождала все вологодские улицы и калечила мостовые. Кроме того, среди базарной площади находилась особенно чтимая гражданами церковь Спаса Обыденного. Эту церковь вологжане во время бывшей там чумы выстроили в один день.

И вот кругом этой церкви шла в базарные дни торговля, ругань, а в находящихся вблизи трактирах низшего разряда и постоялых дворах — пьянство.

Все предместники графа Мусин-Пушкина находили, как и граф, что эта площадь совершенно не на месте, но ввиду того что кругом по соседству с этой площадью находилось множество специально приспособленных к базару зданий и торговых заведений видного в городе купечества, не желая возбудить против себя местное народонаселение, с этим мирились.

Граф же поступил быстро и решительно. Он выбрал для базара новое место несколько в стороне от городского центра; поручил в очень короткий срок ликвидировать прежнюю базарную площадь и немедленно на ней около церкви Спаса Обыденного разбить дорожки для сада; засеял хорошо удобренную базарами площадь газоном и насадил деревьев.

Спустя несколько времени все само собою, разумеется, образовалось. На новой базарной площади опять пошла такая же торговля, выросли новые дома с теми же постоялыми дворами, трактирами и лавками. Среди же города разросся очень хороший сквер, в котором весело играли дети обывателей на радость их родителям; но потерпевшее временный убыток вологодское купечество простить графу его мероприятие в то время не могло. Оно затаило против губернато­ра за пазухой камень в ожидании случая им воспользоваться. За этим же дело со стороны графа Александра Александровича не стало.

Губернатор граф Александр Александрович Мусин-Пушкин в своих хо­зяйственно-административных распоряжениях по устройству Вологды пошел дальше.

На протяжении лучшей в городе Кирилловской улицы, на которой стоит губернаторский дом и находятся лучшие здания, был с давних пор так называемый «гробовой ряд». Шла там ежедневная торговля гробами не только для потреб­ностей города, но и для деревень. Гробы стояли рядами на тротуарах, а также и вблизи их на улице, мешая прохожим и затрудняя езду экипажей.

Разумеется, нельзя было не согласиться с тем, что это портило главную в го­роде улицу и производило впечатление не из лучших. Граф и здесь нашелся. Он приказал все гробы с тротуаров и улицы убрать и торговлю гробами на этой ули­це прекратить. Неудовольствие торговцев на него стало расти.

Торговые ряды железными, скобяными, кожевенными и другими товарами в Вологде находятся в каменном корпусе, идущем от Кирилловской улицы полукругом к мосту. Точно такие же ряды с лавками разнородных товаров и на другой стороне этой улицы. Магазины с какими-либо специальными товарами в не­больших городах редки. Обычно в них торгуют от чая до дегтя включительно, имея в виду не только городского покупателя, но и деревенского.

Тротуары около вологодских торговых рядов деревянные, узенькие и от уровня мостовых несколько приподнятые, так что всходить на них надо по сту­пенькам. Несмотря на это, в виду недостатка кладовых при лавках много това­ров в ящиках и без ящиков, но с ограждением их цепями, хранилось прямо на тротуарах, затрудняя движение по ним прохожим. Бывали случаи, особенно зимой во время гололедиц, когда прохожий, зацепившись за что-нибудь и поскользнувшись, падал и получал ушибы.

Разумеется, это не могло укрыться от зоркого взгляда энергичного губерна­тора, и, конечно, последовало с его стороны распоряжение все товары с тротуа­ров у торговых рядов немедленно убрать. Купцы к этому подготовлены не были, товары убрать было некуда. Пришлось развозить их от лавок по своим кладовым и амбарам при жилых домах, но свободные помещения для этой цели были не у всех. Внесло это значительное неудобство и при сношениях с покупателями. Следствием этого явилось новое неудовольствие на губернатора. Купцы волого­дские сплотились. Начали обсуждать, как им быть. Решили послать на губерна­тора жалобу министру внутренних дел, но, сочинив ее, посылать медлили. Граф же Александр Александрович продолжал действовать дальше.

Умирает один вологодский богатый и именитый гражданин, весьма выдавшийся своей благотворительностью. Граф, чтобы отметить бывшую купца деятельность, решил быть на погребении и хоронить его с музыкой. На все убеж­дения, что это сделать нельзя, так как уже был издан закон, что хоронить с музы­кой можно только военных, а умерший лишь потомственный почетный гражда­нин — и только, граф отвечал: «А я все-таки буду хоронить его с музыкой и сделаю это совершенно законно».

