Говорят, что все самое важное происходит в детстве. Потом все, что с тобой случается чудесного, ты просто сравниваешь с детскими впечатлениями. И только так проверяешь «взрослые» чудеса на подлинность.
Мне с детскими чудесами повезло. В подмосковной деревне, так до конца не «осовеченной», мы особо почитали праздник Ивана Купалы, обернувшийся потом Троицей, и «Городушки», оказавшиеся Петровым Днем, когда солнце на восходе играет всеми цветами радуги и молодежь для хохмы перегораживает бревнами улицу, жжет покрышки, ломает скамейки и заборы…
Но вот такой Троицы, как эта нынешняя, у меня не было никогда. Даже в детстве. Отмечал в Вологодской глубинке, верст в 240 на северо-восток от Вологды.
Во-первых, на настоящем народном празднике Троицы Живоначальной, к моему изумлению, нет зрителей, которые таращатся по сторонам, не понимая, что надо делать — креститься, смеяться или подпевать…)):.
Троицу в вологодском селе Шелота и до сих пор (и это поразительно!) празднуют всем миром. То есть молятся, пляшут, поют, хороводят едят и пьют все вместе. Люди достают народные костюмы не из клубной костюмерной, а — из собственных шкафов. Узоры подлинные, обрядовые, еще дохристианские. А молодежь знает тексты песен и сложнейшие мелодии не хуже стариков.
Когда на лугу в хороводе 100-150 поющих человек в народных костюмах — это производит сильнейшее впечатление. При этом местное начальство — глава поселения, судья и прокурор — тут же в хороводе…
А вообще, выражение «одним миром мазаны» таит в себе и соборность, и общее покаяние и общее отпущение грехов, и общее миропомазание, и уклад деревенской жизни.
Во-вторых, — и это главное, — так далеко на лошадях я просто никуда и никогда не ездил. Спасибо братцу дорогому — староверу и извозчику Феодосию, поселившемуся на отшибе Верховажского района, на Фоминой Горе. Оттуда мы и стартовали вечером на запряженном двойкой фаэтоне в сторону Шелоты (это почитай 40 км лесом по каменистому старому Холмогорскому тракту), предварительно, как и положено, попарившись по черному и надев чистые косоворотки и чищенные яловые сапоги… (Все это к концу пути стало довольно пыльным и помятым)
Лошадиный круп — мощный, уверенный и надежный — вот, что видели перед собой тысячелетия наши предки, находясь в пути. Если ехать долго, то ты попадаешь телом и душой в такт лошадиной энергии и несравненно острее, чем прежде, ощущаешь мир красок и запахов природы.
Ни за какие деньги праздный турист не купит «счастье» приехать на Троицу в дальний Троицкий храм, как и 500, и 300, и 100 лет назад, на лошадях. Потому, что…не захочет. Не захочет трястись так долго всеми костями и фибрами души (как бы мягки не были рессоры повозки), не пожелает кормить комаров, падать в темноту при поломке колеса, искать по ближайшим деревням в 3 часа ночи «шпильку», чтобы укрепить фаэтон, ночевать на рогоже под белым месяцем, согреваясь лишь рубкой дров…
Да, и опасное это занятие — в 21 веке ехать ночью глухими лесами: пойдешь по нужде в кусты и напорешься на любопытного мишку, бежавшего по темному лесу параллельным курсом за запахом потной лошади… Что там у него на уме, не голодный ли, не шатун ли?..
Но то, что ночной таежный лес таит в себе немало опасностей, можно не знать, но чувствовать кожей, я узнал не по чужим рассказам.
С собой я взял накамерный свет и скажу вам — нет ничего более завораживающего, чем исходящая паром в свете ночного фонаря красавица-лошадь. Жалеть ее нет смысла. «Феодосий, а они устают?» — жалобно спрашиваю извозчика. Тот смотрит — не насмешки ли строит городской?..«Да, что ты, Валера!.. Им такая езда в радость. Прохладно, слепней нету, дорога мягкая, груз минимальный… Скажу тебе больше — соскучились они по дальней дороге. Смотри, какой Бурчик веселый!..»
В самом деле, жеребец Бурка часто и весело ржал. И, — я уверен, что он нарочно наступил в темноте копытом прямо мне на ногу по пути на реку, когда я вел его под уздцы… Весит жеребец под пол-тонны! Хорошо, моя нога в сапоге ушла в болото, а то бы раздавил бы он мне кости на х… Ой, при старовере матерно мы не ругались… А иногда так хотелось…
Феодосий все видит, все подмечает, но вида не подает. Молча поменялись с ним лошадками. И теперь я повел уже кобылу Мышку на водопой. Оказалось, что узнать точно, когда лошадь следует поить, можно по окончившемуся потному испарению от лошадиного хребта и крупа. А это — не меньше получаса — иначе простынет. Вода в предрассветной речке Ваге студеная. В ней я и приходил в себя от бессонницы и мошкары чуть позже под утром. Надо только заставить себя и уже не захочешь выйти из этой молочно-туманной благодати…
Потом благодать не раз и не два накроет нас Праздником. Особенно хорошо нам было, когда встало солнце и отдохнувшие изрядно, пока мы ремонтировали фаэтон, лошади несли нас по широкому проселочному тракту хорошим галопом.
В эти минуты, растянувшиеся в часы, я был счастлив… Так мы и встретили Троицу.
Возвращаясь уже на машине по пустой ночной трассе Вологда-Новая Ладога в Петербург, я все думал: может, рано мы похоронили русскую деревню?..
Она, вон, живет и без нашей жалости, без наших «умных» оценок, без нашей отстраненной «заботы» о ней.
Она, как те лошади, не терпит и не понимает жалости. Надо ехать и работать. А исконная работа деревни — везти на себе Россию. В этом — ее смысл и нехитрое счастье. «Нехитрое» — слово ключевое.
