Наверное, нам уже никогда не узнать, как сложились судьбы героя нашего очерка – Бомова Михаила Никоноровича из деревни Малое Сельцо Шубацкого сельсовета Череповецкого района, его жены и детей, хотя и остается небольшая надежда на то, что где-то поблизости живут их потомки, которые могут откликнуться. Мы же станем свидетелями четырех трудных лет, выпавших на долю Бомовых, – с 1932 по 1935 год. Хочется верить, что самых трудных лет, что Бомовы все-таки не попали в жернова Большого террора и пережили войну, которые уже стояли у порога…
Документы, хранящиеся в фондах Череповецкого музейного объединения по «делу» Бомова М.Н. (Ф. 52. Оп. 1. Ед. хр. 39), не совсем обычны для периода «сплошной коллективизации», когда, с одной стороны, колхозами было охвачено практически все сельское население страны, а, с другой, тысячи крепких, трудолюбивых крестьянских семей – так называемые «кулаки» - вырваны с корнем из родных мест и отправлены в отдаленные районы Севера, Сибири, Дальнего Востока.
Решения о признании той или иной семьи кулацкой принимались сначала на самом «низу» - в колхозе, сельсовете, а потом утверждались в районном исполкоме. Цинизм заключался в том, что «кулаков» выселяли свои же люди, жившие с ними десятки лет бок о бок: соседи, бывшие друзья, даже родственники. К сожалению, не каждый в такой ситуации мог проявить твердость и встать на защиту гонимых. Не будем судить их.
Тем более удивительным кажется случай с Бомовым, когда на его защиту встал весь сельский мир – колхоз «Красное Сельцо». Нет, Бомова не выселяли. Одним из первых в 1930 году он вступил в колхоз, свел туда 2 коров, нетеля, лошадь, отдал надворные постройки – как тогда говорили, «обобществил все свое имущество». Оставил только жилой дом – семье с четырьмя детьми нужно было где-то жить. Но у советской власти были разнообразные способы борьбы с крепкими крестьянами. Действительно, зачем выселять колхозника, когда можно «задавить» его тут, на месте непосильными налогами?
Михаилу Никоноровичу Бомову Шубацкий сельсовет назначил «индивидуальное обложение». Это значит, что он должен был платить налог не по нормам, а в индивидуальном порядке – «по действительной доходности хозяйства». Фактически, это уже признано историками, такое обложение изымало весь годовой доход, а часто и сверх него и прямо разоряло крестьянские хозяйства. «… хозяйства, облагавшиеся в индивидуальном порядке, платили больше других не потому, что были богаче, а потому, что их объявили кулацкими. Приведем такой пример. По данным Г. Л. Марьяхина («Очерки истории налогов с населения в СССР». М., 1964), в 1929/30 окладном году крестьянские хозяйства, облагавшиеся в индивидуальном порядке, по обеспеченности землей и скотом практически ничем не отличались от хозяйств, облагавшихся по нормам. (...) А платили по сельхозналогу первые в два раза больше, чем вторые. С начала «сплошной коллективизации» индивидуальное обложение стало применяться и по отношению к некулацким слоям деревни». (1).
В этом «некулацком слое» почему-то выбор пал на Бомова. Собрание колхозников в июле 1932 года решило ходатайствовать за него перед Ленинградским облисполкомом: «Правление колхоза от имени всех членов решительно протестует против неправильных действий Череповецкого РИКа, применяемых к одному из активнейших членов нашего колхоза Бомову Михаилу Никоноровичу. Райисполком, руководствуясь одними, большей частью лживыми заявлениями двух граждан соседней деревни, враждебно настроенных по отношению к Бомову, коих представил ему сельсовет. Не смотря на неоднократные ходатайства членов колхоза о снятии индивидуального обложения с гр-на Бомова.
Имущество согласно описи, в том числе и дом на сумму 900 р., а с/налога 890 р., так что после назначенной продажи нужно семью – жену больную и 4-х малолетов-детей выбросить на улицу.
Мы еще раз подтверждаем, что хотя отец Бомова и был крупным землевладельцем, его уже нет 14 лет, а сын его в то время на правах батрака, не имея никакого отношения к имению отца, т. к. уходя на военную службу 21-го года, вернулся 28 лет в начале революции, когда хозяйство было ликвидировано по случаю землеустройства. Два брата Бомова работают десятки лет на ответственной советской работе. Вся потомственная вина отца возлагается теперь на сына, который сам после революции часто работал на с/хоз. работах по найму».