Оказалось, что он придумал такую штуку. Умерший купец был членом мест­ного военного пожарного общества, а по утвержденному уставу этого общества все его члены могут хорониться с музыкой, и обществу разрешалось иметь свой оркестр.

Все это было бы ничего, но вот беда-то в чем оказалась: вологодское военное пожарное общество не имело своего оркестра.

И вот граф, чтобы выйти из этого положения, распорядился переодеть в пожарное платье оркестр местного военного батальона и выстроил его против до­ма покойника при его выносе. Только что покойника вынесли, как оркестр заиг­рал «Коль славен», а затем во время похоронного шествия начал играть тради­ционный похоронный марш.

Так шли две-три улицы. Граф Александр Александрович торжествовал. Но вдруг шествие почему-то остановилось. Принимавший участие в погребении вологодский преосвященный Алексей подозвал к себе соборного дьякона и пору­чил ему передать губернатору, что он, Алексей, просит приказать оркестру за­молчать, а иначе он принужден будет оставить похороны и удалиться домой.

Губернатор просьбе архиерея подчинился. Оркестр умолк и больше уже не играл. Но кто-то об этом опять донес куда полагается, в результате чего последо­вало перемещение батальонного командира за допущение переодевания в дру­гую форму солдат.

Затем вскоре последовал такой случай, вызвавший оставление графом должности вологодского губернатора.

Был день ежегодной церковной парадной службы, а затем празднования в городской думе в память постройки чтимой вологжанами церкви Спаса Обыденного. После обедни в зале городской думы был большой обед. Присутствова­ли архиерей, губернатор, все городские власти, гласные городской думы и дру­гие именитые граждане.

Пред обедом все довольно долго стояли около большого стола с разными за­кусками, ежеминутно, по принятому обычаю, чокаясь и поздравляя друг друга с праздником. Все шло, по-видимому, как следует.

Сели затем за обеденный стол. После второго же блюда подали шампанское, начались речи. Граф был в духе, весело и приветливо со всеми разговаривал и шутил.

Вдруг его, видимо, осенила какая-то мысль, и он тихо начал разговаривать с сидевшим рядом с ним архиереем, одобрительно наклонявшим свою голову.

У графа, как он мне рассказывал потом, только здесь на обеде явилась мысль: не воспользоваться ли этим многочисленным собранием и не обратиться ли к вологодскому купечеству с просьбой, в память постройки в один день чтимой вологжанами церкви, о прекращении в день ее постройки торговли в городе на весь день, а в воскресные и дни двунадесятых праздников начинать торговлю лишь после окончания церковной службы.

«Я, — говорит, — посоветовался об этом с архиереем, а также и с городским головой. Оба отозвались сочувственно и обещали меня поддержать, я и сказал то, что думал сказать».

Сказал же он следующее:

«Ваше преосвященство! Милостивые государи, глубокоуважаемые волого­дские граждане!

Я счастлив, что мне привелось быть на вашем местном большом торжестве в память исторического в жизни вологжан дня, когда ваши предки с молитвой к Господу Богу встали как один человек, чтобы в один день построить чудную цер­ковь, в которой мы только что сейчас молились. Господь Бог тогда услышал го­рячую молитву ваших предков, и чума после сооружения церкви прекратилась.

Теперь, господа, в память этого великого исторического события позвольте мне обратиться к вам с маленькой просьбой с благословения присутствующего среди нас преосвященного владыки.

Недостаточно того, чтобы в память очевидной к вашим предкам милости Божией ограничиваться празднованием этого дня церковной службой, а затем нашим теперешним общественным собранием. Нужно вам, господа, что-нибудь сделать, чтобы предки имели достойных потомков.

Я прошу у вас немного, прошу лишь прекращения торговли на все время в день постройки чтимой Вами святыни — церкви с чудотворной иконой Спаса Обыденного, а также о начале торговли в воскресные и дни двунадесятых празд­ников лишь по окончании церковных интурий.

Посудите сами, господа, в то время когда во всех вологодских церквах и чти­мой вами церкви идут обряды, кругом идет торговля, базарная брань и идут «об­меривания и обвешивания».

Как только эти последние слова граф сказал, так первый встал из-за стола купеческий староста Виктор Иванович Грачев и демонстративно ушел в другую комнату, а вслед за ним один по одному стали уходить из-за стола и другие.

