Из будущей книги «Детство золотое»! 
Маленькая мама 
Эту историю рассказала мне Тамара Моринова, пенсионерка из Вологды 

«Когда началась война, мы отдыхали на Ладоге. У нас была благополучная семья. У мамы все были врачами, а со стороны отца – педагоги. Нас было пятеро в семье. Все - погодки. Я - вторая, старше на год был брат. Он с тридцатого. Но я им управляла и вообще верховодила в детской кампании во дворе. 
И вот эти огромные тарелки передают: «Война!» Особенно страха не было. Думали, что это ненадолго. 
Наша семья вернулась в Ленинград. А там уже повестки родителям. 

Мать, уходя на фронт, говорили мне: 
-Тамара, бабушка с дедушкой уже старые молоды. Им трудно будет с вами. Поэтому у меня на тебя вся надежда. Ты сильная и толковая. Ты справишься. 
Но разве могла она представить, какие испытания выпадут на нас? Какие нечеловеческие страдания придется испытать? Сначала бомбежки, обстрелы, потом блокада, голод… 
Мы все работали. И не потому, чтобы заслужить пайку хлеба. А мы чувствовали себя настоящими защитниками города. Брат с мальчишками дежурили на крыше, зажигалки тушили, неразорвавшиеся бомбы собирали. У них были мешочки на веревках, в которых они эти бомбы спускали на землю. Девочки ходили по квартирам, в их обязанности было переписывать живых, обессилевших и мертвых и докладывать в домоуправления. 

Зимой 42- го не стало дедушки с бабушкой. Все заботы о семье легли на мои плечи. Теперь было по-настоящему страшно. Люди умирали прямо на улицах. Их, чаще всего, не убирали, а прикапывали снегом у поребриков. У нас по Рижскому проспекту ездили два старичка на телеге, подбирали трупы и прихоранивали в ближайших воронках от авиационных бомб. 

Ближе к весне мне сказали в военкомате: 
-Ты девчонка шустрая, собирай детей, которые остались без родителей. Собирай самых сильных… Чтобы не моложе 7 лет. Постараемся вас переправить на большую землю. 
И еще сказали: 

- Возьмите самую удобную, теплую одежду, возьмите вещмешки, смену белья, ложки, кружки. 
Нас пришло на сборный пункт 230 человек. Дети остались стоять за углом, а я с Витей Парыгиным, моим товарищем, он был с 31 года, зашла в военкомат. 

Меня спрашивают: 
- А где остальные? 
Я только головой качнула, а Виктор отвечает мне: 
-А сейчас, Тамара, всех приведу. 
Не начальству докладывает, а мне. Те смеются: 
-Вот вам и командир уже готов. 
Из всех пришедших отобрали около 200 человек. Нас пропустили через медосмотр, провели обработку, дали по 1.5 метра медицинской клеенки, чтобы укрываться от непогоды, немного продуктов. Выйти из Ленинграда можно было только через дорогу жизни через Ладогу. Переходили Ладогу 29 апреля, дорога на глазах таяла и покрывалась водой. Еще на Ленинградской стороне увидела женщину. У нее в рюкзаке был ребенок, одна голова торчала. Женщина настолько была ослаблена, что не могла подняться. 

-Возьми, ребеночка, - прошептала она, - спаси его! 
И в это время ребенок улыбнулся мне, и я не могла отказать. И так таскала его на своих плечах до Череповца, только изредка ребята подменяли меня. 
Нас обсушили в каком-то сарае на другом берегу. Провожатые вернулись, а мы двинулись по карте вдоль железной дороги на Тихвин. 

То и дело по дороге шли составы с военной техникой, с ранеными, которых везли в тыл. Немецкие самолеты налетали тучей и бомбили железную дорогу. Мы все это видели, прячась в лесу. Те, кто поменьше, плакали от страха, прижимались ко мне: 
-Мама! Мама! 
Устраиваемся на ночлег, так, чтобы не простудиться от земли, ветки еловые клали, на них траву. Укроешься сверху клеенкой – теплотища. 
Маленькие ко мне жмутся, шепчут на ухо: 
-Мама! 

Я говорю им: 
-Вы не стесняйтесь. Если вам надо, зовите мамой. Мне тоже маму хотелось бы видеть. Так пусть я сейчас для вас буду мамой. А мы вырастем, поймем, найдем своих мам. 
И надо сказать, такие все были такие послушные, что ни скажешь, тут же делают… По два раза не приходилось говорить. 

Мы пробирались до Бабаева почти месяц. Ночевали по деревням, как стало теплей, в лесу, и на берегах рек, питаясь подаяниями и тем, что удавалось добыть в лесу, реке… 
Народ отдавал нам последнее. Помню, одна семья провожала нас на лошади. Тех, кто послабже, посадили на телегу, потом возвращались, снова подвозили… И, представляешь, никогда не было жалоб от детей, что устали, что есть хочется, такие были умные, все понимающие дети… 

Когда добрались до Бабаева, 38 детей были в таком ослабленном состоянии, что не могли идти. В Бабаеве в дедом их не взяли, а отправили в ложковский детдом за 75 километров от Бабаева. Я провожала их. 
Далее нас отправили до Череповца, где большую часть детей оставили в Череповецком детдоме, а самые ближние – восемнадцать человек - поехали с нами в село Сизьму, где у нас жили дед с бабушкой по отцовской линии. Еще в мирное время мы бывали там не раз с родителями. 

Мы добрались поездом до Чебсары, а от Чебсары шли пешком 25 километров, которые показались нам легкой прогулкой. 
Дома была только больная бабушка. Дед умер еще раньше. Но и бабушка убралась вслед за ним через неделю. Мы остались одни. Но в доме был весь хозяйственный инвентарь, бочки, посуда, одежда, обувь, валенки. 
Колхоз нам ничем помочь не мог. Разрешили только собрать капустные листья да кочерыжки. Кто-то дал немного картошки. 
Но в тот год было много грибов, ягод… 

Да в колхозе стали работать. Кто где: кто на ферме, кто в поле, я с ребятами на быках… Да еще и за большуху в доме, сварить напечь, постирать… 
А после войны пошли у меня ребята дальше учиться. Большими людьми многие стали. Десять человек получили высшие образования. А потом меня, как бездетную направили на работу в лесной комплекс. В Монзу. А куда остальных-то? И они со мной. 

Бывало, парни на танцах выглядят меня, только бы провожать, а ему и подсказывают: 
-Что ты? У нее ребенок. 

Вот он идет и спрашивает: 
-А правда, что у тебя ребенок есть? 
-Правда. Только не один, а пять… 

Так парней от меня, как волной смывало… Осталась я с этими детьми незамужней и без образования…»