Помню, как ещё в школе, где-то в середине 80-х, мне вдруг подумалось – ведь наступит время, когда в живых не останется ни одного ветерана. На всей земле не будет ни одного человека, который бы знал реальную правду о войне…
⠀
Да, на плёнке сохранятся воспоминания участников тех событий. Да, можно будет посмотреть военную хронику парадов, боевых действий и освобождённых концлагерей. Но не будет ни одного человека, который был бы живым свидетелем того подвига, тех страданий и той боли, того ужаса и героизма. Всё превратится в заурядный, картонный миф – как какое-нибудь «Слово о полку Игореве».
⠀
Время безжалостно. Я помню, как о войне, о блокаде Ленинграда – пусть и фрагментами, урывками – вспоминали мои бабушки и дедушки, которым тогда было немногим более шестидесяти лет. То есть это были молодые ещё, по существу, люди.
⠀
Они чувствовали то, о чём рассказывали: менялось их выражение глаз – словно они смотрели куда-то в бездну, по ту сторону бытия. Тени пробегали по их лицам, они по-другому двигались, менялся тембр их голоса, возникали какие-то особенные паузы… Перед тобой был подлинный свидетель истории, пришедший непосредственно оттуда – настоящий, живой.
⠀
Уже позже, когда моим старикам перевалило за семьдесят, их воспоминания превратились в затёртую пластинку, застрявшую на каких-то двух-трёх заученных фразах. Лишь высохшие, рассыпающиеся на глазах факты – вот, мол, было такое, и ещё что-то было, но я уже не помню что.
⠀
А потом их и вовсе не стало… Никого из тех, о ком я всегда думал, как о реальных свидетелях той войны. Прервалась связь. Прервалась навсегда.
⠀
Подлинная история передаётся лишь из уст в уста – от тех, кто пережил, к тем, кто способен услышать. А потом остаётся лишь одна бутафория – миф о мифе.