Губернатор хотел было свою речь продолжать, но увидев произведенное им впечатление, не окончив, сел. Быстро встал архиерей Алексей и начал было что-то в поддержку графа говорить, но его никто уже не слушал. Сначала будто бы некоторые остановились и стали стоя архиерея слушать, но когда увидели, что встал со своего места и ушел вслед за Грачевым городской голова Волков, то зал совершенно опустел. Остались за столом лишь архиерей, губернатор и представители административных и иных губернских учреждений. Получилась на неко­торое время молчаливая картина, а затем первым встал губернатор, а за ним и все остальные. Все стали собираться домой.

Только что губернатор встал, как к нему навстречу подходит вышедший из другой комнаты купеческий староста Грачев и говорит:

— Так, так, Ваше сиятельство, мы, значит, обмериваем и обвешиваем?!

Тон у него был вызывающий.

Граф вспыхнул и быстро ему ответил:

— Да, я в этом убежден, завтра пришлю к вам в лавку проверить ваши весы.

Все сейчас же разъехались.

После этого события отношения у губернатора графа Александра Александровича Мусин-Пушкина с вологодским купечеством обострились окончательно. Он засел дома. С его стороны по отношению к купечеству начались разные реп­рессии. Чиновники ходили по лавкам и проверяли весы, и отыскивали залежи несвежих продуктов, а полиция бегала по дворам, требуя чистоту и ремонт по­мещений. Все это вызвало множество протоколов и судебных преследований.

Не дремало и купечество. Оно ежедневно собиралось по вечерам в городской думе и обсуждало положение вещей. В результате последовала длинная на губернатора жалоба министру внутренних дел.

При подаче жалобы купечеством была упущена какая-то формальность. Министр прислал жалобу купечества губернатору с предложением объявить воло­годскому купечеству о неправильности его действий. Тем не менее граф Алек­сандр Александрович Мусин-Пушкин вскоре получил новое назначение на должность товарища управляющего Департаментом уделов.

Так как все вологодское общество, за исключением купечества, жило с графом хорошо и очень его любило, а также и супругу его Елизавету Павловну, то прово­ды при отъезде носили сердечный характер. Место прощального обеда было на станции «Сухона» Архангельской железной дороги. Была хорошая летняя пого­да. Железнодорожное начальство предложило участвовавшим в проводах отдель­ный экстренный поезд. Помещение на станции было красиво декорировано.

После обеда все снялись группой. Фотографический снимок у меня сохра­нился. Затем пошли прощальные обеды графу и графине Елизавете Павловне со стороны его знакомых.

На прощальном ему обеде у меня он выкинул такую штуку. Сел верхом на стул и объехал на нем кругом стола со словами:

«Я теперь уже не вологодский губернатор, теперь я могу в милой мне компа­нии и пошалить. Здесь между нами сидят прокурор и жандармский полковник. Пускай на меня доносят».

Последний раз я видел графа Александра Александровича в Ярославле. Он приезжал туда по делам своего имения в Мологском уезде. Очень много рассказывал про свое губернаторство в Минске.

После Вологды он в должности товарища управляющего Департаментом уде­лов служил очень недолго и был назначен на должность губернатора в Минск.

Минск он любил. Служить ему там было хорошо. Очень сошелся с польским обществом, но не заладил с имевшей за собой бывшего обер-прокурора Синода — Победоносцева — начальницей духовного училища, а также с имевшим большие связи вице-губернатором и губернским предводителем дворянства.

Во время революционного движения в 1904–1905 годах воспитанники минс­ких учебных заведений ходили с красными флагами из одного учебного заведе­ния в другое, снимая учащихся с занятий. Дали об этом знать губернатору Мусин-Пушкину. Он, опасаясь столкновений детей с народом и полицией, присоединился и, уговаривая детей оставить их затею, ходил с ними из одного учеб­ного заведения в другое.

Разумеется, с одной стороны, может быть, он был и прав, так как присутствие губернатора в шествиях от многих случайностей могло детей уберечь; но враги его этим воспользовались и сделали на него донос в том смысле, что граф во вре­мя революции принял сторону революционеров и ходил с учащимися по городу с красным флагом. Граф Александр Александрович Мусин-Пушкин с должнос­ти минского губернатора был уволен в отставку.

К ошибкам Александр Александрович склонен был и в действиях своих [бывал] быстр и решителен, но революционером никогда не был и по убеждени­ям своим и воспитанию никогда им быть не мог. Он такой же был преданный человек, как и его отец, бывший одесским главнокомандующим граф Александр Иванович Мусин-Пушкин. Граф Александр Александрович вскоре после остав­ления им службы умер за границей.