И далее. «Члены колхоза «Красное Сельцо» считают совершенно неправильно, без ведома колхоза примененное сельсоветом индивидуальное обложение Бомова» и «все как один просят отменить данное решение, имея ввиду, что мы этим самым сделаем не укрепление колхоза, а его разложение, вычищая лучших работников и тем отбивая желание к работе остальных». Подписи всех 47 (!) присутствующих, в том числе за неграмотных по их просьбе расписались грамотные.
Значит, все-таки подоплека была: отец – до революции землевладелец. Напрасно колхозники писали, что в хозяйстве отца Бомов летом «знал только плуг и борону», а зимой работал как скотник, поэтому и не получил никакого образования». Комиссия облисполкома в удовлетворении ходатайства отказала, потому что ею было установлено, что «в хозяйстве (отца – прим. ред.) до революции применялся труд наемных рабочих. После революции до 1927 года в хозяйстве был конезавод, приносящий значительный доход. От этих источников в хозяйстве остались накопления, часть которых обнаружена в виде ценных шуб, золотых и серебряных вещей». Однако, в описях имущества, подлежащего продаже в счет уплаты налога, перечислены только самые необходимые вещи: простая мебель, сундуки, самовар, посуда. Само дорогое здесь корова и овца с ягненком, а дом, видимо, числился отдельно – в описи нет.
Семью Бомовых лишили всего. Выгнали из дома. Исключили из колхоза. Лишили избирательных прав. Не посчитались даже с тем, что Бомов был ценным специалистом-машиноведом – надо полагать, одаренным самоучкой, поскольку образования не имел, а вся работа на сельхозмашинах и их ремонт в колхозе «Красное Сельцо» была возложена на него. Мало того, Бомова за неуплату налога осудили на два года лишения свободы. Об этом мы узнаем из другой жалобы. Выйдя на свободу в 1935 году, Михаил Никонорович пишет обращение в Президиум Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета (ВЦИК), где описывает все свои злоключения и просит восстановить в избирательных правах. Написано на печатной машинке, с подлинной подписью Бомова: «Работая в течение 2 лет в колхозе, я ни за страх, а за совесть принимал все меры к лучшему освоению новых работ и новых порядков. Принятую на себя обязанность машиноведа я выполнял так, как это требовалось от лучшего и честного колхозника, и колхоз «Красное Сельцо» в прилагаемой при сем справке удостоверяет, что я, действительно, являлся лучшим работником и как лучший спец. машиновед по всем видам машин работавший в колхозе показал свое предание колхозу» (стиль автора сохранен – прим. ред.). Теперь так уже не говорят – машиновед, предание, то есть преданность колхозу!
«Никаких враждебных или вредных действий советской власти не совершал», а если и «держал» какое-то время няню (эксплуатировал чужой труд!), так это только для того, чтобы жена не сидела с детьми, а в страду выходила на общественные работы. Ну, еще кожи свои на сапоги выделал, так не запрещено было тогда (то есть не являлось частным предпринимательством).
Что же это было в нашей стране? В какую слепую веру, в какой ужасный страх нужно было загнать людей, чтобы человек, фактически ни за что лишенный свободы, мог написать: «Это наказание я отбыл с честью и подтверждение имею и прилагаю грамоту, выданную мне исправительно-трудовыми органами, в которой отмечена моя усердная работа по перевыполнению производственной программы и перевоспитания себя при помощи труда и повышения культурного уровня».
«…Во все время заключения я показал свою преданность делу советской власти и считаю, что нет никакой надобности ограничивать меня в правах и лишать меня и мою семью куска хлеба. Я еще много могу сделать хорошего для налаживания сельского хозяйства – это мое родное, к которому я и приспособлен. По отобранному имуществу видно, что я не кулак. Да кулак – это враждебно-настроенный. Но таких оснований для меня нет и не было. Прошу восстановить в правах меня и жену и возвратить хотя бы корову. И разрешить вступить в колхоз».
Надо ли говорить, что жалоба Бомова по всем правилам бюрократического искусства, судя по резолюции, была спущена в «Череповецкий РИК Ленинградской области», с которого и начались все его беды.
Примечание:
1. Е.. Буртина. Коллективизация без «перегибов». Режим доступа: http://www.memorial.krsk.ru/Articles/1990Burtina.htm, дата обращения 28.10.2018 г.
