Тысячу лет не была в театре. Не потому, что я какой-то оторванный от культуры человек, а потому, что очень-очень люблю ЖИЗНЬ. Просто когда-то в детстве я смотрела постановку в Вологде, которую я сейчас уже совсем не помню и даже не помню, в каком из театров (хоть их и было-то тогда всего два), но до сих пор помню ощущение - чего-то ненастоящего, неискреннего, когда ты в зале находишься в одном мире, а все, что на сцене, - в другом, и ты четко знаешь, что это просто спектакль, а ты - лишь зритель.
А я так не люблю, мне нужно, чтобы все было по-настоящему - если на сцене любовь, то это любишь ты, а если ненавидят, то ты начинаешь рефлексировать, а точно ли та любовь была настоящей и точно ли вы, люди (не актеры!), там, в освещенном пространстве впереди зала не путаете любовь с привычкой или какой-то другой мелочью жизни. Я так и не научилась принимать в этой жизни ничего ненастоящего - мне было легче считать себя некультурным человеком, чем смотреть что-то, чего мой разум не воспринимает.
А позавчера в драмтеатре был Евгений Гришковец. Нет, не был - ЖИЛ. За три часа он прожил в театре всю свою жизнь, и это было не на сцене - это было со мной. Я тоже не понимаю оперу и балет (боже, да как же там люди в зале не засыпают!?) и путешествовала в детстве на корабле с пиратами из "Острова сокровищ".
Когда он рассказывал, как он читал, будучи школьником, мои мысли были в той уютной библиотеке из моего детства, рядом с домом, куда я иногда приходила по два раза в день, потому что книги кончались, и нужно было брать новые, это было как магнит. Я снова ехала на велосипеде "Орленок" по пыльной дороге в деревне, где жили мои бабушка и дедушка, но я тогда не замечала эту пыль и неровную дорогу, потому что вокруг было то лето, какое бывает только в детстве, на каникулах. Иногда я отпускала руль, чтобы проверить себя "на слабо", и мне казалось, что я смогу все.
Я снова была с мамой и папой, а потом мы переезжали в новую квартиру в другой район, и там в соседнем доме тоже была библиотека! Когда Евгений Гришковец рассказывал о своем покалеченном пальце, я снова переживала тот вечер, когда мы с подружкой качались на бетонном сооружении в виде полукруга возле дома, которое, когда я решила сойти с него, опустилось мне на палец ноги) Я не знаю, что это были за сооружения - это был Советский Союз, и во дворах чего только не стояло, мы всему находили применение, и нам было весело. Потом был месяц в гипсе, но он мне не запомнился.
Это были такие три часа жизни, когда я то улыбалась, то тщетно пыталась сдержать слезы, и было так хорошо, что в зале темно, и меня никто не видит. Когда эти три часа подошли к концу, я вспомнила глухую стену пятиэтажки - там в детстве был вход в ту мою первую библиотеку, а теперь его замуровали, а библиотеки больше нет, вспомнила, как езжу летом на велосипеде, но боюсь теперь отпускать руль, бабушкин дом, который уже покосился, и пустую деревню, уже без жителей, без овец и коров, без сенокоса, вспомнила маму и папу, которых больше нет и которым я так много не успела сказать и больше никогда не смогу, я вспомнила, что теперь я уже не смогу все, как в детстве.
Евгений Гришковец сделал невозможное - я теперь знаю, что театр бывает настоящим, как жизнь. Как та жизнь, в которой я перечитывала "Детей капитана Гранта" и "Таинственный остров", которые уже больше 30 лет стоят у меня в книжном шкафу, и раз в несколько лет я их перечитываю снова, чтобы вернуться в детство. Вчера я поняла, что давно не брала их в руки. Пора)