Фотографический снимок вологодского общества на станции «Сухона» час­то напоминает мне о хорошем для нас и детей наших вологодском времени. Все пережитое там удивительно свежо в моей памяти.

Вспоминаю с удовольствием нашу маленькую интимную партийку в винтик. Приедет к нам, бывало, совершенно запросто к самоварчику вечерком граф Александр Александрович. Я сейчас же потрублю по телефону к Николаю Николаевичу Неелову и Павлу Афанасьевичу Евстратову — и столик готов. Участвовал в этой партии очень часто и вологодский полицеймейстер Николай Михайлович Слезкин.

Павлуша оканчивал в Вологде, после Рыбинска, гимназию, а также и дочь Женечка. Уарчик и Володя были уже в четвертом классе. Юрик и Ваня только еще начинали учиться. Маленький один был Алеша.

Очень веселые были у них уроки танцев. Приходила к нам на дом учитель­ница танцев госпожа Протопопова, устарелая балерина, но очень живая и под­вижная особа. К танцевальным у нас урокам примкнули дети некоторых наших вологодских знакомых: Сухорских, Борисоглебских, Катенька Лаппа-Старженецкая и еще несколько других.

После же, когда Женечка окончила гимназию, у нас бывали для молодежи и настоящие вечера. Молодежь веселилась, а родители играли в карты. По оконча­нии вологодской гимназии старший сын Павлуша поступил в С.-Петербургский университет. Во время его приездов на каникулы и на праздники Рождества Христова и Святую неделю у нас всегда молодежи был полон дом.

В Вологде на наших вечерах решилась судьба моей дочери Женечки. Перед нашим отъездом из Вологды товарищ Павлуши по гимназии и Петербургскому университету Николай Николаевич Сухорский сделал ей предложение. Свадь­ба была отложена до окончания им университета.

Состоял я в Вологде членом совета Общества спасения на водах и казначеем Общества красного креста.

Получив предложение на получение должности управляющего Елецким отделением, я в Вологде оставался недолго. Вместе с семьей и всеми моими веща­ми уехал в Елец.

Расставаться с Вологдой было очень грустно. Я к ней привык и сжился с вологодским обществом. С грустью расставался и со своими сослуживцами, соору­дившими мне на память вологодское благословение: образ Спаса Обыденного.

Прощальные обеды шли один за другим. Не оставался в долгу и я. Сослу­живцы и члены учетно-ссудного комитета поднесли мне чудный альбом со сво­ими фотографическими карточками с выгравированным снимком дома вологодского Государственного банка работы Хлебникова.

С большого общественного обеда в доме городской думы была отослана телеграмма управляющему Государственным банком за подписями представите­лей от купечества об их сожалении моего отъезда.

Я хорошо знаю, да и центральное управление было осведомлено о том, как я много для Вологодского отделения сделал. Вологодское купечество в полном смысле этого слова носило меня на руках. И действительно, оно при мне ожило. Торговые дела его развернулись. Если кто из местных вологжан теперь жив, с кем я имел дело, то уверен, меня помнит.

Когда я был управляющим в Нижнем Новгороде, то бывший владыка преосвященный Алексей жил на покое в Арзамасе. Очень жалею, что не удалось к не­му съездить повидаться. Он в Вологде часто ходил ко мне из дома, где он жил, чрез соборную площадь пешечком.

Что у меня осталось еще в памяти — это светлые вологодские ночи! В Петер­бурге они хороши, но далеко им до вологодских! Зима длинная и суровая, лето жаркое и короткое. В речке Вологде хорошее купание.

Вспоминаю купленный Нееловым и хорошо им обставленный домик у док­тора Ульриха, а также первую его квартиру на берегу реки Вологды. С куплен­ным домиком ему не повезло. Уехав в Житомир за губернатором Дуниным-Баровским, он поручил продавать свой дом одному из вологодских нотариусов. Тот дом продал, а деньги Неелова проиграл в карты и застрелился.

Нельзя было не обратить внимания на чудный старинный камин в архиерейском доме из редких по древности изразцов со всевозможными изображениями картин далеко не духовного содержания — вроде сидящей с прялкой девицы и надписью: «Прядет себе, прядет, а сама песенку поет».

Слышал, что камин этот из архиерейской приемной куда-то перенесен. Жаль, если эти редкие изразцы пропадут. Они могли бы занять видное место в любом историческом музее.

Прощай, моя Вологда, я тебя искренне любил.

---

Публикуется по книге:

Полянский Н. П. Воспоминания банкира / Сост. Н. В. Полянский, — М.: 2007.