Аз есмь недалекая, особенно в делах, касающихся политики, техники и войны. И про «Курск» бы не узнала, если б не мой деревенский сосед, пенсионер Тарасыч, оставшийся в моей памяти богатырем и героем страшной сказки «Курск». 

Девятнадцать лет назад, помню, пришел к моей маме плачущий Тарасыч. Таким его мы никогда не видели… 

Человек без возраста. (Все возраст пытались определять по его жене). Высокий, жилистый, с крупными плечами, ладонями, с большими, далеко посаженными глазами, выраженными чертами лица. Степенный, основательный. Он приезжал в нашу северную деревню из Северодвинска. Всю жизнь там проработал сварщиком на «Севмаше». Его огромными руками был сварен «Курск». 

Он плакал. Хотя такие никогда не плачут — это понимала моя мама врач, дававшая ему выплакаться. Говорил, что ни при каких обстоятельствах эта подлодка не могла затонуть. Он сам лично все отсеки проверял… Он уверен был в технической мощи подлодки. И вера в это была не только в голове и сердце — в энергии больших рук, огнем плавивших металл. 

Он плакал несколько дней. Когда от нас уходил, мы все ревели в избе (при нём — держались). Вся деревня чуяла, что уж раз Тарасыч плачет, то беда большая. Если б не он, все б молчаливо поверили телевизору. Но он уберег верить. 

Рассказывал о технических тонкостях сварки, проверках, засекреченных испытаниях.спасательных люках, в которых, если что, можно спасти всю команду. И горевал. А после вообще стал какой-то молчаливый. 

Всё, что мыслилось им как мощь, надежность, устойчивость, нерушимость (в физических проявлениях), вдруг утратило силу, пошатнулось. Вся его боль тогда собралась в морщинах на лбу и у глаз. Плакал создатель — настоящий мужчина-создатель, прежде уверенный в каждом сантиметре подводного гиганта. Ни на йоту не веривший телеведущим и политикам.

Как только говорят о «Курске», я вспоминаю слезы Тарасыча. Верю его морщинам и большим рукам.

Точно знаю, что больше соли было выплакано людьми, чем хранит Баренцево море. И больше правды хранят глубины памяти случайных героев, чем горы телехлама.
______________________
О.А. Фокина

Плакала Таня, как Башня горела 
(Башня — в Останкине, Таня — в глуши. 
Ей-то, казалось бы, что и за дело? 
Да и слезами ли башни тушить?) 
А о подлодке, что всплыть не сумела 
Со стометровой — всего! — глубины, 
Таня не плакала, в голос ревела: 
Сто восемнадцать! Ведь чьи-то сыны! 
Чьи-то отцы, чьи-то милые братья, 
Чьи-то любимые, чьи-то мужья… 
Пусто в раскрытых навстречу объятьях, 
И никакого не видно вражья, 
Кроме холодного мрачного моря, 
Гневных валов злободневной воды. 
Плакала Таня от общего горя, 
Как от своей неизбывной беды…