ЛАРИСА.

А знаешь, какая я была-то? Ооой! Я ведь красивая была! Все заглядывались ведь мужики-то! И я не то чтобы там чего, неет, это неет…., но я знала, конечно, чего уж врать-то. Прямо приятно было, как они смотрят. Это потом уж жизнь замучила.

Знаешь, что я всегда в Москве делала? Вот сколько раз в Москве была, столько раз была на Маяковской станции, в метро. Там переход, значит, и панно такое, из мозаики во всю стену. Красный фон и работники с работницами, мол, веселые герои труда. Копают они там или строят, не помню уж. И одна стоит — …. ой… вот на нее я ходила смотреть каждый раз. Стоит, вперед смотрит. В косынке, в одежде рабочей. Счастливая — видать, хорошо у нее все. А как не хорошо-то в советской стране может быть? У всех же хорошо, а она-то хуже что ли? И смотрит куда-то стоит, довольная, красивая, молодая, а лицо-то мое! как прямо сфотографировали.

Я когда первый раз увидала —дак сумку уронила. Лицо мое, и улыбка моя, и руку держит — ну я да и всё тут! Мне все и говорили — Лариска, это ж твой портрет в метро-то в Москве! Признавайся, какой гонорар-то заплатили! Или сама чего заплатила, художнику-то? И хохочут.

Господи, да если бы там! Какое, я только посмотреть ведь и могла. Всю жизнь только вот посмотреть. На других-то. Как она с моим лицом счастливая стоит.
Так и тянуло ведь туда каждый раз. Хоть со стороны. Хоть на мозайке.